– Ну что, сегодня она снова впала в безумство? – спросила Катя у санитарки.
Пышнотелая Алевтина искоса глянула на сгорбленную старушку, сидящую на инвалидном кресле у окна. Тяжело вздохнув, женщина с сожалением покачала головой.
– Естественно. Гляди, вон, опять слюну пускает. И лицо словно маска. Это происходит всё чаще. Сдаётся мне, что если она не дождётся своего сыночка, то совсем выживет из ума. И мне кажется, что именно так и произойдёт. Эта противная старуха не достойна того, чтобы рядом с ней кто-то был. Она и мёртвого достанет. Представляю, какой она была раньше. Видать, сын видеть теперь её и не хочет из-за этого.
Екатерина укоризненно посмотрела на санитарку.
– Как ты можешь так говорить? Не наше дело, какой она раньше была. В любом случае, не от хорошей жизни она сюда попала. И неважно, что у неё с сыном. Хоть бы приехал её навестить, что ли. Она хоть и противная, но очень одинокая.
– Ты сама-то веришь в то, что говоришь, Екатерина Ивановна? Да сколько она крови попила здесь у всех, а ведь всего 2 месяца у нас находится. Я скоро откажусь к ней подходить, если она ещё раз выкинет этот номер с судном. Да и никто не будет за ней прибираться. Уж всякое было, но чтоб стены… Ты сама понимаешь, – возмущённо проговорила санитарка.
Алевтина говорила слишком громко. Старуха у окна однозначно могла её услышать. Катя с тревогой посмотрела в сторону инвалидного кресла. Нет, Василиса Дмитриевна сидела все так же неподвижно. Она не повернулась в их сторону, чтобы окатить их потоком грязного мата, как она делала всегда, когда была чем-то недовольна.
Катя понимала, что санитарка права. Эта старая женщина довела их всех до белого каления. В доме престарелых, где Катя работала уже больше 15-ти лет, ещё никогда не было такого «клиента». И дело тут не в том, что эта женщина была больна. Она просто источала ненависть, злость, обиду на все вокруг и какое-то необъяснимое отчаяние. Именно из-за этого отчаяния Василиса Дмитриевна, наверное, и чувствовала свою уязвимость. И она пыталась прикрыть свою уязвимость, вытворяя все эти жуткие вещи, заставляя персонал убирать её нечистоты, порой, даже со стен и подоконника.
Катя слегка поежилась и проговорила, подталкивая санитарку к выходу.
– Ладно, иди уже, занимайся своим делом. Ты прекрасно знаешь, что все мы будем продолжать выполнять свои обязанности. И не нам судить, насколько человек плох или хорош. Мы просто будем делать свою работу хорошо, чтобы эти несчастные доживали свой век сносно, насколько это возможно. Она сегодня не буйная, так что проблем не будет. Просидит весь день у окна. А потом уже и укладывать пора будет.
Алевтина с подозрением ещё раз кинула взгляд на сгорбленную старушку, взяла своё ведро и швабру и вышла. Катя ещё несколько минут смотрела на Василису Дмитриевну, а потом занялась своими делами.
Одинокая муха кружила вокруг головы старухи. Она то и дело садилась ей на нос, потирала свои чёрные лапки, потом снова взлетала, чтобы сесть заново. Но старая женщина не обращала на неё никакого внимания. Она была погружена в свои мысли, которые день ото дня не давали ей покоя.
Только когда муха попыталась её укусить, Василиса Дмитриевна внезапно дернулась. На её лице промелькнуло чувство брезгливости и злости. И на мгновение весь её облик потерял признаки безумства, и она не была уже похожа на умалишенную. Затем старуха успокоилась и снова надела на себя маску безразличия.
Конечно, Василиса Дмитриевна слышала каждое слово, произнесенное Екатериной и санитаркой, но не подала виду. «Пусть говорят, что им вздумается, я им потом отплачу сполна. Не только стены, но и потолок потом придётся мыть».
От этой мысли на душе стало легче. Они вздумали сына её обсуждать, значит, поделом им будет.
Подумав о сыне, Василиса Дмитриевна слегка нахмурила свои желтоватые редкие брови. Ишь ты, называют её невыносимой! Говорят, что из-за этого сын её бросил!
– Да что вы знаете, вяжихвостки! Ваши рты поганые только и могут, что изрыгать бестолковые речи. Мозгов как у куриц, – еле слышно пробормотала старуха своим ледяным голосом.
Однако Василиса Дмитриевна понимала, что повод посудачить был. Все знали, что у нее был сын. Но не он привёз её сюда. И он не появлялся здесь ни разу. И теперь все думали, что её бросили как ненужную вещь. И она ничего не может сказать, потому что сказать было нечего.
– Он бы не мог меня бросить, если бы был рядом. Я же не бросала его, когда ему была нужна моя поддержка. Я же всегда была рядом, верно? – обратилась старая женщина к воображаемому собеседнику напротив себя.
А так ли это? Правду знала только она, поэтому никому и ничего она не говорила про сына.
***
Василиса Дмитриевна поздно родила единственного сына. Эта жёсткая и холодная женщина всегда была одинокой. Переехала из деревни в город, когда ей было 30 лет. Переехала, купила квартиру, да и жила себе одна.
Никто ничего про неё не знал. Не любила она рассказывать о себе. Живы ли её родители, есть ли у неё родственники, откуда она родом – никакой информации в свободном доступе не было. Только и знали, что зовут её Василиса Дмитриевна, фамилия – Павлова, и что работала она на заводе крановщицей.
До 40 лет Василиса вела однообразную жизнь. Работа – дом, дом – работа. Никогда не участвовала ни в каких собраниях, никогда не вела задушевные беседы с соседями, никогда не водила домой мужчин.
Именно поэтому известие, что Василиса беременна, неожиданно взбудоражило всех, кто её знал.
Никто не знал, кто отец ребёнка. Василиса хранила молчание. И никого так и не было с ней рядом. Ни разу Василису не видели с мужчиной.
– Никак – непорочное зачатие произошло. Чудо расчудесное. Товарищи, нам стоит на телевидение обратиться. Этак на весь мир можно прославиться, – посмеивались между собой соседи.
– Да она, никак, заплатила кому-то, чтобы получить желаемое. Ей богу, так и было, небось. Посмотрите на неё, в ней ничего женского нет. Лицо как камень, душа холодная, мозг… не иначе и мозги у неё не такие, как у всех. Наверное, извилины прямые, – говорила языкатая Анастасия, которая недолюбливала Василису по каким-то ей только известным причинам.
– Да ради бога, о чём ты? С ней и за деньги никто не ляжет. Она же холодная и молчаливая как рыба, – говорила другая сплетница.
Даже мужья соседок иногда судачили между собой, потому как Василису они побаивались. Слишком уж она была характерная, мужики таких не особо любят.
– Да это ж сколько надо выпить, чтобы на такую позариться? Не, мужики, я бы и до белой горячки допился, да не в жизнь! Хотел бы я посмотреть на этого смельчака! – говорил один.
– А может, она его заставила? Знаешь, в одной руке дубинку держала, а другой рукой за причинное место… Ой, да ну её, будь она неладна! – говорил другой.
У всех была на слуху Василиса. А сама она держала спину прямо, всегда смотрела в глаза. Скрывать ей было нечего, а если ничего не знали про неё – так это не их дело было, вот и весь секрет.
Родила Василиса Дмитриевна сына, назвала его Тимофей. Это имя никогда она не склоняла. Никогда её сын не был Тимой, Тимошенькой... Всегда она называла его только так – Тимофей.
– Тимофей, ты почему из двора убегаешь? Я тебе сейчас задам трёпку, будешь с красным задом ходить! – кричала Василиса мальчику.
Тимофей с 5-ти лет начал гулять самостоятельно. Но только было одно условие – чтобы со двора ни ногой. Стоило только мальчику исчезнуть хоть на минуту с поля зрения своей матери, как она начинала трубить своим зычным голосом на весь двор, выглядывая с балкона четвёртого этажа.
– Я здесь, мама, никуда не ухожу, – кричал в ответ восьмилетний Тимофей.
Василиса Дмитриевна всегда была строга с сыном. Весь двор осуждал её. Мальчик почти не знал материнской ласки. Все судачили о том, что не повезло мальчугану родиться у такой холодной женщины.
– Ой, слышала я вчера, как она с ним уроки делала! Ой, девочки, не дай бог стать такой, когда мне будет полтинник, – обсуждала Василису молодая соседка, которой только 25 лет стукнуло.
Тимофею исполнилось 10 лет. И в школе стало тяжело ему учиться. Многое не понимал мальчик. А объяснить ему некому было. Василиса не могла похвастаться хорошими знаниями. Она и сама-то с трудом школу окончила в своё время. Да и позабыла уже всё. И кричала она на сына от бессилия, потому что не могла признать свою несостоятельность в этом вопросе.
– Ты тупица, что ли? Разве неясно тебе, как решается этот пример? Тут же элементарно! – кричала Василиса на Тимофея, красная от злости.
– Нет, неясно. Если тебе понятно, то объясни, – с обидой отвечал сын.
Василиса не могла объяснить, но признаться в этом не могла.
– А учебник для чего? Не буду ничего объяснять. Ты должен сам додуматься. Открывай учебник, читай… И внимательно читай. Потом всё расскажешь мне, проверять буду, - красная уже от стыда отвечала ему мать.
И Тимофей читал, изучал, раз за разом, страницу за страницей. И додумывался сам, разбирался во всём самостоятельно. А Василиса потом от удовольствия нос задирала кверху. Она считала, что это она помогает сыну, что только благодаря ей он учится хорошо.
И когда мальчик окончил школу с золотой медалью, Василиса только себя считала причастной к этому.
– Вот видишь, сын, если бы не я, так ничего бы у тебя не вышло. Без меня ты – ничто, – гордо говорила она.
А Тимофей помалкивал. Уже с малых лет он понял, что матери лучше не перечить, иначе себе дороже выйдет. Если уж что не по её, так она все вокруг разнести может. Достанется и тем, кто вообще не причастен.
– Разве я не права? Без меня ничего бы не получилось… Я же хотела как лучше, – пробормотала старуха, очнувшись от воспоминаний, уже которую неделю подряд ежедневно одолевавших её.
Муха угомонилась и перестала её доставать. Она примостилась на сером подоконнике и затихла. Василиса Дмитриевна искоса посмотрела на надоедливое насекомое, изнемогая от желания раздавить её всмятку, чтобы мокрого места от неё даже не осталось. Однако стоило только женщине пошевельнуться, как муха взлетела и куда-то исчезла.
Яростно подвигав беззубыми челюстями, Василиса Дмитриевна опять уставилась на стену напротив, снова начиная погружаться в море своих печальных воспоминаний.
После школы Тимофей поступил в радиотехнический университет. Учился он хорошо, ему нравилось. А Василиса Дмитриевна ушла на пенсию. Она бы и дальше работала, да только в 60 лет никто не стал бы её держать на заводе, да ещё и на кране. Но сидеть дома она была не намерена. Каким-то чудом нашла работу оператора на водокачке.
Окончил Тимофей университет, сразу нашёл работу, так как был на хорошем счету у преподавателей. Один из них и помог парню пристроиться получше, подсобил местом хорошим. Тимофей и на работе себя показал с лучшей стороны. Ему пророчили хорошее будущее. Василиса Дмитриевна и это считала только своей заслугой, хотя она и пальцем о палец не ударила, чтобы помочь сыну устроиться.
– Вот видишь, сын, если бы не я, то ничего у тебя и не получилось бы.
И снова Тимофей помалкивал. Не хотел он спорить с матерью.
В личной жизни у Тимофея было затишье. Если и встречался с кем-то, то домой никого не приводил. Василиса Дмитриевна не волновалась, что её сын не задумывается о семье. Она даже радовалась. Она – его семья. Уж лучше пусть будет с ней рядом, чем его охомутает какая-нибудь жадная до денег деваха.
А когда Тимофею исполнилось 28 лет, он привёл знакомиться эту вертихвостку – Наталью. По его глазам было видно, что он влюбился в эту красивую и скромную 22-летнюю девушку, которая так яростно цеплялась за его руку при знакомстве с Василисой Дмитриевной. Да и у Натальи глаза горели от любви, Василиса и это увидела.
Но не понравилась девушка Василисе, несмотря на то, что любила её сына. Всячески женщина пыталась доказать сыну, что не пара она ему.
– Ты посмотри, какая она разодетая! Ей богу, одни только шмотки на уме! Каждый раз в новых нарядах приходит. Будет только деньги из тебя выкачивать. Смотри мне, Тимофей, не вздумай жениться на ней. Я никогда не одобрю этот брак, – как-то раз сказала сыну Василиса Дмитриевна.
– Да ты вообще брак никогда не одобришь, я смотрю, мама. Ни с Наташей, ни с какой-либо другой девушкой, – впервые за долгие годы возразил ей сын.
От такой наглости Василиса Дмитриевна оторопела. Не привыкла она, чтобы сын ей перечил. И раз уж он подал голос, значит, действительно серьёзно у него все с этой Наташей. Да только Василиса Дмитриевна не могла этого допустить.
Всячески старалась женщина разлучить сына с этой вертихвосткой. Да только это всё с каждым днём всё больше портило отношения между матерью и сыном. Тимофей защищал свою девушку. Он утверждал, что любит её, и они собираются пожениться.
Эх, как услышала про свадьбу Василиса, так рассвирепела.
– Не бывать этому! Никогда не бывать! Не позволю, Тимофей, ты слышишь? Не позволю! Только через мой труп. Если ты… если ты женишься на ней, то ты для меня больше не сын. Решай сам, кто тебе дороже – родная мать или эта… прошм@ндовк@!
Это была самая крупная ссора между ними. Тимофею исполнилось 30 лет. И он твердо сказал матери, что они с Наташей поженятся. И Василиса Дмитриевна пошла на крайние меры. Она пригрозила сыну так, что была уверена – это будет иметь именно такой эффект, которого она добивалась. Тимофей всегда был рядом с ней. Рядом с ней он и останется. Она была в этом уверена. Никогда он не пойдёт против матери, не бросит её.
Но впервые в жизни Тимофей поступил так, как хотел он сам, а не его мать. Он собирался пойти ей наперекор.
– Мама, я женюсь. И это мой окончательный ответ. Ты говоришь ужасные вещи, но я не изменю своего решения. Мы с Наташей очень любим друг друга, и я не собираюсь от неё отказываться. И от тебя тоже, если уж на то пошло. Так что, тебе придётся смириться с моим решением.
Василиса Дмитриевна стала белой как бумага. Она почувствовала, что теряет сына. И не собиралась она останавливаться и идти у него на поводу. Никогда он не добьется того, что она будет соглашаться с его необдуманным, по её мнению, и глупым решением. Василиса Дмитриевна готова была на всё.
– Тогда ты уйдёшь. Если ты собираешься жениться на ней, то уходи прямо сейчас. Я не хочу тебя видеть. Вас двоих не хочу больше видеть. Ты больше не сын мне. Я все сказала, – холодно сказала женщина.
Тимофей побледнел. По тону матери он понял, что она говорит серьёзно. И спорить с ней было бессмысленно. Никогда она не примет Наташу. И было бесполезно ей доказывать, что она не имеет права лезть в его личную жизнь, лишать его счастья, оставлять себе сына лишь только в свое собственное пользование. Он же не вещь, все-таки.
– Хорошо. Как скажешь, я уйду, – печально ответил он.
И он ушёл. Собрал свои вещи и ушёл. И Василиса Дмитриевна ни слова ему не сказала вслед. Она сидела на кухне за столом, выпрямив спину и глядя на стену перед собой вплоть до его ухода. И лишь когда Тимофей подошёл к столу и положил на него свои ключи, уголок её правого глаза дернулся.
Не дождавшись от матери ни слова, Тимофей ушёл, захлопнув после себя дверь. И лишь после этого оглушающего в тишине резкого звука Василиса Дмитриевна всем телом обмякла, будто из неё разом выкачали всю кровь. Это был последний раз, когда она видела своего сына.
– Как ты мог уйти? Как ты мог бросить свою мать? Я столько для тебя сделала… я столько пожертвовала ради тебя. Ты без меня был бы никем. А ты пошёл к ней, чтобы её осчастливить своим присутствием. Её, а не свою родную мать, – Василиса Дмитриевна всё бормотала вслух, перебирая руками спицы на колесах инвалидного кресла.
За эти 10 лет, что она не видела сына, пожилая женщина сильно сдала. Почти сразу после ухода сына она ушла с водокачки. Жила всё это время на пенсию, кое-как сводила концы с концами, но к сыну за помощью не обращалась. И даже когда болеть начала, и тогда не решилась ему позвонить.
Василиса Дмитриевна почувствовала, как по сухой щеке потекла одинокая слезинка. Она поспешила её утереть, но измученные руки плохо слушались её. От обиды и злости старуха лишь стала ворчать ещё сильнее, а затем издала громкий крик, похожий на рёв старого и беспомощного медведя, который, осознавая свою немощь, страдает от потери былого величия.
На звук пришла Алевтина. Её лицо выражало некоторое возбуждение и озабоченность. Вопреки своему обычному поведению, она не стала ругать старуху за шум и возню, а наоборот, стала приглаживать её растрёпанные остатки волос.
Не сказав ни слова по поводу крика, который издала Василиса Дмитриевна, Алевтина торопливо сказала, обращаясь и к самой себе, и к старухе:
– Вот же неожиданность. Неужто, смогли её сына найти. А я-то думала, что он специально не приходит. А оно вон как… оказывается, не знал он, что она сюда загремела. И бывает же такое. Понятное дело, далеко он живёт-то теперь. Какая удача, что его нашли. Значит, не так уж плоха оказалась, что сын приехал… Слыхала, Василиса Дмитриевна? Сынок твой приехал за тобой!.. Слышишь меня, али оглохла совсем? Ты понимаешь меня, старая?.. Вот беда, совсем из ума выжила. Смотрит на меня, как баран на новые ворота. Ладно уж, может, и узнаешь сыночка-то, когда увидишь.
Василиса Дмитриевна всё слышала. И знала она только одно – не готова она была увидеть сына. Её немощное и бесполезное тело не давало ей возможности снова быть высокомерной и властной. И встреча с сыном не будет такой, какой она хотела бы. Какой от неё сейчас толк? И зачем он приехал? Чтобы что? Посмеяться над ней? Посмотреть, какая она немощная? Или сказать, что она сама во всём виновата? Она себя виноватой никогда не считала, и не будет считать. Уж сколько дней или недель ей осталось жить, она до самого конца своей нелёгкой жизни будет считать себя правой во всем, что она делала.
Через несколько минут в комнату зашёл Тимофей. Вместе с ним зашла… Наталья. Его жена Наталья. Та, которую так не любила Василиса Дмитриевна. Та, которую считала вертихвосткой. Та, которой от её сына, как считала Василиса Дмитриевна, нужны были только его деньги.
Сын с тревогой смотрел на мать. А Наталья сразу же подскочила к женщине и тихо сказала:
– Василиса Дмитриевна, что же вы… надо же было известить Тимошу… У него же номер телефона тот же самый. Почему никто не позвонил? Мы бы приехали уже давно, если бы знали. Василиса Дмитриевна, вы меня помните? Вы меня узнали?
«Да уж, помню я тебя. Ты и раньше такой же милой была. Глянь-ка, ничего не изменилось. Или притворяется хорошо», – с досадой подумала Василиса Дмитриевна, глядя на невестку.
Тимофей подошёл к матери, присел на корточки и посмотрел ей в глаза. Если бы могла Василиса Дмитриевна расплакаться, то сделала бы это. Слишком было тяжело ей видеть то, что она увидела.
Её сын повзрослел, возмужал. Но его глаза не изменились. Все такие же добрые остались, будто мать никогда и не выгоняла его из дома. И он приехал не для того, чтобы поиздеваться или посмеяться над ней. Его лицо выражало тревогу и искреннее участие.
Тимофей всегда знал, что у его матери тяжёлый характер. И он никогда не обвинял её в чем-то. Да, в некоторых моментах она перегибала палку, была неправа, иногда проявляла некоторую жестокость. Но он не пострадал от этого особо. И даже то, что из-за её упрямства и жесткости он вынужден был уйти из дома – он и из-за этого не пострадал, а наоборот даже, выиграл.
Он начал новую жизнь, он создал семью не под присмотром своей матери, а самостоятельно. И у него всё было хорошо. У него подрастал сын, которому было уже 8 лет, и которого его мать никогда не видела. Его жизнь сложилась замечательно.
Глядя на свою мать, которой было уже 80 лет, он испытывал сожаление. Он не знал, почему она такая. Никогда она не рассказывала сыну, кто его отец, никогда не рассказывала о своём прошлом. Но он знал, что она его любила. И он не собирался её бросать.
– Мы тебя забираем, мама. Ты не останешься здесь. Тебе нужна помощь и забота. И мы с Наташей не оставим тебя здесь. Помнишь, ты же всегда говорила – если бы не ты, у меня бы ничего не вышло. Наверное, так оно и есть. И я не собираюсь тебя бросать только потому, что когда-то ты отправила меня восвояси. Я тебе даже благодарен за это. Если бы не ты, у меня ничего бы не получилось, – тихо сказал Тимофей.
Он знал, что мать его слышит. Уголки её тонких и сморщенных губ дрогнули, но она не произнесла ни слова. Ни слова благодарности, ни слова возмущения. Казалось, она была безразлична. И только лишь Тимофей знал, что она чувствует. Он просто знал.
Остаток своей жизни Василиса Дмитриевна жила с семьёй своего сына. Вопреки предположениям врачей, которые занимались её здоровьем, она прожила намного дольше, чем ей давали. Не полгода, а целых 2 года. И все эти 2 года она была вечно всем недовольна. Она выводила из себя всех, включая даже добрую невестку, которая терпеливо сносила большинство её выходок.
Но всё равно никто и ни разу не обмолвился, что ее нужно отдать в дом престарелых, где уходом за ней займутся специально обученные люди. Сын считал, что не может бросить мать, которая дала ему жизнь. Правильно ли это было, или нет, никто не думал об этом. У каждого своя правда, свои принципы. И что одному кажется невыносимым и неприемлемым, то другому кажется правильным.
Скончалась Василиса Дмитриевна у сына на руках. Последние мгновения своей жизни она уже плохо соображала. Но главное она знала – он был рядом. Он не бросил её. Если бы жизнь повернуть вспять, то и она никогда бы не выгнала его. Но поняла она это лишь в последние минуты своей жизни.
Автор: Виктория Соболева