(Отзыв на книгу А. И. Куприна "Яма")
Наконец-то познакомился с Куприным. Что ж, хорошо пишет! Но хорошесть эта (в «Яме», по крайней мере) пятнистая. То эпизод чрезвычайно реалистичный, слова текут и лепятся одновременно изящно и добротно, — описываемая обстановка яркая, кинематографически выверенная (причём кино сделано в режиме качественнейшего артхауса). То вдруг — пафосная корявость, сглаженность, деревянная оценочность и искусственность.
Я невольно всё меряю по Толстому. У Толстого герои фигурные, шагающие со страницы книги прямо в реальность перед глазами. У Куприна до конца я не поверил ни одному герою. Причём эпизодические персонажи вышли лучше, — поскольку им было дано лаконичное, красивое, сочное описание, после чего их отодвинули в сторону. Поведение же, слова и поступки основных персонажей — всех до одного! — обидно непоследовательны и противоречивы. В жизни такого не бывает.
Примеры. Студент Лихонин. Персонаж абсолютно студнеобразный. Ведь именно он предлагает друзьям скоротать ночь в публичном доме, уговаривает, приводит доводы. А в борделе выясняется, что он самый почему-то «морально устойчивый». Впечатлённый рассуждениями собеседника-репортёра, совершает в высшей степени моральный поступок и в этот момент предстает перед читателем человеком с твёрдыми жизненными принципами, решительным, вызывающим почти восхищение. Потом он мгновенно делается вдруг пафосным демагогом. Потом слякотным рохлей. Потом — лицемером и предателем. Слишком уж много резких, непоследовательных изменений в одном и том же образе. Я понимаю, что в этой истории (Лихонина и Любки) и есть основной конфликт произведения. Но тогда, может быть, стоило автору прописать ключевого персонажа более монолитным, реальным?
Женька. Вариант Настасьи Филипповны Достоевского. Только менее утончённый. И опять. Если фигура Настасьи Филипповны, хотя и в высшей степени гротескна в своих метаниях, но целостна и понятна, то тут я не понял — что это было: слишком много «резких движений» ленивой, усталой души, как будто автор взял в герое депрессию, неврастению, самодурство, жестокость, теплоту, душевность и глупость, — размолол, смешал кое-как и выдал читателю — на, мол, сопереживай. Как я могу сопереживать, если я не понял персонажа, если он калейдоскопичен до полной абсурдности?!
Тамара. Та же история. То она тиха, то мудра, то развязна, то интеллигентна, то ехидна, то глупо-обидчива, то эмпатична, то черства, то цинична, то миролюбива, то резко-обличительна, то преданна, то коварна, то лицемерна, то искренна. Ну не понял я этого персонажа, хоть убивайте — не человек, а кубик-рубик!
И так — по всем персонажам.
Но это — пусть! Самое главное достоинство произведения, конечно, — яркое обличение вот этой конкретной общественной язвы. Показано, что язва эта вполне себе лелеема обществом, её породившим. Как говорится, «любимый мозоль». И умные и дураки, и сильные мира сего и слабые, и кичащиеся своей нравственностью и откровенно безнравственные, — все, вроде бы, понимают, что проституция (тем более узаконенная) — это плохо, но поделать с этим ничего нельзя. Чтобы излечить общество от этого зла, надо сначала вытравить из умов и сердец каждого члена общества похоть, жадность, неумеренность, гордыню, жестокость, цинизм, эгоизм и лицемерие, а из самого общества — неравенство, коррупцию и преступность. А это, как ярко показывает Куприн, — дело дохлое. Тупик. Финал книги в этом смысле тоже нереалистичный и разочаровывающий. Христос говорил, что Сатана Сатану изгонять не будет. А нам показано, что язва сама себя изничтожает, — в смысле, её изничтожают элементы, сами же эту язву создающие и поддерживающие. Сомнительно как-то.
Почему Куприн посвящает книгу юношеству и материнству, я до конца не понял. Вопль к будущему поколению: будьте сдержаны, мудры, проницательны и добры, — и тогда вы сможете изменить жизнь к лучшему? А матери? Должны в воспитании так настраивать своих чад?.. — Видимо, да.
Многие моменты в произведении цепляют за живое. Особенно описание ужасов безнравственности, похоти и вседозволенности, в сочетании с атмосферой полной безнадёги, сопровождающей всё это.
Философ-репортёр (видимо, прототип автора), когда проститутка Женька в отчаянии прибегает к нему с последними решающими вопросами, ничем не может её утешить и обнадёжить. «Бог есть?» — «Не знаю.» — «Почему всё так несправедливо, и есть ли из этого выход?» — «Не знаю.» Вот она, как на ладони, вся мудрость человеческая. Описать гниль и гниение общества во всех деталях, это мы можем. А на чернышевское «что делать?» только руками разводим. Грустно... Собственно, так дело и обстоит. Когда оно без Бога, и на Царство Бога рукой машется. Христос кормил голодных, исцелял больных, воскрешал мёртвых, а проституткам мог сказать что-то такое, отчего они бросали своё ремесло и делались его ученицами. А купринский герой-философ ничего этого не может. И Женьке несчастной только повеситься остаётся. В этом смысле, к примеру, роман Толстого «Воскресение» на несколько порядков лучше «Ямы» Куприна. Там Нехлюдов, в отличие от Лихонина, по крайней мере, до конца последователен и целеустремлён, и хорошо, что в финале он-таки снова Библию открывает, поняв, что сам, без Бога, он слишком слаб, как бы ни тверда была его собственная воля.
Хорошо, не устаю повторять я, что существует Библия, где есть все решения, есть обоснованная надежда и показано на практике торжество настоящей любви.
Дружественный канал: