Вот сейчас начали вскрываться случаи взяточничества. И стали вдруг ни с того, ни с сего раздаваться голоса, которые требуют прямого ужесточения борьбы с этим явлением, вон А.Р. Белоусов вообще предложил отдельную структуру под это дело слепить. Ну да, ну да, у нас в России настолько мало чиновных рыл, что надобно ещё одно кубло устроить. Только вот что я Вам скажу: вообще-то самым крупным из выявленных взяточников оказался... о ужас! подчинённый нашего супербескомпромиссного А.И. Бастрыкина, железного как «Феликс» нашого часу. Нежданчик, правда? Можно даже сказать несподiванка.
Ну да, можно, и даже нужно расширить зону контроля решительно всех, кто хоть копеечку получает из государственных денег, введя обязательный контроль не только над их имуществом и имуществом их супругов и ближних родственников, но и вообще всех родственников до третьей ступени (например, троюродных братьев и сестёр и их родственников первой ступени, включая и несовершеннолетних). Но тут всё равно возникнет проблема уже контроля над теми, кто этот контроль будет вести. Так что контролировать придётся всё равно всем и всех поголовно. Так что сказать, что это — эффективная мера... значит именно соврать. Она необходимая, но вот о достаточности её лучше даже не заикаться.
Вообще-то, одним из методов решения задач в математике (подозреваю, что не только в математике) является следующий приём: хотя частная задача сформулирована именно как частная, а решают общую, в которой получают искомое решение как частный случай (кстати, именно так и была доказана Великая теорема Ферма Эндрю Уайлсом). Ну, для того, чтобы решить вот такое уравнение:
3x² - 12x + 4 =0
делают следующее:
1. решают уравнение вида
ax² + bx + c = 0
2. а затем просто подставляют в полученное решение
a = 3; b = -12; c = 4
и получают ответ.
Второй инструмент, который применяют математики, это поиски так называемых критических структур внутри задачи. Именно так была решена, например, проблема четырёх красок и именно из-за большого количества этих критических структур, которые необходимо было проверить, именно разрешение этой гипотезы оказалось первой за всю историю математики, для которой потребовались ЭВМ (вручную это было сделать можно, но... о-о-о-чень трудоёмко!).
Обратим внимание, что в замечательной книжке Д. Пойа «Как решать задачу», которая написана для школьников и учителей средних школ, есть много очень глубоких методических рекомендаций. В том числе изложен и Парадокс изобретателя. Который состоит в том, что
Рекомендую всем читать эту легко написанную очень умную книжку, даже если вы уже не являетесь учеником советской средней школы:
Так вот, а давайте поймём вообще — в чём, собственно, причина такого вида коррупции как взяточничество? Что вообще представляет собою эта самая взятка вне всякой зависимости от того, кто её берёт, кто даёт, в какой форме и при каких обстоятельствах она даётся.
Строго говоря, явление это вовсе не новое. Издавна оно было и в нём ясно различались два вида: мздоимство и лихоимство. Взятка, данная за совершение действия, входящего в круг обязанностей должностного лица, трактовалась как мздоимство. Взятка за совершение служебного проступка или преступления в сфере служебной деятельности трактовалась как лихоимство.
Вредительство
Несложно сообразить, что и первое лишь с определённого момента воспринималось как правонарушение. Если первое представляло собою пережиток «кормления», «хождения на ралець», «поминки», «выходы», то вот второе уже во все времена считалось серьёзным преступлением именно потому, что в нём содержится не только и не столько мзда, сколько потому, что оно было направлено против общества, в том числе против такого общественного института как государство. И не важно каков был такой институт — демократический полис, феод, монархия, парламентская республика— всё равно: если мзда в тех или иных случаях была чуть ли не законным доходом, то вот лихоимство наказывалось всегда. Значит, наказывалось лихоимство, собственно не за выгоду получателя взятки, а за то, что в связи с этим портился, подвергался коррупции общественный институт. То есть осуществлялось вредительство.
Заметьте, отсюда сразу виден по крайней мере один вывод: прежде всего надо бороться не столько с выгодами (о них предстоит разговор далее), сколько жёстко пресекать именно вредительство. А вот как раз этот состав был полностью декриминализирован в УК РФ как целостный и самостоятельный при контрреволюционной реформе уголовного законодательства. Мне могут сказать, что на почве вредительства случалось, в том числе и систематически много... вредительства. Да, это верно, но это только значит, что в данном случае надо не кидаться немедленно макать перо в навоз и строчить законопроект (как часто делают наши депутаты, не опасаясь, что они могут быть обвинены именно во вредительстве, пусть и вполне бескорыстном), а внимательнейшим образом ввести это понятие. И да, представляете, чтобы точно сформулировать этот состав преступления в пару строчек... придётся поломать голову много дней и ночей не самым глупым людям, да ещё и посоветоваться прежде всего с теми самыми лицами, которых все так любят наименовывать «народ». Без всякого «чувства ранга». Лично я любые новые составы в УК РФ принимал бы исключительно всенародным голосованием и с обязательным обсуждением по каждому из изменяемых и вводимых вновь составов, благо средства коммуникации нонеча-то совсем не то, что давеча.
Обогащение
Вторым, уже точно всегда присутствовавшим во взятке элементом, но вовсе не всегда преследуемом, была некоторая выгода. Именно за этой выгодой и стремятся охотиться те, кто требует повышения контроля над чиновниками (условно говоря — чиновниками). Кое-где такой контроль вёлся предельно просто: государственный чиновник кормился только и исключительно из государственной казны и исключительно за счёт того, что из неё приобреталось. При патерфамильных отношениях, когда вообще полноправным субъектом любого оборота, в том числе и гражданского, являлся только старший мужчина в доме, вопрос о родственниках решался, понятное дело, сам собой, и если главе дома как государственному чиновнику не было дозволено вступать в сделки, то все члены его семьи и рабы могли на законном основании только любоваться на товары на рынке. Нарушение установленного порядка, например пропретором в провинции Рима... могло закончиться, при смягчающих вину обстоятельствах изгнанием, а чаще всего — смертью.
В своё время Гай Веррес, например, сильно увлёкся подобным... Ему этого не простили даже последующие императоры: в 43 году до н. э. при втором триумвирате он был занесён в проскрипционный список Марком Антонием (между прочим, вместе с Марком Туллием Цицероном) и казнён, хотя на процессе и признал свою вину и удалился в изгнание добровольно. Дело всё в том, что подобное поведение в провинциях воспринималось римским обществом (кстати, как и любым греческим полисным), — а оно было довольно суровым (как и общество греков), там, простите, представление о гуманизме было... несколько не совпадающее с нашим, — как покушение на величие Рима, как государственное преступление, как попытку опорочить Рим в глазах подвластного населения. А напомню, что полноправных-то римлян было... кот наплакал, и вся огромная империя и благополучие этих людей, в том числе и бесплатные раздачи хлеба, держалось исключительно на двух китах: легионах и святой уверенности всех прочих в незыблемости договоров с Римом. Причём с теми, кто в последнем уверенности не имел или вообще представлял себе порядок, основанный на несколько иных правилах, никакие легионы нормально справиться не могли, в лучшем случае — стоять по границам и держать оборону. Пятьдесят-сто тысяч полноправных граждан Рима исключительно затерроризировать всё население огромной Римской Империи в принципе не могли.
Однако патерфамильные отношения, надо понимать, нынче разрушены, любая дочь любого чиновника может выйти замуж без всякого согласия старшего мужчины в семье, даже не будучи замужними, говорят, женщины могут болтаться по магазинам и самостоятельно тратить деньги, принимать подарки от папеньки и маменьки, то же самое в состоянии делать и сыновья... а старший мужчина в семье вовсе не готов нести ответственность за любые художества своих совершеннолетних отпрысков, зато готовы «отписывать» на них акции, автомобили, дворцы, заводы и пароходы. Хотя... я знаю любителей традиций, которые мечтательно говорят о введении в России именно римских семейных отношений... ага, щас!.. (самое забавное, что среди этих мечтателей есть мечтательницы, притом они даже не догадывались, что при таких-то порядках, у них не было бы даже своего собственного имени, а за пределы своего дома они могла бы выйти исключительно с согласия старшего мужчины и непременно под присмотром. Вы не поверите, но одна эта мечтательница ещё и считает себя феминисткой!). Словом в этом направлении рассуждать бессмысленно, контролировать придётся очень многих и по немыслимому числу параметров и связей.
Ровно так же бессмысленно рассуждать, похоже, и на тему казённого кормления, когда чиновник вообще лишается огромной части гражданских прав и живёт исключительно как в местах лишения свободы, то есть когда его выгода вообще строго рационализируется внешним образом.
Следовательно, любые ограничения на выгоду чиновника должны исходить прежде всего из нравственного правила, а все внешние ограничения, над которыми осуществляется общественный контроль должны прямо вытекать из правила именно нравственного. Не морального, а именно нравственного!
Напомню, что нравственность есть рассмотрение себя в качестве именно члена общества, а не как иного «я» (последнее — как раз моральность, а не нравственность). Смешение нравственных и моральных императивов как раз весьма и весьма характерно для буржуазного общества, постулирующего абстрактное равенство индивидов исключительно, конечно, в признании и только в признании, и воспитывающего исключительный индивидуализм. К слову напомню, что существуют даже языки, в которых понятия нравственность и моральность не различаются вообще.
Нет, это не немецкий и не русский, а, например... ага — украинский.
Однако буржуазное общество с одной стороны проповедует именно индивидуализм (главное — моё право, моя «собственность», мой интерес, моя выгода) даже внутри собственного класса, а с другой — совершенно точно отличает себя от другого класса, никак не считая себя равнозначным ему (вспомните замечательное по откровенности «чувство ранга» И. Ильина, партийность депутатства, назначаемость судей, отделение представителей общества от судебного процесса, назначаемость судей). В таком положении, действительно, моральность оказывается практически неотличимой от нравственности, а всякий интерес рассматривается прежде всего индивидом как интерес частный, индивидуальный. Мало того, к тому же самому прямому отчуждению буржуазия добавляет и экономическое отчуждение вообще от результатов труда: товарность.
Товарность состоит в том, что продукт в своём конкретном качестве полностью отчуждён не только от производителя, но даже и от первичного собственника, который его присваивает («Как потребительные стоимости товары различаются прежде всего качественно, как меновые стоимости они могут иметь лишь количественные различия, следовательно не заключают в себе ни одного атома потребительной стоимости» К. Маркс. «Капитал»). Товар это как раз продукт, который не предназначен для его потребления непосредственно, но должен вообще попасть в потребление исключительно через акты распоряжения, причём между разными субъектами. Это продукт, который произведён для распоряжения им, а его потребление является совершенно случайным.
В капитализме товарные отношения пронизывают вообще всё. То, что нельзя обменять на что-то, становится вторичным, а поскольку мерой как раз права распоряжения прежде всего являются именно деньги, которые представляют собою как раз самый концентрированный и чистый сгусток распоряжения без малейшей примеси владения или пользования, то на первый план в буржуазном обществе непременно должны выступать именно они, деньги или непосредственно или в виде цен. Отсюда, между прочим, и позорная по своему существу компенсация морального вреда (то есть физических и нравственных страданий) в денежной форме. Отсюда и ревизионизм реформы Либермана-Косыгина, установившей количественное, а не качественное планирование, то есть планирование именно товарное.
Обратите внимание в качестве иллюстрации вот на это чисто буржуазное рассуждение. Вот что более всего волнует носителя буржуазного сознания в комплексе собственника:
Ни слова о пользовании. Ни слова о владении. А вот распоряжение видно в полный рост! Об этом мерзком «это когда» я молчу, правда, как можно купить что-то, что уже находится в твоей собственности... не спрашивайте — не знаю.
Но в этом случае решительно всё с точки зрения любого индивида в обществе рассматривается именно как его, индивида, выгода, — а далеко не любое положение в обществе, взятое само по себе выгодно, — положение индивида в общественном институте также становится товаром. Любая должность, как бы она ни оценивалась, ценная для любого индивидуального носителя буржуазного сознания только и исключительно тем, что она приносит сама по себе выгоду самому этому индивиду, а так как она сама по себе не обязательно несёт выгоду, то она обязана стать для этого товаром. И чем выше выгода, заметьте, непосредственно этой должностью не производимая, тем лучшее положение в обществе занимает член такого общества в глазах, по крайней мере, самого себя. Иными словами, нравственность в таком обществе вообще не препятствует извлечению любой выгоды из своего положения. В том числе и из должностного. И именно это делает взятки нравственно необходимыми в любом буржуазном обществе. Разумеется, член буржуазного общества никогда не может быть только и исключительно буржуем и быть чистым индивидом. Разумеется поэтому, что его буржуазная нравственность никак не может быть целостной. Разумеется, она, как и всё буржуазное общество, например, содержит неразрешимое противоречие между консервируемой классовостью и общечеловеческим, между индивидуальным и классовым. Но ведь только очень наивные или совсем уж подлые люди и в самом деле думают, что буржуазное общество является вечным.
Действительно, в буржуазном обществе, как и вообще в любом классовом обществе, за право выдаётся исключительно воля господствующего класса, возводимая для этого в закон. Вполне возможно, что в те или иные периоды воля господствующего класса при удовлетворении классового интереса, особенно тогда, когда этот классовый интерес выдаётся за общий для нации (буржуазный патриотизм), может противоречить индивидуальным интересам тех или иных индивидов, например, интересам получения выгоды из своего положения. Тогда начинает происходить кампания «борьбы с коррупцией». Но в том-то и дело, что без прямого отказа от принципа товарности всего и вся, нравственность буржуазного общества всегда будет именно противоречить этой самой «борьбе с коррупцией», ведь само по себе буржуазное общество содержит в себе извлечение индивидуальной выгоды из любого положения как необходимость.
Насколько представление о нравственном существенно зависит в классовом обществе от класса, к которому принадлежит этот самый представляющий, ярчайшим образом видно из поведения Николая II после трагедии на Ходынском поле, где погибло безумно большое количество людей (не важно сейчас кто в этом виноват, да хоть бы и сами были виновны). «Ходынская катастрофа — величайшее несчастье, но оно не должно омрачать праздник коронации». Понятно? Представьте себе, что ровно за это событие как раз большая часть населения Российской Империи и нарекла Николая II кровавым, хотя, говорят, что в быту он вовсе не был каким-то чудовищем и даже наоборот и уж точно не был опаснее для придворных, чем, например Иван IV или Пётр I. Не был он и дебилом. Но его нравственность, то есть правила о должном поведения его как члена общества с его точки зрения была, как видим, совершенно иной, чем у огромной массы народа.
Заметим, что это представление о нравственном для Николая II вовсе не было каким-то из ряда вон выходящим.
Во время коронации Александра III также было гуляние на Ходынском поле, где также было угощение от царя да ещё в силу того, что батюшка коронуемого был казнён народовольцами, были предприняты беспрецедентные меры безопасности. Так вот, тогда было доложено, что «народные гулянья на Ходынском поле прошли без каких-либо происшествий». И это при том, что на самом деле «без каких-либо происшествий» означало, что как раз при раздаче угощения задавлены насмерть было всего-то 32 человека! Обратите внимание, что смерть Александра II, но даже не тех, кто также погиб при покушении... является с точки зрения правящего класса общенациональной трагедией, а задавление насмерть 32 человек на коронации Александра III — вообще не происшествие. Вот вам и различие в нравственности.
Так что какие бы механизмы ни изобретали в рамках буржуазного общества, какие бы нормы уголовного кодекса при этом ни сочиняли, пока и поскольку будет существовать товарность как принцип самого общества, взяточничество может быть побеждено только значительно более опасными видами всё той же коррупции. В частности, открытой террористической диктатурой. При этом в ходе той же самой открытой террористической диктатуры взяточничество всё равно начнёт прорастать... только в несколько иных размерах и местах.
А вот отсюда уже следует общий вывод: коррупция вообще и взяточничество как один из видов коррупции — в частности, являются в современном их виде порождением самого капиталистического общества, причём взяточничество является необходимо существующим видом коррупции в нём. Поскольку главным фактором борьбы с коррупцией вообще и взяточничеством — частности, является именно нравственное сопротивление в обществе, а буржуазная нравственность как раз содержит в себе в качестве необходимых элементов элементы именно коррупционные, то радикальная борьба по крайней мере со взяточничеством в рамках буржуазного общества просто невозможна, а всякая кампания против взяток всегда будет восприниматься исключительно как краткосрочная акция устрашения одной частью буржуазии другой. При любых обстоятельствах борьба со взятками именно внутри буржуазного общества всегда будет восприниматься, — и, замечу, вполне обоснованно, — как жабогадюкинг.
Иными словами: коррупция в буржуазном обществе необорима, а взяточничество с необходимостью будет существовать по крайней мере как мерцающее явление, перемежающееся периодами террора.
Хотите побороть взяточничество? — Ликвидируйте товарность. Хотите побороть коррупцию вообще? — Ликвидируйте классовость, то есть государство. При этом надо помнить, что государство диктатуры пролетариата будет оставаться содержащим в себе коррупцию именно постольку, поскольку оно будет оставаться государством, то есть будет классовым. Однако коррупция в социалистическом государстве будет существенно придавливаться отрицанием того фактора, благодаря которому она как раз существует в государстве буржуазном — она будет нравственно недопустимой.
Примерно так же будет являться недопустимым, как появление Гая Верреса в обществе с актрисой Терцией, когда он позволил ей выступать ещё и в роли хозяйки его дома во время публичных мероприятий в присутствии сенаторов.
Сделать же взяточничество стыдным именно в капиталистическом обществе с его классовой буржуазной нравственностью не удастся. Заклинаний произносить на эту тему можно, впрочем, много и весьма заливисто.