Марик долго лежал, уткнувшись разбитым носом в траву. Он боялся дышать. То, что он увидел, было страшнее смерти. Но то ли Бог его еще не забыл, то ли черт о нем уже вспомнил, но это падение спасло ему жизнь. И больше всего он сейчас боялся, что о нем вспомнят те двое.
Нет, не заметили его в высокой траве. А он вжимался в землю, будто хотел похоронить себя заживо. Рот и нос наполнялись кровью и грязным песком, хотелось чихнуть, но сдержался, чтобы его не услышали. Лицо сковала маска безумия, а в голове гудел медный колокол, будто молитву читал: «Без следа, без следа!»
Он понятия не имел, сколько так пролежал, время для него остановилось. Но когда все-таки не сдержался и вдохнул воздух с кровью и землей, понял, что никого уже нет. Вскочил и, хрипя как раненый зверь, кинулся прочь от этого страшного места.
Несколько дней он скитался по улицам, не находя себе места. Когда засыпал, ему снилось, что они схватили его. Тогда он громко орал, срывая голос, но не слышал себя, пытался вырваться и убежать, но не видел собственных ног…
* * *
Вернувшись в отдел, Ефим занялся своим любимым делом – составлением условия задачи. Да, он любил точные науки и был уверен в том, что если все события, факты и улики разложить «по полочкам», нарисовать схему места преступления, это ускорит решение любой задачи.
Итак, нарядом патрульной службы обнаружено тело убитого. Почему только сейчас, а не раньше? Или все зашевелились только после подачи заявления о пропаже человека? Стали внимательнее патрулировать те участки города, где нет камер наблюдения? Да, камеры многое могли бы рассказать…
Неожиданно в поле его зрения попал настенный календарь с изображением самых красочных уголков планеты. Особой необходимости в его пребывании на стене не было, сейчас в каждом гаджете полно разных приложений в виде календарей, напоминаний и даже говорящих секретарей.
Но такую красоту, принесенную кем-то из сотрудников, решили водрузить на самое видное место — пусть радует хмурые глаза сотрудников убойного отдела.
« До чего же хороша наша планета!» — внезапно подумал Быстров и тут же возразил сам себе — «Да мы других-то и не знаем! И все же перед уходом в неминуемую бесконечность, почему-то стараемся запомнить каждый миг, проведенный здесь, каждый метр поверхности, на которой стояли…»
И тут он чуть не расплакался от внезапно нахлынувших чувств. Вспомнилось ликованье сердца, когда, забравшись на скалу, увидел бескрайнюю синеву и ровное движение морских волн. Словно вольная птица, он парил в небе над Землей, безмятежно взирая на ее красоту! И подумалось вдруг, что он и сам часть этого прекрасного мира.
«Ох, что-то стал я слишком сентиментален, к чему бы это? Никто планету не отбирает пока. Отпуск не за горами, будет нам счастье — снова всей семьей на море поедем! А сейчас пора бы уже и делом заняться, а не распускать сопли». — Ефим закрыл глаза и потряс головой, прогоняя внезапное наваждение.
В сети он нашел репортаж о карнавальном шествии. Сразу обратил внимание на интервью, где режиссер напустил туману, обещая некую сенсацию. Но что произошло потом, непонятно. Репортаж был довольно коротким, и Быстров решил немедленно встретиться с журналистом.
«Да, ушлый репортер, такой как прилипнет, не отлепишься. И фамилия у него соответствующая — Липинский. Возможно, он видел, куда потом направился Позолотин», — подумал Ефим.
Он едва успел его перехватить, тот уже куда-то направлялся со съемочной группой.
— Добрый утро, это вы господин Липинский? — спросил Ефим, предъявляя удостоверение.
— Да, совершенно верно, я Липинский Александр Леонидович, — с ехидной ухмылкой ответил журналист — мол, меня-то все знают, а тут какой-то следак лезет с вопросами.
— Вы же брали интервью у режиссера Позолотина во время карнавального шествия?
— Видеозапись интервью есть на сайте. Полностью, без купюр. Я что, должен вам его пересказать? Да у меня работы навалом, кроме разговоров с этим вашим «загадочным»!
— Я понимаю. Простите за бестактное вмешательство в вашу важную работу, но… так уж случилось. Сегодня ночью режиссера Позолотина нашли мертвым в одном из помещений заброшенного завода. Пока вы являетесь последним, кто с ним общался перед его смертью.
Возникла пауза. Журналист был явно ошарашен этим известием и чувствовал себя неуютно под пристальным взглядом следователя. Он даже поежился и закашлял. Куда девался былой апломб? И уже неуверенно, как эхо повторил:
— Нашли мертвым… но я…
— А вы у него брали интервью. И я не знаю, с кем он общался после вас. Мне бы хотелось это уточнить.
Присмиревший журналист довольно точно пересказал то самое интервью и подчеркнул, что режиссер тут же направился к танцующим.
— А вы не заметили, с кем конкретно он там общался?
— Да, откуда мне знать, он интервью внезапно оборвал и больше не хотел со мной ни о чем говорить. А у меня дел было полно, я не следил за ним.
— Ну, хоть кого-нибудь запомнили из массовки? Может что-то бросилось в глаза, кто-то запомнился? Вы же опытный журналист, от вашего внимания, я уверен, не ушла-бы ни одна даже самая мелкая деталь!
Ефиму даже понравилась эта игра. Он не очень хорошо знал журналистов и вообще их недолюбливал. Но с большим азартом искал нужные кнопочки, чтобы «разговорить» оппонента. Словно музыкант, он перебирал клавиши в поисках необходимого звучания. Тем более что данный инструмент имел не очень большой диапазон, достаточно было нажать всего-то две кнопочки — «страх» и «лесть» и пьеса тут же зазвучала:
— Да-да, совершенно верно, я… и я, безусловно, обратил внимание… это, уж извините, у меня профессиональное! Мне бросилась в глаза одна прекрасная эльфийка с трубой в руках. Собственно Позолотин к ней-то и подошел. Ну, знаете, остальные выглядели не столь привлекательно, как она. Так что я его понимаю! — и, будто спохватившись, что надо отвести всякие подозрения от себя, быстро затараторил, — Вот! Именно эта особа и общалась с ним после меня. Точно-точно, она!
— А вы не знаете у кого список приглашенных артистов? Наверняка они не за спасибо работали. У режиссера должны быть помощники. Не сам же он занимался хозяйственными вопросами.
— О, этот мог. Он вообще какой-то странный… был. Мог и самостоятельно что-то снимать, без оператора, на свою камеру. А помощник у него был этот, как его, Аркаша. У киношников спросите. Ну, его так все называют.
— Ну что же, спасибо вам, Александр Леонидович за неоценимую помощь следствию. Ах да, если вдруг появится желание еще раз оказать содействие, вот вам моя визитка. Мало ли, что-то еще вспомните.
* * *
Не без труда, конечно, Быстров нашел того, кто был ему нужен. Им оказался некий Чесноков Аркадий Семенович, больше известный как «Аркаша». Он как раз и занимался хозяйственными вопросами и нанимал артистов для карнавала. В списке было даже указано, кто какую кто роль играл и во что при этом наряжался.
— Что-то список маловат. Неужели это все участники? — удивился Ефим.
— Вот и Дима так же сказал. Ему, видите ли, масштаб нужен! Так он за свои наличные всяких там понабрал с улицы. Как он полагал, артисты будут на основных ролях, а остальные – массовка.
— Понятно. Спасибо и на этом. Будем разбираться с этим списком. А вы ничего не можете рассказать про самого режиссера, охарактеризовать его?
— Так всем известно: позер, фантазер и бабник! Причем бабник он просто фантастический. Вероятно, это и есть его истинное призвание. Не знаю, как эта, но предыдущие ленты не произвели ни на кого особого впечатления.
— Значит, по женской линии он слабоват был, говорите? Так поведайте о его любовных похождениях, нам любая информация интересна.
Весть о том, что Позолотина мертв, быстро разлетелась по всей киношной братии, и Ефиму уже не понадобилось проводить «шоковую» атаку.
— А вот, кстати, в этом списочке имеется и его последняя пассия – Эльвира Заманская. Не знаю, какая уж она актриса, но девочка классная, да еще жена Гусева. Да-да, того самого! А Эльвира Заманская, это просто ее сценический псевдоним.
— Так, и какую же роль она играла?
— Да, там же записано – «эльфийка-трубадур». Ну, понятное дело, это же все условно, пусть вас не удивляют возможные несоответствия. Я список наскоро составлял, написал, что в голову пришло.
— Ничего страшного, я тоже не знаю, может ли эльфийка быть трубадуром и из каких они сказок. Меня больше всего интересуют связи Позолотина и его последние передвижения.
* * *
Глаза у Эльвиры были заплаканы, что говорило о сильных чувствах, по всей видимости, к режиссеру. Значит не просто так — был человек, и вдруг его не стало, значит, для нее это тяжелая утрата. Бросив равнодушный взгляд на удостоверение Быстрова, она отвернулась и посмотрела куда-то вдаль мимо него.
— Эльвира, после интервью с журналистом Липинским, Даймир подошел к вам. О чем вы беседовали, и куда он направился после вашего общения?
— Да откуда мне знать? Поговорили и он ушел. Куда, я не интересовалась, — Эльвира явно была не расположена к разговору.
«Значит, беседа была не очень приятной, раз она так реагирует» — подумал Ефим— « Ну что же, тогда продолжим разговор в этом направлении» — и спросил:
— А о чем вы все-таки беседовали? И, кстати, в каких вы были отношениях?
— А вам какое дело? Что за манера в душу лезть?
— Мне какое дело? Интересный вопрос! Я, между прочим, следствие веду, а не сплетни собираю для светской хроники. И в «душу лезу» не из праздного любопытства! Погиб человек, и мне с этим разбираться, работа у меня такая. Уж извините.
Не то чтобы он хотел этими словами поставить ее на место или пожаловаться на трудную работу следователя, ему просто понадобилось переключить ее внимание от душевных терзаний на себя.
Эльвира стояла, глядя в сторону и молчала. Затем повернулась и выпалила:
— Да, мы были любовниками и поругались! И что? Я теперь подозреваемая, и вы арестуете меня? Вам ведь все равно, кого засадить!
— Что значит, я подозреваю? Я обязан отработать все версии. Допустим, я считаю вас непричастной к смерти Позолотина, так позвольте мне убедиться в этом. Одна уверенность тут не прокатит, нужны необходимые аргументы и доказательства. Так о чем вы говорили, и из-за чего поругались? Если будете отмалчиваться или вводить меня в заблуждение, у меня, как раз, и появится повод считать вас причастной к его смерти.
— Не знаю, поймете вы меня или нет… я люблю его, этого мерзавца, то есть любила… Да, я замужем, но так бывает. А там, на карнавале он начал мне какую-то ерунду нести — мол уважает моего мужа, во многом зависит от него и даже боится. А я-то знаю, нашел себе очередную музу. В общем, бабник он патологический. Теперь я понимаю, он просто использовал меня, чтобы я за него слово замолвила Борису, а теперь уже не нужна!
— Так. А муж знал о вашем романе?
— Ну, от «добрых людей» никто не застрахован. Вообще-то Борис привык, что у меня поклонники и ухажеры, только с Димой они когда-то в одном классе учились. И все же, если вы думаете, что к его смерти Борис каким-то краем причастен, то вряд ли — он далеко не Отелло.
— Ну хорошо. А вы всех участников карнавала знаете? Говорят, он кого-то еще со стороны приглашал.
— Да, своих я всех хорошо знаю. Но нас ему было мало, и он набрал кого-то с улицы. Этих я не знаю.
— А можете хотя бы описать кого-нибудь, может, кто-то запомнился?
— Были вроде какие-то азиаты, они изображали тибетских монахов. Я двух хорошо запомнила.
— А почему именно азиаты? Там же все в масках были.
— Вот я и обратила внимание, что из нарядов у них были только длинные рясы с капюшонами и большие черные очки странной формы.
—Значит, азиаты… Как всегда – все ясно, что ничего не ясно! Ладно, давайте так договоримся, я с вас подписку никакую брать не буду, а то вы совсем что-то сникли. Выше голову, вы же актриса! Только из города пока не уезжайте, мало ли понадобитесь… как свидетель. Как свидетель, заметьте! И вот вам мои координаты, звоните, если что!
* * *
Быстров, конечно, проверил алиби Эльвиры и ее мужа. Если его убили сразу после карнавала, то муж Эльвиры, Борис Антонович Гусев, находился в это время уже в зрительном зале, а она еще в гримерной. Конечно, они могли действовать не сами. Ну и пусть думают, что они вне подозрений.
Когда Ефим вернулся в отдел, там уже все собрались, кроме оперативника и участкового. Стали обсуждать полученную информацию. Судмедэксперт дал заключение о том, что Позолотин скончался от удара током:
— Но что интересно, умер он не сразу. Похоже, его сначала пытали, а потом дали сильный разряд, от которого и наступила смерть. Источник тока пока не установлен. Либо какой-то мощный электрошокер, либо он просто не вынес пыток.
— Это как-то не похоже на убийство из ревности — кто мог бы ревновать, были в это время далеко. — Это несколько усложняло задачу, но Ефим и не ждал простых решений.
— А что у тебя? — повернулся он к криминалисту.
— Во-первых, по следам в комнате видно, что его действительно пытали. А в пяти метрах от этого места растут кусты и за ними тоже натоптано. Будто кто-то наблюдал за происходящим. Ну, ты сам видел, там стены практически нет, и получается, как сцена в театре. Потом, судя по следам, «зрители из партера ломанулись», только буквально в нескольких метрах следы обрываются.
Быстров стал рисовать схему:
— Так, слева к зданию шли…
— Три человека, а возвращались двое, — продолжил криминалист, — а вот справа за кустами следов полно, там будто «народная тропа» проложена, но я выделил следы нескольких человек. Они стояли непосредственно за теми кустами, потом побежали и… испарились.
Тут вошли оперативник с участковым, да не одни. С ними был какой-то бомж с разбитым носом и выпученными глазами. Весь помятый и трясущийся, как осенний лист на ветру.
— Вот, нашли свидетеля, наркоша местный. Интересные вещи рассказывает, — доложил участковый.
— Наркоманов нам только не хватало в свидетели, сейчас свои глюки нам живописать будет — Ефим расстроился — ну ладно, какой есть… пусть вещает.
— Давай, Марик, рассказывай, а мы уж постараемся твои галлюцинации от реальности отделить, — сказал участковый, — да не бойся, тут тебя никто не тронет.
Марик на самом деле был Маркушиным Сергеем Петровичем, завсегдатаем местного отделения полиции. Заикаясь и вжимая голову в плечи от испуга, он рассказал свою версию событий.
Они с «ребятами» решили «употребить». Для этих мероприятий у них была облюбована укромная полянка за кустами на заброшенном заводе. И только они расположились, как невдалеке появились два здоровенных китайца в темных очках. Они волокли какого-то мужика.
Завели в одну из комнат разрушенного здания. Один крепко держал его за руку, тот и шелохнуться не мог, другой поднес к его затылку свою раскрытую ладонь. Из нее, сверкая, вырвалась молния. Мужик дико заорал от боли, и запахло жареным мясом.
А те двое ничего у него не спрашивали, просто молча стояли и смотрели. Казалось, они прислушиваются к его мыслям, настолько внимательно они наблюдали за его реакцией. Ну, вроде, как препарируют лягушку ради науки. Когда они отпустили мужика, тот рухнул на пол.
И тут они заметили нас. Мы были недалеко и из-за кустов наблюдали всю эту процедуру. Один выругался как-то непонятно, сказал слово похожее на черт, но другое. Понятно, мы были лишними свидетелями, и они помчались к нам. Мы кинулись врассыпную, кто куда мог. И тут мне как будто подножку кто-то поставил или я зацепился за что-то в траве, я резко упал и стукнулся носом о землю.
Один из китайцев достал небольшой планшет и что-то там включил. В голове так зазвенело, что у меня заломило уши, я вообще даже и пошевелиться не мог. Ребята тоже замерли, как парализованные. Китайцы собрали их в кучу, к счастью, меня так и не заметили. Потом они достали какие-то диковинные пистолеты или… ну, в общем-то, понятно, что оружие…
Я видел, как пацаны исчезают в воздухе. Сначала исчезали их ноги, потом руки, хотя никто не падал, так и висели в воздухе и громко орали, но когда исчезли нижние части их голов, крики прекратились…
