– Что-то случилось?
– Да – она вдруг с удивлением поняла, что он нервничает – перебирает тонкими пальцами какие-то бумаги на столе – не то, чтобы случилось... У меня есть к тебе предложение... Скорее деловое... Я предлагаю тебе выйти за меня замуж.
Все части повести здесь
Светка медленно пошла в сторону ворот. Сначала голоса Ксении и её мужа были еле слышны – они о чём-то спорили, муж что-то горячо говорил девушке, а она мотала головой и старалась освободить свою руку из его цепких пальцев.
Постепенно тон их разговора становился всё выше, Светка слышала, как Ксения повторяла:
– Митя, отпусти меня, мне больно, пусти!
И тут же голос мужчины:
– Ксюша, поехали домой, ради Бога, что ты делаешь в этой дыре?! Поехали домой! Я не могу без тебя!
– Митя, ты выпил, езжай домой, я не поеду! Я не хочу ехать с тобой, ты опять будешь руки распускать!
– Ксенечка, я клянусь, что не буду! Выходи оттуда, выходи, поехали!
– Отпусти меня, Митя!
– Я тебе сказал – выходи, поехали!
И Светка вдруг увидела, как он стал дёргать девушку за руку, с силой, так, словно хотел оторвать её. Ворота препятствовали этому и она больно ударялась боком и стонала.
Недолго думая, Светка подскочила к воротам с той стороны, где была Ксюшина рука, протянула в причудливо выполненное в виде узора отверстие свою руку и резко вцепилась в кисть мужчины ногтями.
– Отпусти её! – процедила она со злостью, глядя прямо ему в глаза. И до боли сильно сжала пальцы, так, чтобы ногти вонзились в руку мерзавца.
Тот взвизгнул и закричал:
– Это кто это у нас тут такой свирепый?!
Второй рукой он перехватил Светкину руку и резко дёрнул её на себя. Светка впечаталась лбом в ворота, из глаз посыпались искры, Ксюша от испуга закричала, разрывая спокойную тишину монастыря испуганным визгом.
Её муж заржал, подняв вверх голову и некрасиво раскрыв большой рот. От злости у Светки потемнело в глазах. Она слышала, что к воротам бегут монахини, а перед её глазами стоял хохочущий мужчина, который сейчас издевался не только над собственной женой, но и над абсолютно посторонней Светкой.
Недолго думая, Светка резко дёрнула руку на себя, не ожидавший этого мерзавец приблизился к воротам, и она второй, свободной рукой сквозь ещё одно витое отверстие вцепилась мужчине в лицо. Она коротко размахивала кистью, оставляя на его щеках ярко-красные полоски, яростно, словно орудуя пятью острыми ножами, вложив всю злость в свою руку, она снова и снова царапала наглую рожу. Тот уже не смеялся – он не мог выпустить руки девушек, но и защитить лицо тоже не мог. Наконец, поняв, что лучше будет их отпустить, он разжал пальцы обеих рук, и девушки отбежали от ворот. Сам он сел на корточки, закрывая исцарапанную физиономию и ругаясь последними словами.
– Уходи, Митя! – со слезами в голосе выкрикнула Ксюша, потирая руку с ужасными синими следами на запястье – уходи и больше не являйся сюда! Я с тобой разведусь!
Мужчина продолжал ругаться. Подбежавшая матушка Анна с удивлением смотрела на девушек, на их синие запястья, на синяк у Светки на лбу, потом резко обратилась к мужчине:
– Если вы сейчас же не уйдёте – я вызову милицию! И в последующем, если явитесь, поступлю точно также! Здесь монастырь, а не кабак, и здесь вам мирянки и монахини, а не срамные девки!
Она кричала зло, видимо, испугавшись за девушек, а Светка вдруг увидела в ней не матушку, а обычную женщину, такую же мирянку, как она сама.
Чертыхаясь и матерясь Митька отправился восвояси, а матушка Анна обняла девушек за плечи:
– Пойдёмте к матушке Марии, она вам повязки сделает от синяков.
Пока они шли, Ксения глухо рыдала, и всё время повторяла:
– Вот что он за человек! Ещё больше пить начал, теперь совсем дурак дураком будет!
– Себя пожалей! – резко и зло сказала ей Светка – чего за него-то переживаешь? О себе подумай!
Светка шикала и шипела, пока матушка Мария накладывала ей тампон с раствором бодяги на лоб. Матушка Анна, глядя на неё, улыбалась, потом сказала:
– Ну, Светлана, ты у нас настоящий боец!
– А вам бы всё вторую щеку подставить – буркнула Светка и тут же поймала на себе два изумлённых взгляда – матушки Марии и Ксении, которая всё никак не могла успокоиться.
Синяки на запястьях тоже были обработаны какими-то примочками с ужасными запахами.
– Ксюша – спросила матушка Анна – может, вызовем милицию всё-таки? Вон синячищи какие на руке, растяжение ещё, наверное. Напишешь заявление...
– Не удивлюсь, если там и на груди синяки – он руку ей оттягивал, она об ворота билась этой стороной – с ненавистью к этому Митьке сказала Светка, а потом в сердцах добавила – Господи, ну почему вот такие подонки живут на свете, а нормальные уходят?!
– Света, успокойся – мягко сказала матушка Анна – мы все понимаем твою боль, но не нам решать, кто будет жить, а кому умереть...
– Но это несправедливо!
– Нам ли судить о справедливости Господней, мы можем только принимать его волю.
– У вас, монахинь, на всё один стандартный ответ – сказала Светка и встала – я пойду...
В келье она легла на кровать и стала смотреть в потолок. Вот и разве она неправду сказала – зачем такие люди остаются жить?! Такие остаются, а Глеб ушёл. И малыша её нет, и чудесной, умной, доброй Виолетты. А она, Светка, живёт...
В дверь тихонько стукнули, и вошла Ксюша. Присела на край кровати, осторожно коснулась Светкиного лба.
– Ну, ты как? – спросила она – очень больно?
Светка махнула рукой:
– Заживёт. Всё, как на собаке заживает. Слушай, а откуда он узнал, где ты?
– Я даже не знаю. И не спросила его. Он знал о нашей дружбе с этой женщиной в больнице. Может, поплакался ей про свою любовь, растопил доброе сердце, вот она и рассказала.
– Никому доверять нельзя – мрачно резюмировала Светка.
– Знаешь, Света – тихо и серьёзно сказала Ксения – я, наверное, уйду от него. Нет, не наверное, а точно. Ты права – он убить меня может, зачем мне это. Он нашего ребёнка погубил, а я его прощать должна?!
Светкино лицо озарила улыбка.
– Послушай – сказала она – если не останешься в монастыре, а надумаешь изменить свою жизнь – приезжай в Москву. Я оставлю тебе свой телефон, у меня есть свободная квартира – поживёшь в ней. На работу устроишься, нормального парня встретишь. Ну, как тебе предложение?
Ксения посветлела, потянулась к ней и обняла:
– Спасибо тебе, Светик! Но я не хотела бы доставлять тебе хлопоты.
– Ну, о чём ты говоришь, какие хлопоты! Мне будет приятно тебе помочь... Если решишься – буду только рада. Но не пойму, если ты к нему вернёшься. Он ведь рано или поздно или покалечит, или убьёт тебя.
Дни в монастыре летели быстро – за работой Светка не успевала замечать их мелькание. Она уже привыкла к тому, что маленькая келья с узким окном стала её временным пристанищем, и возвращалась туда после работы с каким-то чувством удовлетворения и радости. Она полюбила зелёную природу монастыря, часто ходила с матушкой Анной на колокольню и любовалась оттуда на открывающиеся прекрасные виды. В такие моменты ей хотелось раскинуть руки, как крылья, взмыть в воздух, словно птица и полететь. Полететь туда, за горизонт, где берёт начало утреннее солнце, и где вечером оно же опускает свой багровый уставший шар на отдых.
Как-то раз Светке впервые за долгое время приснился Глеб. Он ничего ей не говорил, просто стоял, смотрел на неё и улыбался. Потом развернулся и пошёл по направлению к свету. Она уже не бежала за ним, не звала, не кричала... Проснувшись утром, обнаружила, что не плакала ночью от этого сна. Неужели отпустила его?
В то утро она пришла на службу. Увидев её, матушка-настоятельница только улыбнулась уголками губ, а Светка слушала певчих на клиросе и в душе у неё поднималось какое-то большое, неведомое прежде чувство. По щекам её медленно текли слёзы, а она даже не вытирала их, казалось, что эти слёзы словно очищают её душу от всего чёрного, наносного и ненужного, что было в жизни.
Она осталась до самого конца, а потом отправилась на кухню и после – в теплицы.
– Молодец, что на службу пришла – поддержала её Ксения – понравилось?
– Поют красиво – только и ответила Светка.
– Ещё придёшь?
Она только и смогла, что пожать плечами. Странно, что расплакалась на службе, ведь думала, что давно уже все слёзы выплакала.
Ближе к концу лета она уже и забыла, что находится в монастыре временно, даже словно бы и ждать перестала, что за ней приедут. Теперь она следовала какому-то негласному правилу и посещала службу утром и вечером, просто стояла и слушала, при этом не крестилась, не била поклоны. Словно пыталась впустить в себя веру потихоньку, частями, а не быстро и сразу.
Но то, что все называли здесь верой, упорно сопротивлялось и не желало входить в её сознание. О Глебе она думала теперь с лёгкой грустью и светлыми, чистыми воспоминаниями. Вставали перед глазами их прогулки, поездки, путешествия, простые будничные вечера дома, и она думала об этом с улыбкой на губах и благодарила этого неведомого Бога за то, что Глеб был в её жизни – вот такой, светлый, хороший человек, который через много лет пронёс свою любовь к ней.
Единственный, о ком она совершенно не могла думать – это сыночек, её кровиночка, который ушёл из жизни несправедливо, не успев прожить и одного дня. Она всё время сокрушалась и жалела, что не успела увидеть его, хотя бы посмотреть хоть раз в его глазки, понять – может быть, можно уже определить, на кого он похож – на неё или на своего отца? А потом вдруг поняла – врачи специально не показали ей его тельце. Знали, как больно будет ей держать образ этого младенца в своей памяти. Так он был для неё маленьким ангелом, обезличенным, да, но она хотя бы не держала в памяти его личико и не плакала по нему вдвое сильнее.
Как-то раз Светка всё-таки решилась поговорить с матушкой-настоятельницей, попросить у неё прощения. Та, улыбаясь, выслушала её и сказала:
– Ничего страшного, дитя. Все мы под Богом ходим. А тебе вдвойне больно. Но сама подумай – что можешь ты сделать сейчас? Разве можешь изменить что-то? Даже если ты будешь мстить всем вокруг, в том числе и тем, кто хоть как-то косвенно виноват в смерти близких – ты изменишь что-то? Всем нам не хватает смирения, девочка. И тебе, с твоей страстной натурой, остро реагирующей на несправедливость – это больнее всего пережить.
– Я боюсь – сказала ей Светка – что не могу вот так прийти к той вере, о которой вы говорите. Чтобы верить – надо хотя бы иметь душу, а у меня вместо неё – чёрная бездонная дыра, которую не заполнить ничем, пустота... И это почему-то не пугает меня, хотя должно пугать, разве нет...
– Время лечит, девочка. Потихоньку, мелкими шажочками, жизнь будет латать твою чёрную дыру... Давай, я благословлю тебя...
Светка покорно наклонила голову.
Она всё чаще думала о том, что всё-таки получила здесь то, что хотела – покой. Здесь монастырские стены тщательно защищали её от дурных снов и кошмаров, а о близких своих она думала теперь с благодарностью, за то, что они были в её жизни.
Она по-прежнему посещала маленькую часовенку и сидела там на скамеечке, иногда несколько вечерних часов подряд. Просто смотрела на иконы, ставила свечку к лику Богородицы, и уходила – успокоенная и умиротворённая.
Перед возвращением домой она всё же решила пройти таинство крещения, о чём просила матушку-настоятельницу. Перед этим постаралась как можно лучше подготовиться к этому, даже стала потихоньку читать Библию. Это было очень трудным для неё – слова книги никак не хотели откладываться в сознание, и она могла задумчиво повторять по несколько раз одну и ту же строчку.
– Матушка – сказала она настоятельнице – я без особой веры в крещение вхожу... Простите...
– Ничего, девочка – та провела сухонькой ладонью по лицу Светки – веру обретёшь постепенно, а то, что сказала честно про это – так то хорошо. Господь поможет.
Когда Светка трижды окунулась в купель, а потом вышла, вся мокрая, в белой сорочке до пят, и присутствовавшая Ксения протянула ей полотенце, она почувствовала, что словно какой-то тяжёлый груз упал с её плеч.
Матушка надела на её шею обычный медный крестик на тонкой верёвочке и перекрестила её.
– Теперь всё хорошо будет – шепнула ей довольная Ксения.
А через несколько дней после этого за ней приехал Олег. Матушка Анна вошла к ней в келью, где Светка отдыхала после работы в теплице и сказала:
– Ну что, Света, пришла пора прощаться нам. Собирай вещи – за тобой приехали.
– Как – уже? – спросила Светка и в голосе её послышалось разочарование.
– А ты что – уезжать не хочешь? – спросила матушка – ну, можешь ещё на месяц остаться, как раз урожай из теплиц поспеет, полюбуешься на плоды своего труда.
– Нет, спасибо, я бы с удовольствием. Но меня ждут.
Светка стала собирать сумку. Провожать её пошли матушка-настоятельница, матушка Анна и Ксения. Матушка Анна тепло, по-матерински, обняла её и пожелала веры и светлой жизни, Ксения долго не хотела выпускать её из объятий и смахивала с ресниц слезинки.
– Ксюш – сказала ей Светка – решайся, беги от этого монстра. Адрес у тебя есть, приезжай в Москву, я помогу тебе.
Та закивала часто-часто, ещё раз обняла подругу и отошла. Матушка-настоятельница перекрестила Светку и сказала:
– Веры тебе, девочка! Пусть теперь в жизни начнётся светлая полоса.
– Простите меня... Если что-то было не так...
Та подтолкнула её в плечо.
– Ну, иди, иди...
И долго потом крестила её вслед.
Светка вышла за ворота, которые закрылись за ней... Вот и всё... Пролетело три летних месяца, а она и не заметила. Вон, и деревья в лесу багрянцем окрасились – верхушки берёз полыхают бордовым цветом вперемешку с жёлтым, а где-то ещё проглядывает ярко-зелёный, словно деревья стараются сохранить на своей пышной кроне кусочки лета.
Олег в нетерпении прохаживался вдоль ворот, увидев Светку, кинулся к ней, подхватил сумку. В каком-то странном непонятном порыве они обнялись, словно добрые друзья, и Олег заметил ей:
– Какая ты стала...
– Какая?
– Какая-то совсем другая, вроде как и не ты вовсе.
– Это плохо?
– Нет. Ты... более спокойная.
– Как Владимир Эдгарович?
– С утра уже на ногах. Он же ремонт в доме сделал, пока тебя не было – посмотришь. А честно сказать – он очень тебя ждёт.
Всю дорогу Олег смотрел на спокойно спящую рядом с ним Светку, иногда осторожно поправлял прядь её волос, которая от лёгкого ветерка падала на её лицо. Она стала ещё красивее, чем была – лицо её озарилось каким-то иным светом, уже не было той печати боли и горечи на её милом личике, и Олег с облегчением подумал о то, что, пожалуй, пребывание в монастыре пошло ей на пользу. Хотя он относился к этой идее скептически и не верил в то, что Светке это поможет.
Её встречали Нана и Князь. Обеспокоенно посмотрев ей в лицо, Владимир Эдгарович сказал:
– Что же... Хорошо выглядишь, Света. Как жизнь в святой обители?
– Мне понравилось – ответила она, и он с радостью увидел в её глазах огонёк той, прежней Светки, которую он знал до трагических событий.
– Владимир Эдгарович, дайте хоть мне взглянуть на нашу девочку, я же соскучилась! – со слезами на глазах заявила Нана, обнимая Светку – красавица моя! Ещё краше стала! И посмотрите-ка, даже щечки появились у неё, как раньше!
Светка прошла в дом и поняла, что Олег оказался прав – ремонт здесь был произведён грандиозный, и первое, что ей понравилось, это то, что Князь велел расширить окна, и теперь в доме стало больше света. В Светкиной комнате вообще окна теперь располагались практически от пола до потолка, а на ночь закрывались плотными портьерами. Также к её комнате пристроили обширный балкон.
Ей очень понравилось это наличие света во всём доме – мрачное, огромное строение словно преобразилось, и Светка почувствовала какой-то неожиданный прилив радости.
Князь дал ей несколько дней на акклиматизацию, и она всё время проводила или в оранжерее, или в комнате за книжками, или ездила в гости к Нине и Зое Петровне.
На кладбище она съездила только раз – на следующий день после приезда.
Ей казалось всё время, что Князь словно присматривается к ней и наблюдает, как будто оценивает её психическое состояние, и задаётся вопросом – пошла ли ей на пользу эта поездка.
Но оказывается, тут было совсем другое. Когда минул год со дня смерти Глеба, Виолетты и ребёнка, Владимир Эдгарович позвал её в кабинет. Она устроилась в кресле напротив и спросила его:
– Что-то случилось?
– Да – она вдруг с удивлением поняла, что он нервничает – перебирает тонкими пальцами какие-то бумаги на столе – не то, чтобы случилось... У меня есть к тебе предложение... Скорее деловое... Я предлагаю тебе выйти за меня замуж.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.