Парило перед грозой. В лесу пахло разогретой хвоей, горькими болотными травами.
Старик, как хозяин, проталкивался сквозь молодняк, бережно поддерживая колючие ветки, чтоб они не задели спутницу, молоденькую, тяжело ступающую женщину, в тёмном, наброшенном на плечи платке.
— Здесь, родная. Теперь близко.
Старик приглядывался к соснам. На розовых стволах их лежали косые лучи.
— Зимой ведь было, голубушка. Вот сосну эту помню, мимо несли. Ветка с тех пор надломлена. Посиди-ка, я сам поищу.
Женщина молча опустилась у жёлтой поникшей ветки, застыла неподвижно. Лесная шуршащая тишина дрожала от зноя. В кустах мелькнула розовая рубаха, веснушчатое любопытное лицо мальчонки. Захрустел валежник, дед подошёл к женщине:
— Здесь он, родная...
Чаща раздвинулась. На зелёной лужайке, у подножия тонкой берёзы, окутанной блестящей листвой, стоял могильный холм. Белый камень лежал в изголовье, а на нём школьной прописью были выведены короткие слова:
«Вечная слава. Вечная память»
Внизу помельче: «Красноармеец Василий Семёнович Макаров, погиб за родную землю 11 февраля 1942 года».
И снова крупно: «Он истребил 17 фашистов».
Чьи-то верные руки убрали могилу цветами. Лиловые лесные колокольчики, розовые стрелы иван-чая, золотой зверобой, алые гвоздики, ромашка, синие, как клочки неба, васильки, шершавый сиреневый ковёр богородской травки... Будто земля благоговейно и благодарно укрыла прах героя самыми лучшими, самыми яркими своими цветами.
Женщина рухнула у берёзки, обняла могилу руками, припала к ней всем телом.
Горе человеческое, женское горе — чем его утешить, чем утолить?..
За соснами, отвернувшись и тяжело дыша, набивал трубку дед.
— Пойдём, доченька, — старик обнял женщину, помог ей встать. — Ребёнка побереги. Вырастишь его, расскажешь про батьку...
Глухо грянули вдали раскаты грома.
— Наши пушки штраляют, тётенька, — сипло выговорил парнишка. — Фашистов бьют... После войны здесь площадь будет, и клуб пионерский, и памятник... Вы опять тогда приезжайте, тётенька.
Он заглядывал ей в глаза. Старик держал её бессильно упавшую руку.
Думала она — погиб муж в болоте, безвестным, забытым. Приехала искать могилу, убрать, украсить.
А вышло так, что вид его любовно хранит вся округа. На могиле цветы, и детский голос сулит бессмертие любимому человеку. Будущая мать бережно несла тяжёлое тело. Горе казалось легче, его подпирала гордость.
* * *
«Времени уже прошло много, а сердце горит и не может успокоиться, и обязан рассказать, как умер наш командир», — пишет в редакцию младший сержант Вагин. Сдержанным мужским горем дышит его письмо. Он рассказывает, как умер старший лейтенант Виктор Ломанов, как он воевал, отстаивая родную землю.
На узком участке враг двинул танки, спустил с цепи артиллерию, закрыл небо чёрными крестами самолётов. Враг потеснил наши войска на два километра. Рядом с бойцами Виктор Ломанов брал обратно у врага каждую пядь этих двух километров. Каждую пядь! Свистнула пуля. Бойцы видели, как упал их командир. Будь немецких танков в десять раз больше, и тогда бы бойцы не остановились. Ярость подхватила батальон. Два километра — где-то здесь темнели капли командирской крови — не были отданы врагу.
Так мёртвые поднимают живых на подвиг.
* * *
Комбат Пикарчук с группой бойцов принял на себя удар врага. Они грудью заслонили отряд, отходивший из немецкого тыла. Шли с неполными обоймами, двое суток не ели, выполняли последнюю боевую задачу: выйти из тыла без потерь. И когда у одной деревни ринулись на отряд свежие силы фашистов, весёлый комбат, задушевный товарищ, сказал командиру:
— Отходите, я задержу.
Рядом с ним стали несколько бойцов. Люди, ослабевшие от голода, шарили в карманах. Нет, не было щепотки махорки, чтобы глотнуть, может быть, в последний раз, горький табачный дым.
И тогда посмотрел комбат светлыми глазами на тех, кто уходил, и на тех, кто оставался. И одним сказал:
— Ничего, ребята, постоим до конца.
А уходившим сказал:
— Вы ещё будете воевать, друзья.
И они воюют, — пишет военкор А. Ильин. — И каждый из тех, чью жизнь заслонил своим горячим телом молодой комбат Пикарчук, хранит светлую память о друге, отдавшем жизнь за то, чтоб он воевал. И они воюют за двоих — за себя и за пламенного патриота родины — комбата Пикарчука.
* * *
Нет у нас неизвестных солдат. Как святыню, берегут друзья память о товарищах, павших смертью храбрых на поле боя. Люди навеки вписывают в сердце их дорогие имена. Это и есть бессмертие.
Т. ЧУГАЙ (1942)