Кельвет вышел из ростовщической лавки, не так давно доставшейся ему от отца, и стал обречённо запихивать табак в трубку. Пожалуй, это было единственное занятие, не разочаровавшее его за все тридцать лет жизни. Поводом для сегодняшнего разочарования послужил как бы он сам, с одной стороны. С другой — его папаша, старый ростовщик, можно сказать, собственноручно подставивший сынка с этим чёртовым наследством. «Ушёл на покой он, видите ли», — Кельвет поджёг трубку и на какой-то момент спрятался от невзгод за клубом дыма, который он выдохнул резко и рассержено. Чувство тревоги не покидало его. Впрочем, как по-другому, день выдался ответственный. Пора собирать долги, три долга, если точнее. По неопытности он одолжил все отведённые средства в первый же день, позднее ему оставалось лишь неловко пожимать плечами перед новыми заёмщиками или увещевательно просить зайти попозже. «Наследничек». Он был совершенно другим человеком: непрактичным, мягкотелым, далёким от денег. Папаша, видимо, не обдумал это перед тем, как оставлять его на произвол случая. Может, и обдумал, конечно, но несильно и нетщательно, это ясно.
Первый должник — Галтмар, вонючий наёмник, здоровенный и твердолобый, везде таскал с собой этой огромный меч. Как он его поднимал, неизвестно. Он и в лавку его притащил, еле в дверь протиснулся. Как такому не одолжить, сколько нужно? Вот Кельвет и одолжил. А сейчас надо было… как бы это сказать… вернуть обратно. Дельце... А он ведь и расписку не попросил.
Галтмар дремал на лавке возле своей хибары, двуручник дремал рядом, прислонённый к грязной стене. Не хотелось нарушать покой ни первого, ни второго. Кельвет долго смотрел на них по очереди, пытаясь проглотить ком в горле.
— Галтмар… — выдавил он, наконец, и хрупко потряс наёмника за плечо. Здоровяк очнулся, чавкнув.
— А… ростовщик… Чего тебе? — осведомился он, недружелюбно сморкнувшись. Кельвет перемялся с ноги на ногу и поджал губы.
— Я пришёл, — он приложил немалые усилия, чтобы не выглядеть виновато, — за деньгами. Месяц назад ты занял у меня двести серебряных монет.
— Помню, — Галтмар пододвинул клинок поближе, будто мать, опасающаяся за своего ребёнка. Вот только этот стальной несмышлёныш сам заставлял опасаться. — У меня нет денег. Я почти всё спустил в трактире. Но я не жалею. Девки там были… ты бы видел, — наёмник причмокнул губами и мечтательно поднял взгляд. — Если я отдам тебе долг, мне придётся голодать. А если я голодаю, в моём мече тоже просыпается голод… Только он утоляет его по-другому.
Кельвет судорожно кивнул.
— Тогда отдашь потом. Допустим, через две недели?
Галтмар задумался.
— Месяц.
«Не самый удачный разговор, — Кельвет плёлся прочь, распиная свою робость, попутно забивая трубку. — Ну, ничего, ещё двое. Восьми сотен на месяц вполне хватит».
Вторым должником был Неррет, местный рыбный торгаш. Жалкий во всех проявлениях мужичок, вечно простуженный к тому же. Он жил в пропахшем рыбой особнячке, изнутри и снаружи уставленном бочками с неторопливо тухнущим уловом. Кельвет обнаружил его на заднем дворе. Неррет сидел, прислонившись спиной к одной из бочек, видок у него был трагический. Он посмотрел на ростовщика, и на его щетинистой физиономии отразилось ещё больше безнадёжности.
— Это вы, Кельвет… — сказал он так, будто доживал последний час своей жизни, и чихнул. — Я знал, что вы придёте. Знал… Я всё прекрасно знал и всё равно купил эту чёртову рыбу, — Неррет спрятал лицо в ладонях и покрутил головой. — Как я её ненавижу. Она погубит меня и погубила бы моих детей, если бы они у меня были. Проклятая рыба.
Кельвет подошёл к откупоренной бочке, из которой сочился душный запах. Малоприятный, но в принципе такой же, как и всегда.
— Пахнет, как обычно.
— О нет, Кельвет, вы заблуждаетесь, — Неррет подтянул колени к груди и обрушил на них голову. — Она безнадёжно протухла. Такое не продать. Я разорён, — голос торговца задрожал. — Знаю, вы пришли за деньгами, вам нет дела до моих бед. Никому нет дела. Этот долг может стоить мне благополучия. Как это безжалостно... Приходить ко мне в такой час и требовать последнее, что у меня осталось. Смерть в нищете — вот что меня ждёт.
Кельвет на момент и впрямь почувствовал себя плохим человеком, но тут же опомнился.
— Позволь, я ростовщик. Рыба не так уж и плоха. Ты, Неррет, всегда такой торгуешь.
— Вот значит, как, — торговец поднялся на ноги и ядовито прищурился. — Вы приходите отобрать последнее и вдобавок хаете мою рыбу? Ваш отец был другим.
«Враньё, — подумал Кельвет. — Папаша требовал деньги назад, в каком бы положении ни был заёмщик. Он всегда говорил, что в этом и состоит суть долга ростовщику — его возвращают, как бы ни шли дела».
— Он бы никогда не заставил человека раскошеливаться при пустом кошельке, — продолжил торговец. — Как низко... А ведь мы живём с вами в одном городе, — Неррет повысил голос. — Я всем скажу, как подло вы поступаете со своими клиентами.
Кельвет непонимающе молчал, бегая глазами по земле.
— Когда ты сможешь вернуть долг?..
Побагровевшее лицо Неррета приобрело спокойный деловой оттенок.
— Чтобы вернуть двести монет…
— Четыреста, вообще-то, — поправил Кельвет. Торговец возмущённо выдохнул, как будто его оскорбили.
— На возврат такой суммы мне потребуется больше времени. Две недели, по меньшей мере. Нет. Месяц. Приходите через месяц.
Трубка не принесла Кельвету успокоения на этот раз. Он шагал по дороге, глядя перед собой, за ним тянулась вялая струйка дыма. «Четыреста монет — не так мало, — прикидывал он. — Если жрец вернёт их, я смогу занимать какое-то время, пока не получу остальное. Идиот. Хорошо, что отец не видит».
Киорот, служитель богов и третий заёмщик, по своему обыкновению пребывал в молельне и не выказывал намерения заглянуть в лавку ростовщика и рассчитаться с долгом, а долг ни много ни мало — четыре сотни. Большая сумма для кошелька богослужителя, если бы у богослужителей водились кошельки, к слову, в их рясах частенько что-нибудь да исчезало — из мелкого имущества пришедших на проповедь.
Киорот стоял на коленях перед каменной статуей своего божества, воздев руки и опустив голову. Кельвет не захотел прерывать молитву и довольно долгое время так прождал, попутно кашляя и всячески по-иному оглашая свой приход. Сложно было не услышать, хотя Киорот всем видом показывал, что не слышит. В какой-то момент ему, видимо, надоело молиться, потому как он поднялся и принялся отряхиваться. Кельвет приветственно покашлял. Жрец вздрогнул и повернулся.
— Ростовщик… вы… пришли помолиться? — в голосе, словно созданном для произнесения заунывных молитв, прозвучала неприкрытая надежда.
— Нет, жрец, — Кельвет отрицательно покачал головой. — Я пришёл за долгом. Ты занял у меня четыреста монет. Прошёл месяц, и вот я здесь.
Лицо Киорота приняло скорбное выражение.
— Ваши слова печалят меня, Кельвет. Вы пришли в священное место и говорите о мирских, низменных вещах.
Кельвет вскинул брови.
— Где же ещё мне о них говорить, если ты здесь постоянно? Деньги, жрец. Ты должен мне.
— Как богомерзко с вашей стороны, ростовщик, — Киорот неприятно скривил губы и бросил на статую для молитв такой взгляд, будто извинялся за что-то. — Хотя чего я мог ожидать от такого человека, как вы? Вы наживаетесь на том, что помогаете людям потакать их порокам. Пороки нужно искоренять, а не выхаживать. Мало того, вы не стыдитесь этого. Не стыдитесь того, что с вашей помощью люди пачкают себя грязью. И теперь вы приходите в божественное святилище и оскверняете его подобными разговорами, — жрец сдержанно вздохнул, прикрыв глаза. — Вы получите свои деньги, ростовщик. Когда я закончу молитвенные бдения. Через месяц.
Покинув святилище, Кельвет не нашёл в себе моральных сил даже на то, чтобы покурить. «Ростовщик без денег — что за нелепая шутка?» Папашина лавка, место и без того не особенно любимое горожанами, одиноко пустела, как выпитая бочка на заднем дворе таверны. Кельвет уселся у стены и достал трубку, но забивать её не стал, только вертел в руках.
— Приветствую, ростовщик.
Кельвет поднял глаза. Перед ним стоял мужчина в облачении жреца, в остальном не сильно похожий на человека веры.
— Я Лоттенстер, жрец святилища…
— Да, да, — Кельвет неучтиво наморщился. — Кажется, я тебя уже видел. Что нужно, жрец? Денег у меня нет, одалживать я не могу. А если бы и мог, сто раз подумал бы, прежде чем иметь дело с вами, святошами.
— Вы чересчур категоричны. Качество не самое подходящее для человека вашей профессии.
— Категоричен? — «Давно я что-то не курил», — подумал Кельвет и полез за табаком. — Должники не хотят рассчитываться, а значит и лавке конец. Ещё месяц без клиентов, потом они уже не появятся.
— Да, я слышал, что сказал жрец Киорот. Весьма не богоугодно. За этим я и пришёл. Боги не любят несправедливость, ростовщик. Я здесь, чтобы восстановить её… известными мне способами.
— Какими же такими «способами»? — Кельвет пристально всмотрелся в выбритое лицо жреца. Лоттенстер махнул рукой.
— Совершенно обыденными, ростовщик, известными любому ребёнку. Чтобы вернуть своё, которое не хотят отдавать, надо забрать чужое, которое захотят вернуть. Вам ли не знать этого? Ростовщик должен это знать.
Кельвет скривился и задымил.
— Я ещё и остался должен. Пойми, жрец, мои заёмщики — не самые приятные люди. Если я буду настаивать, может сделаться хуже, может, они вообще ничего не заплатят. Торгаш Неррет своими возмущениями отпугнёт мне всех возможных заёмщиков, а этот здоровяк Галтмар ещё и рубанёт меня своим двуручником сверху, вот тебе и ростовщический довесок.
Лоттенстер недоверчиво прищурился и спрятал руки в складках рясы.
— А вы уверены, что вы тем занимаетесь? Что ж, неважно. Галтмар, говорите. Знаю. Он заходил в святилище как-то раз перед тем, как покинуть город с нанимателем. Просил божественного благословения. Уж не знаю, в чём тут трудность — стрясти с него долг. Просто подождите, ростовщик.
Жрец Лоттенстер развернулся и прошествовал прочь. Кельвет, успевший знатно набегаться, предпочёл спокойно покурить, и табак показался ему на редкость славным. По правде говоря, он не слишком серьёзно воспринял этот разговор. Как-то слабо верилось, что священнослужитель будет промышлять «обыденными способами», даже из соображений справедливости.
Выкурив трубку, Кельвет переместился в лавку. Клиентов не было, отдыху никто не мешал, и в конце концов он уснул, откинувшись в кресле. Только вот проспал он недолго. Сквозь сон пробились увесистые шаги, и дверь распахнулась. Здоровяк Галтмар, раскрасневшийся и свирепый, выглядел дурно. Он молча приблизился и бросил на прилавок мешочек, туго набитый монетами.
— Вот, — сказал он, сдерживая гнев. — Двести монет и пятьдесят сверху. Скажи этому проходимцу, пусть вернёт то, что украл, или я и без меча с ним расправлюсь, и никакие боги не спасут его вороватую шкуру.
Наёмник повернулся и вышел, оберегающее держась за пустые ножны, как за детскую куклу.
Кельвет приподнял брови, ещё не вполне проснувшись, и быстро спрятал кошелёк под прилавок, затем перепрятал к себе в карман. Хорошенько всё переварив, он запер лавку и, невольно сохраняя на лице недоверчивую мину, отправился на рыночную площадь.
Прилавок Неррета стоял на самом виду. Горожане сновали мимо, некоторые не гнушались продаваемой рыбой. Ростовщик остановился поодаль так, чтобы не привлекать внимания.
— Боги великодушные! — воскликнул знакомый голос, совсем не подходящий для обращения к богам. — И вы продаёте это людям?
Кельвет пригляделся. Возле прилавка отчаянно жестикулировал жрец Лоттенстер. Он то показывал на рыбу, то тыкал пальцем куда-то в небо, и непрестанно и громко сетовал, пряча лицо в ладонях. Торговец Неррет судорожно крутился вокруг него и старательно успокаивал, то и дело поднося палец к губам. Рядом скапливалось всё больше народа, слышались шепотки. Когда все глаза обратились к рыбному прилавку, Лоттенстер вдруг затих.
— А впрочем, что это я… — он посмотрел на рыбу и показательно принюхался, пронзая Неррета взглядом. — Может, не так уж и плоха эта рыба. Наверно, мне показалось… Боги ввели меня в заблуждение, таков мой удел — следовать неизвестной дорогой, которую они мне преподносят.
Оставив побледневшего торговца объясняться со взволнованными покупателями, жрец выскользнул из поля зрения и затерялся. Вернувшись в лавку, Кельвет обнаружил, что Лоттенстер уже ждёт его, покуривая трубочку.
— Ваш долг, ростовщик, — жрец указал на тугой кошель на прилавке. — И сотня сверху. Остался последний должник.
Кельвет убрал кошелёк под куртку и прищурился.
— Как-то ты не похож на жреца, Лоттенстер.
— А что, по-вашему, все жрецы сплошь благочестивцы? Бросьте, ростовщик. Нельзя стать по-настоящему честным человеком, не побыв обманщиком, — жрец выбил трубку. — У вас остался последний должник. Загляните вечером в бордель госпожи Мильвии, и вы вернёте долг.
Дождавшись сумерек, Кельвет закрыл лавку и отправился к городским воротам — самому людному место в городе, где и располагался публичный дом. Входная дверь была завешена изнутри плотной занавесью, Кельвет брезгливо отодвинул её и огляделся. Помещение представляло собой что-то наподобие таверны — может, когда-то это и была она — с двумя этажами и несколькими тесными спальнями. Темноволосая хозяйка обворожительно скучала, развалившись поперёк бархатного кресла в углу. Оголённые ножки, выглядывающие из-под складок полупрозрачного платья, выделывали соблазнительные движения. Кельвет засмотрелся. Госпожа Мильвия, ясное дело, почувствовала на себе страждущий взгляд, к которым, несомненно, привыкла за время работы, но в этот раз она сыграла в ту игру, в которую давно уже не играла за её ненадобностью — притворилась, что не замечает. Наконец, удовлетворившись ненужным вниманием, она поднялась и посмотрела в ответ, даже не потрудившись изобразить удивление.
— Как мило, что вы зашли, — улыбнулась она и по-девичьи наклонила голову. — Мне так одиноко сидеть здесь одной. Все мои девушки поглощены работой, нелёгкое время.
— Я пришёл… по делу, — у Кельвета пересохло во рту.
— Да-да, по делу, — госпожа Мильвия игриво приблизилась и провела пальцем по его плечу. — Меня предупредили. Поднимайтесь на второй этаж, вам нужна третья комната слева.
Кельвет смущённо кивнул и направился к лестнице, чувствуя на себе взгляд хозяйки борделя. Дверь третьей комнаты слева была слегка приотворена. Изнутри доносились шорохи и вздохи удовольствия. Ростовщик заглянул внутрь и немедленно отпрянул, услышав пронзительный женский крик. Из спальни выбежала полураздетая девушка и сбежала по лестнице, так что её даже рассмотреть не удалось.
— Что вы делаете? — донёсся из комнаты недовольный голос. — Я заплатил вам, не смейте так врываться.
На вычурной кровати, дряблый и без рясы, сидел Киорот. Увидев Кельвета, он побледнел и испуганно забормотал.
— Ростовщик, вы… — жрец стал неуклюже облачаться рясу. — Вы же не скажете?.. Я… вот… — он взял с прикроватного столика туго набитый мешочек. — Там даже больше, чем я должен. Возьмите. Прошу вас, возьмите и уходите… и молчите, ради богов.
Лоттенстер оторвался от молитвы, услышав шаги, потревожившие тишину святилища. Он поднялся и отряхнулся.
— Ростовщик...
— Жрец, — Кельвет улыбнулся, и на лице Лоттенстера тоже промелькнула тень улыбки. — Я пришёл, чтобы сделать пожертвование. Боги помогли мне, я хочу отблагодарить их, — ростовщик протянул жрецу кошель. — Здесь двести пятьдесят монет.
Лоттенстер невозмутимо принял мешочек и, спрятав его в складках рясы, благодарно склонил голову.
— Воистину, нет пределов божественной справедливости.
Редактор: Анна Волкова
Корректор: Вера Вересиянова
Больше Чтива: chtivo.spb.ru