И другие непростые случаи БАМовской службы.
Сначала я хотел назвать этот рассказ «позавчерашние хлопоты», по аналогии с известным сборником морских рассказов «Вчерашние заботы» Виктора Конецкого. Но потом не стал этого делать. С морем у меня связан только первый герой рассказа. В середине 80-х годов прошлого века, на восточном участке БАМа мне довелось общаться со многими интересными людьми, военнослужащими железнодорожных войск. Начну я с прапорщиков, а затем перейду к мужчинам с другими воинскими званиями.
Как известно, во времена позднего СССР прапорщики отличались от других военнослужащих тем, что порой меняли рода войск и специальных служб, в которых служили. Так, в одном из наших отдельных путевых батальонов ЖДВ, называвшемся «хозяйство Горбунова» (439-й километр восточного БАМа) оказался настоящий мичман. После перевода к новому месту службы, с Флота в Железнодорожные, сугубо сухопутные войска, никто не удосужился, как положено, официально сменить его воинское звание с мичмана на прапорщика. Так он и ходил в своей чёрной морской форме, вдоль колеи БАМа, среди дальневосточной тайги, в нескольких сотнях километров от ближайшего, Охотского моря, единственный мичман во всех железнодорожных войсках Советского Союза.
С другим прапорщиком я общался больше, поскольку мы некоторое время проживали в одном двухместном «номере» в здании нашего штаба на 444-м километре, считая от Тынды на восток. Я не знаю, всё ли в его рассказах было правдой. Но, если судить по этим рассказам, то судьбу его с полным правом можно назвать удивительной. А рассказчик он был отменный.
Сначала он служил в какой-то «космической» воинской части. В задачу специального отряда входили выезды к местам падения обломков космических аппаратов или элементов ракет-носителей, поиск и эвакуация этих обломков. Первое время служба шла ровно, без особых приключений. Выезжали они периодически в одни и те же регионы Советского Союза – то в Республику Коми, а то – в Республику Алтай.
Но как-то раз в космосе случилась некая неприятность. Один из наших космических аппаратов сошёл с орбиты и собрался падать на поверхность планеты в совершенно неустановленном месте. Математики в ЦУПе постарались рассчитать, хотя бы приблизительно, когда и где этот объект упадёт. Вроде как высчитали, что падение произойдёт где-то в Южном полушарии Земли, скорее всего – в Аргентине. Об этом тогда газеты писали: мол, международный скандал, космическая опасность. Они, ну, то есть, спец. группа вместе с прапорщиком, предвкушают загранкомандировку. Сидят буквально на чемоданах, ждут приказа, чтобы лететь в Южную Америку. Потом, конечно, математики свои расчёты уточнили, скандал «притушили». В общем, упала эта космическая железка в Атлантический океан, от побережья Аргентины километров 200, если не больше. Без последствий для аргентинцев. Но последствия всё же были, только иные. Спец. группу расформировали (хоть они и ни в чём не были виноваты), и нашего прапорщика перевели служить в фельдъегерскую службу. Теперь он «гонял» на автомобиле ГАЗ-66, в народе называемом «шишига», возил по дорогам страны военные документы разной степени секретности. И не имел права нигде останавливаться. «Представляешь, - рассказывал мне он, - если вдруг меня вздумает остановить какой-нибудь гаишник – мне положено применить к нему табельное оружие».
Я уже не помню, что он ещё рассказывал, да только потом он по какой-то причине (разумеется, совершенно невероятной) оказался вот здесь, на БАМе, в железнодорожных войсках. Человек он, ка вы понимаете, был крутой, решительный, можно сказать – рискόвый.
Хорошо помню дату 23 февраля 1987 года. Мы собрались в нашем штабе, в комнате агитационной подготовки (тогда это называлось «ленинская комната»). Праздник. День Советской Армии. По телевизору показывают праздничный концерт. Этого самого прапорщика среди нас нет – он дежурный по городку. Внезапно распахивается дверь в комнату. Дежурный с порога рявкает: «Отставить праздник! Баня горит!». И действительно, баня наша тогда, в итоге, сгорела.
Потом этого прапорщика отправили в отпуск, на родину, куда-то на Западную Украину. Вернулся он из этого отпуска с большим опозданием. По уважительной причине. Они там, по его же словам, собрались большой компанией «отметить отпуск». Выпивки не хватило. Он сел за руль каких-то «Жигулей» и поехал в магазин. Проезжая по путепроводу над железной дорогой, не справился с управлением – и упал вместе с «Жигулями» на железнодорожный путь. В результате: «Жигули» - в утиль, а самого незадачливого водителя – в больницу, в отделение челюстно-лицевой хирургии. Поскольку значительная часть костей его черепа пришла в негодность при падении с моста. Вернулся он к нам в часть с изменившимися чертами лица, в больших тёмных очках, поскольку части его физиономии «срослись» не совсем так, как было раньше, и отныне ему грозило косоглазие на всю оставшуюся жизнь. Вдобавок, теперь у него была ещё куча долгов: за «убитую» чужую машину, за поломанное ограждение моста, за нарушение графика движения поездов на железной дороге…
Таким я его и запомнил: в своём новом обличье он стал похож на чилийского диктатора Пиночета, как его тогда рисовали на политических карикатурах в популярном журнале «Крокодил».
Припоминаю ещё одного прапорщика, который перевёлся к нам из Пограничных войск. Запомнил одну его присказку: «пограничник должен уметь стрелять, как ковбой, а бегать – как его лошадь». Он при каждом удобном случае старался заниматься спортом, а ещё сокрушался, что в железнодорожных войсках, выполняющих строительные работы среди дальневосточной тайги, совершенно отсутствует такое понятие, как стрельбы.
Поскольку моя жилая комната в штабе была рассчитана на проживание двух человек, ко мне постоянно кого-нибудь подселяли, из тех офицеров, что временно приезжали на трассу: то начальника вещевой службы бригады («начвеща»), то начальника службы продовольственной («начпрода»), то ещё кого-нибудь. Однажды некоторое время у меня жил другой лейтенант - «двухгодичник». Ну ладно я, хотя бы приблизительно подходил для офицерской срочной службы в железнодорожных войсках, поскольку закончил институт путей сообщения, а потом ещё и проектировал военные мосты. Но этот паренёк по профессии оказался ветеринаром. Его призвали (на два года лейтенантом) с Алтая, где он работал в какой-то сельскохозяйственной организации. Зачем? Непонятно до сих пор.
Он ездил по нашим частям, распространял листовки о пользе соблюдения гигиены, типографские листовки примерно такого содержания (цитирую по памяти):
Глоток воды я выпил из реки,
Но говорят недаром старики:
Вода чиста не там, где ты нырял,
А там, где санинспектор проверял.
И ещё он рассказывал мне про клещей – переносчиков энцефалита. Такие клещи, заражённые энцефалитом, оказывается, тоже болеют. Они плохо себя чувствуют, менее подвижны и тому подобное. Быть может, у них даже болит голова, у этих больных клещей…
И, напоследок, немного о капитанах. Капитанов в железнодорожных войсках можно назвать ключевыми фигурами, на них держится организация всех производственных процессов. Я уже упоминал в своих рассказах двух друзей – капитанов Горбачёва и Фёдорова. Сюда же можно добавить моего первого комбата, капитана Докунихина, и ещё многих и многих. Слышал как-то такое суждение: капитан – самый важный человек в армии, у него больше всего звёзд на погонах. Даже корейцы, которые работали тогда в зоне БАМа вахтовым методом на лесозаготовках, почти не говоря по-русски, к любому нашему военнослужащему, неважно, рядовому или офицеру, обращались одинаково: «капитана!». Эти корейцы были из Северной Кореи, они приезжали сюда на заработки. Говорят, у них был большой конкурсный отбор, чтобы поехать работать в Сибирь, желающих было много больше, чем вакансий. Жили они в отдельных городках, ездили на работу и с работы на отдельных автобусах, типа «пазиков». Над воротами каждого такого жилого временного городка всегда висело огромное красное полотнище с каким-то лозунгом на корейском языке. Заготовка леса в основном производилась зимой, погоды стояли холодные. А корейские рабочие были все одеты в одинаковые робы, почти никак не утеплённые. В автобусе у них топилась печка, труба которой была выведена через крышу. А непосредственно в процессе работы, видимо, их начальство предполагало, что они будут согреваться активным физическим трудом. Эту особенность сразу же подметили наши воины-железнодорожники. Даже присказка такая была, если человек был одет слишком легко, не по сезону, ему говорили: «Ну, ты и оделся, просто – помирай корея!».
Да-да, вы правы. Я еще ничего не рассказал про майоров и подполковников. Пообщаться, как говорится, «по душам», мне, тогда всего лишь лейтенанту, в основном удавалось с теми старшими офицерами, которым на тот момент оставалось служить не больше года. Такие офицеры периодически прибывали в наш полевой городок с инспекциями. Их командование уже не так сильно напрягало по службе, у них оставалось время и силы, чтобы как-то проявить себя не только в производственном процессе, но и просто в соответствии с какими-то личными пожеланиями и увлечениями. Тот же самый подполковник Недобора, известный читателям по моему предыдущему рассказу, оказался заядлым рыбаком. Когда он приезжал из штаба в Тынде на наш отдалённый участок с инспекцией, то всякий раз ему выделялась одна из машин, чтобы съездить в какое-нибудь место с хорошим клёвом. И все знали, что на ужин сегодня будет не тушёнка, а свежеприготовленная вкусная рыбка. Как-то после ужина Недобора подошёл ко мне, по-отечески похлопал меня по плечу и мечтательно сказал: «Эх, парень! А ведь я раньше тебя на дембель пойду!». Тут я не мог с ним не согласиться.
Майор Котов, невысокого роста, приятный в общении человек, уже в возрасте, был механиком, как в таких случаях говорится, «до мозга костей». Приезжая с инспекцией, он почти сразу же отправлялся в наш ремонтный батальон, благо он располагался неподалёку, на 447-м километре от Тынды, но с другой стороны магистрального пути. Так что, если прикинуть по топографической карте, путь майора Котова занимал километров 6 в один конец. Возвращался он оттуда, как правило, уже непосредственно перед убытием назад, в Тынду.
Ещё один майор из тех, кто «собирался на дембель», по фамилии Пиндюрин, особенно запомнился всем нам. Имея не очень крупное телосложение, он при этом обладал невероятным аппетитом. Любимым его блюдом были котлеты. Не успев приехать в наш городок с инспекцией, он сразу же, прямо с КПП, звонил на кухню. «Ну что, ребята, – говорил он в трубку, – Знаете, кто к вам приехал?». «Так точно! – звучал бодрый ответ, - майор Пиндюрин!». «Так, значит, на вечер, чтобы были котлеты по-Пиндюрински». И всякий раз в таком случае повар на кухне изготавливал огромные котлеты, размером с ладонь, или даже больше.
Продолжение следует…