Помните знаменитое стихотворение Бродского? Хотите узнать, от чьего лица оно? Кто и когда мог написать римскому другу из «глухой провинции у моря»? Попробую провести небольшое расследование.
Но для начала процитирую хрестоматийную вещь целиком (кто хорошо ее помнит, может пролистнуть).
Письма римскому другу (из Марциала)
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела —
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятья невозможны, ни измена!
___
Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
лишь согласное гуденье насекомых.
___
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он — деловит, но незаметен.
Умер быстро — лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним — легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
___
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
___
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела —
все равно что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я — не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
___
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им…
Как там в Ливии, мой Постум, — или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
___
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
___
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
___
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
Подзаголовок «Из Марциала» — мистификация. Бродский сделал вид, что вольно переводит классика, но это не так! У Марциала (ок. 40 — 104 гг.) нет ничего похожего.
При каком Цезаре написаны стихи?
Забудем про 1972 год! Нам интересно, когда писал свои послания «внутренний» автор — римлянин, созданный Бродским.
Terminus post quem дает имя «Плиний Старший» — на скамейке у умершего поэта лежит его работа. Имеется в виду «Естественная история» (хотя у Плиния были другие книги, не дошедшие до нас).
Автор «Естественной истории» погиб в 79 г. при извержении Везувия, когда, на радость современным археологам, засыпало пеплом Помпеи. Племянник — другой Плиний — был тогда еще юнцом. Позднее он и сам прославится как Плиний Младший, однако автора «Естественной истории» было бессмысленно называть «Старшим» до 90-х годов.
В 81-96 годах правил император Домициан, к которому (особенно в 90-х годах) вполне подходит слово «кровопийца». По крайней мере, таково единодушное мнение древних авторов. Некоторые современные историки пытаются Домициана реабилитировать — на мой взгляд, неубедительно.
Позднейших императоров, правивших Римом с 96 по 180 год, «кровопийцами» никак не назовешь. Еще более поздние правители (Коммод, Северы) слишком далеки от времен римской классики, на которую ориентируется Бродский.
Со временем Домициана согласуется и фраза
«Как там в Ливии, мой Постум, — или где там? // Неужели до сих пор еще воюем?»
Известно, что в ту пору в африканских провинциях шли войны (подробности плохо известны из источников). Гораздо более серьезные конфликты разворачивались на Дунае и на Рейне, но лишь до 89 года (позднее там произошла только одна серьезная война, которая падает на 92 год).
Итак, мы получили узкую хронологическую «вилку»: 90-96 годы. Она, кстати, совпадает с временем жизни Марциала. Может быть, внутренний автор — это все-таки Марциал?
Не Марциал!
Творчество великого эпиграмматиста (а Бродский знаком с его сборником) по тону, по темпераменту и по взгляду на жизнь, очень уж непохоже на «Письма римскому другу», так что подзаголовок «из Марциала» — мистификация, которая сбивает с толку и может дать только хронологический ориентир.
Жизнь Марциала, при всех его талантах, можно описать тремя словами «лебезил, трусил, торопился», а его книги полны грубой лести Домициану. Когда же император был убит и проклят, такая страница в биографии помешала поэту войти в милость у Нервы и Траяна, и конец жизни Марциал провел в родном Бильбилисе (Испания), написав там самую позднюю, двенадцатую книгу эпиграмм.
Этот момент (правление Траяна) — уже выходит за временные рамки «Писем римскому другу». Никто в античности не называл Траяна кровопийцей и обжорой. Город Бильбилис очень далек от моря, да и испанские провинции трудно было назвать «глухими».
Гораций в шевелюре кипариса
По содержанию «Письма» перекликаются с творчеством Горация, одна из его од про быстротечность жизни посвящена… какому-то Постуму! Ближе к концу всплывает даже кипарис, хотя и без дрозда:
Оставим землю, дом и любезную
Супругу, а из всех, что растили мы,
Дерев последуют за нами
Только постылые кипарисы.
(пер. З. Морозкиной)
Понятно, кипарис — кладбищенское дерево!
Правда, и Марциал адресует одну из эпиграмм... некоему Постуму, который все откладывает на завтра. А наступит ли оно?
Выбор имен здесь — не случаен: Постумом называли человека, который родился уже после смерти отца.
Как бы то ни было, Гораций не мог читать Плиния — ни Старшего, ни Младшего. Этот поэт жил на век раньше…
На мой взгляд, вообще не нужно связывать «внутреннего автора» у Бродского с каким-либо латинским классиком (этот путь — тупик). Мало ли было других даровитых поэтов, чьи стихи до нас не дошли?
Лучше жить — в какой провинции у моря?
В какой провинции живет наш автор? По тексту рассыпаны намеки, связанные с восточной, греческой половиной империи: «гетеры», «купец из Азии» и, наконец, «Понт». Чаще всего так называли Черное море (Понт Эвксинский).
Между Причерноморьем и Эгейским морем (где была римская провинция Азия, откуда плыл купец) всегда шла оживленная морская торговля. С осенью «Писем» связано: «смена красок», «все изменится в округе». Это больше похоже на Причерноморье, чем на Средиземноморье. И все же местный климат мягок («и от Цезаря далеко, и от вьюги»).
Овидий, который жил в ссылке на Черном море (и, кстати, тоже писал поэтические письма — «Письма с Понта») считал далеко не мягким климат нынешней Румынии… но в Причерноморье есть места, где зимы потеплее.
Понт, как мы видели, «шумит за черной изгородью пиний». Пиния растет только на южном его побережье (нынешнее побережье Турции). Там же Понтийские горы подступают близко к берегу — на километры, так что, спустившись со склонов, можно принести в город букет диких цветов.
Похоже, «Письма римскому другу» (ок. 90 — 96 гг.) написаны в одном из крупных городов римской провинции Вифиния и Понт (Синоп? Гераклея? Амис?).
В сторону: через два десятилетия тут появятся другие известные письма (вифинский наместник Плиний Младший будет переписываться с императором Траяном).
Менее вероятна приморская часть Каппадокии (Трапезунд?), которая в то время была объединена с Галатией и тоже управлялась наместником. Однако вряд ли он имел возможность очень часто посещать побережье. По «Письмам» же, автор контактирует с наместником и его родственниками.
Кто — автор «Писем»?
Это живущий в провинции римлянин. Создается впечатление, что он знаком не понаслышке с образом столичной жизни: долгое время провел в Риме, а потом уехал в Вифинию и Понт (или все-таки в Каппадокию?).
Это уже пожилой человек, как, впрочем, и адресат, Постум. Этот Постум все же умудрился соблазнить сестру наместника — следовательно, из той же социальной среды (а сам автор — общается с Постумом на равных).
Эта среда — верхушка римских всадников и сенаторы. Я бы предположил: Постум — богатый римский всадник, он ведь говорил, что «все наместники — ворюги». Быть наместником — этап в сенаторской карьере, не думаю, что римский друг «ворюгой» называет самого себя.
Автор писем имеет прислугу, сад, посылает Постуму книги, и все-таки торгуется из-за сестерция, а сбережений «хватает на похороны». Мы видим представителя элиты, который потерпел финансовый крах.
Почему разорился автор писем? И как оказался в провинции?
Жертва репрессий?
Конечно, герой Бродского мог удалиться в «глухую провинцию у моря» просто из-за отвращения к столичной жизни и к политике императора. Однако путешествие могло быть и недобровольным: Домициан многих изгонял, у многих отнимал имущество.
Известно, например, что в 93-94 годах все философы были высланы из Италии. Судя по выражению в источнике (summoveo — «удалены»), это был самый «мягкий» вариант репрессий: простая ссылка.
Римляне ведь проводили различия между «ссылкой» (relegatio) и «изгнанием» (exsilium). Сосланный без суда сохранял и гражданские права, и собственность: так было в случае с Овидием при Августе. Изгнанный по суду должен был потерять и то, и другое. Иногда маленькую часть имущества удавалось спасти, купив ее через подставных лиц.
То, что герой стихотворения — неправдоподобно беден для личности с такими связями в высшем обществе Рима, заставляет нас предположить, что он живет в «изгнании» после конфискации.
Только сейчас подумал: не писал ли Бродский о себе?! Его уже ссылали (1964 год), а вскоре после написания стихотворения изгонят из страны, лишив гражданских прав (1972).
Если мы примем версию с изгнанием, станет понятно, почему наш герой так привязан к другу-Постуму и так настойчиво ему пишет!
Постум приходит после смерти
Изгнанника могли поселить в определенном месте (обычно — на маленьком острове). В других же случаях он был обязан, например, удалиться минимум на 500 римских миль от Италии, а где конкретно жить, выбирал сам.
Лучше, наверное, жить в хорошей компании?
Первые письма Постуму посланы в Рим, в последних автор обращается к соседу, т. е. адресат отправился в ту же провинцию. Дорога, если не спешить, занимала не один месяц — я не думаю, что этот Постум проделал столь долгий путь исключительно для встречи с другом. Наверное, таков был старый план.
И тогда все становится на свои места! Зная, что близкий друг хочет поселиться в Вифинии, автор ее-то и избрал местом изгнания. Но как назло… Постум надолго отложил свою поездку.
Естественно, изгнанник очень недоволен, пишет в Рим, прозрачно намекает: чтобы оставаться рядом с «кровопийцей», надо обладать «куриными мозгами».
Позднее автор писем, кажется, уверился, что римский друг все-таки направляется в провинцию («приезжай, попьем вина»).
Похоже, Постуму принадлежала вилла рядом с городом («поезжай на вороной своей кобыле в дом гетер под городскую нашу стену»). Жил бы всадник внутри городских стен — отправился бы на носилках, как заведено в античных городах. Или пешком.
Это из предпоследнего «письма»! Постум — уже рядом: автор просит позаботиться о собственных похоронах.
Какая-то кафкианская история: герой ждал, ждал, ждал своего Постума и вот дождался… на смертном одре.
Правильно, Постум — значит «Посмертный». Дрозд щебечет в шевелюре кладбищенского кипариса.