Эйхман на скамье подсудимых
1 июня 1962 года в Израиле был исполнен смертный приговор Отто Адольфу Эйхману (1906—1962), отвечавшему за «окончательное решение еврейского вопроса» в Третьем рейхе. После окончания войны Эйхман скрылся от правосудия в Аргентине под чужим именем. Но в мае 1960 года агенты израильской разведки «Моссад» похитили его и вывезли в Израиль, где он был повешен по приговору суда. Это стало вторым и последним случаем применения смертной казни в Израиле. Любопытно, что в СССР суд над Эйхманом одобрили, только сочли, что его деятельность была раскрыта в ходе процесса недостаточно и процесс не выявил всех его покровителей на Западе.
Карикатура из советской печати на процесс Эйхмана
Журналистка и философ Ханна Арендт (1906—1975) под впечатлением процесса Эйхмана написала нашумевшую книгу «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме». Книга вызвала у многих в Израиле возмущение позицией Арендт.
Несколько цитат из книги:
«Проблема с Эйхманом заключалась именно в том, что таких, как он, было много, и многие не были ни извращенцами, ни садистами — они были и есть ужасно и ужасающе нормальными».
«Полдюжины психиатров признали его «нормальным». «Во всяком случае, куда более нормальным, чем был я после того, как с ним побеседовал!» — воскликнул один из них».
«Правда заключалась в том, что к концу Второй мировой войны все понимали, что технический прогресс в создании инструментов насилия сделал «преступную» войну неизбежной. Устарели именно различия между солдатом и гражданским лицом, между армией и мирным населением, между военными объектами и мирными городами, на которых покоились дефиниции военных преступлений Гаагской конвенции. Таким образом, в новых условиях военными преступлениями становились только те, которые демонстрировали признаки сознательной бесчеловечности за пределами военной необходимости».
«Зло в Третьем рейхе утратило тот признак, по которому большинство людей его распознают — оно перестало быть искушением. Многие немцы и многие нацисты, возможно, испытывали искушение не убивать, не грабить, не дозволять своим соседям идти на верную гибель (а то, что конечной точкой транспортов с евреями была смерть, знали все, хотя далеко не все знали чудовищные подробности) и тем самым не становиться соучастниками преступления, которые извлекли из него выгоду. Но — Господь знает, они научились противиться искушению».
«Потом пришла очередь последнего слова Эйхмана. Его надежды на справедливость не оправдались, суд не поверил ему, хотя он сделал все, чтобы рассказать правду. Суд не понял его: он никогда не был «евреененавистником» и он никогда не заставлял убивать ни одного человека. Его вина происходила из его послушания, а послушание всегда считалось достоинством».
«Ему «не надо было заглушать голос совести», как было сказано в заключении суда, и не потому, что совести у него не было, а потому, что она говорила «респектабельным голосом», голосом окружавшего его респектабельного общества».
«Вряд ли стоит надеяться на то, что теперь положение дел изменится — хотя администрация Аденауэра и вынуждена была вычистить из судебной системы более ста сорока судей и прокуроров, а также многих полицейских чинов, поскольку прошлое их оказалось изрядно запятнанным; пришлось уволить даже главного прокурора Верховного федерального суда Вольфганга Иммервара Франкеля, который, несмотря на своё имя, был менее чем правдив в отношении собственного нацистского прошлого. Подсчитано, что из одиннадцати с половиной тысяч судей Бундесреспублики пять тысяч носили судейскую мантию и при гитлеровском режиме. В ноябре 1962 года, вскоре после чистки юридического аппарата и через полгода после того, как имя Эйхмана исчезло из газетных новостей, во Фленсбурге, в почти пустом зале суда, состоялся долгожданный процесс по делу Мартина Фелленца. Этот прежде высокий чин СС и полиции был видным деятелем Свободной демократической партии в Германии Аденауэра; арестовали его в июне 1960-го, через несколько недель после захвата Эйхмана. Его обвиняли в непосредственном участии и частичной ответственности за уничтожение сорока тысяч польских евреев. Процесс длился шесть недель, и прокурор потребовал максимального наказания — пожизненной каторги. А суд приговорил Фелленца к четырем годам, два с половиной из которых он уже отбыл в тюрьме в ожидании процесса».
«Таким образом, суд над Эйхманом отличался от процессов в странах-наследницах только в одном отношении — подсудимый не был арестован должным образом и экстрадирован в Израиль; напротив, чтобы он предстал перед судом, был грубо нарушен международный закон. Выше упоминалось, что только отсутствие de facto у Эйхмана гражданства позволило Израилю избежать ответственности за его похищение... В этом случае Израиль действительно нарушил территориальный принцип, огромное значение которого заключается в том факте, что землю населяет множество людей, и эти люди подчинены многим разным законам, поэтому распространение одного территориального закона за границы и пределы действия его юридической силы немедленно влечёт за собой конфликт с законом другой территории. Это, к несчастью, было единственной почти беспрецедентной чертой всего суда над Эйхманом, и определённо у этого случая нет никаких шансов стать юридически обоснованным прецедентом. Что мы скажем, если завтра какое-нибудь африканское государство пошлёт своих агентов на Миссисипи и похитит одного из лидеров тамошнего движения за сегрегацию? И что мы сможем возразить, если суд в Гане или Конго сошлется на дело Эйхмана как на прецедент?»
Эйхман в тюрьме в Рамле во время прогулки
Статья о деле Эйхмана Давида Заславского (да-да, того самого бывшего меньшевика Заславского, которого ещё Ленин называл «собакой» и «героем похода против большевиков», и который позднее стал одним из первых перьев советской печати):