Я много здесь писал про Владимира Маяковского. А мне многие писали, что либо не понимают его поэзии, либо считают его слугой Советского Союза или конъюнктурщиком. Писали ли Маяковский по заказу ради денег? Конечно, писал! Он считал, что создавать стихи — это такая же работа, как все остальные. А ещё он чуть ли не первый понял основы современного маркетинга, которые работают и по сей день.
...Товарищи люди,
будьте культурны!
На пол не плюйте,
А плюйте
В урны.
Но в отрыве от постоянных агитаций за советскую власть он ещё успевал и лирические поэмы писать. Чаще всего именно в них раскрывается многообразие его творчества. Такие его вещи, как «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник», не берём. Это дореволюционные произведения.
Но что нам говорит Маяковский сквозь поэмы послереволюционные. Недописанная «Во весь голос!» отражает разочарование в системе. Видел он и ложь, видел коррупцию и дичайшую пропаганду. Совесть поэта не могла позволить ему молчать, ибо зачем тогда вот эти строки:
Неважная честь,
чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
по скверам,
где харкает туберкулез,
где б… с хулиганом
да сифилис.
И мне
агитпроп
в зубах навяз,
и мне бы
строчить
романсы на вас —
доходней оно
и прелестней.
Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
собственной песне.
Но это он уже в 1930 напишет.
А пока всю суть своей поэзии и философии он попытался раскрыть в своём «Пятом интернационале». Каждому, кто пишет стихи или пытается понять Маяковского нужно прочитать хотя бы эти строки.
Я
поэзии
одну разрешаю форму:
краткость,
точность математических формул.
К болтовне поэтической я слишком привык, —
я еще говорю стихом, а не напрямик.
Но если
я говорю:
«А!» —
это «а»
атакующему человечеству труба.
Если я говорю:
«Б!» —
это новая бомба в человеческой борьбе.
Я знаю точно — что такое поэзия. Здесь описываются мною интереснейшие события, раскрывшие мне глаза. Моя логика неоспорима. Моя математика непогрешима.
Не один Маяковский считал, что поэзия — это математика. Пушкин, Пастернак, Есенин, Мандельштам, Блок, Ахматова и др. тоже считали, что каждое слово в тексте должно быть математически выверено и на своём месте.
А Маяковский продолжает дальше:
Сущность поэзии в том,
чтоб шею сильнее завинтить винтом.
Фундамент есть.
Начало благополучно.
По сравнению с Гершензоном
Михаил Гершензон был историк и литературовед, автор работ о Пушкине и книг «П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление» (1908) и «История молодой России» (1908). А Маяковский тем временем не умолкает:
Мелькнули
валяющиеся от войны дробилки:
Латвии,
Литвы
и т. п. политические опилки.
Гущей тел искалеченных, по копям скрученным,
тяжко,
хмуро,
придавленная версальскими печатями сургучными,
Германия отрабатывается на дне Рура.
На большой Европейской дороге,
разбитую челюсть
Версальским договором перевязав,
зубами,
нож зажавшими, щерясь,
стоит француз-зуав.
Вы понимаете, к чему клонит поэт? Да он описывает почти что наше время, когда Европа «опять скалит зубы». И ты думаешь: «Ну ё-моё» — опять повтор истории? Только способы подхода выбрали другие. А пока в уже далёких 20-х годах прошлого века все свысока своих белых перчаток смотрели на СССР, где-то в недрах Германии росло зло, которого в упор до 1939-го никто не видел. А Маяковский видел, хоть и не дожил до этого дня.
Дрожит Америка:
революции демон
вступает в Атлантическое лоно…
Впрочем,
сейчас это не моя тема,
это уже описано
в интереснейшей поэме «Сто пятьдесят миллионов».
Впрочем как и сейчас. Всё это измятая тема. Америка, запад, штаты, везде враги и.т.д. Слышали это советские люди лет эдак 100 уже назад.
«Пятый интернационал» — сложная и многоуровневая поэма, которая читается не так легко как есенинские частушки, но сколько он туда вложил скрытых смыслов и посланий «товарищам потомкам», одному ему известно. А там их много. Именно такими сложными текстами он вылез из лона конъюнктуры и стал великим поэтом. А это многого стоит.