Санитар проводил до двери в отделение. За ней нас встретила медсестра. Интересная армянская женщина за пятьдесят. Она забрала у санитара карту, под руку отвела меня в гардеробную, где выдала синюю байковую пижаму и велела переодеться. Пижама мне не понравилась, но остаться в футболке и в джинсах не разрешила.
- Носки хоть можно оставить? – взмолился я.
- Ну если не вонючие, то оставьте. – помедлив ответила медсестра.
Её слова возмутили меня. Перед выездом я принял душ и сменил бельё. Причём носки выбрал помпезные. Из подарочного набора на 23-е. Саша подарила прикольный набор и сейчас на мне были канареечные носки в Бобом Марли и листочком марихуаны. Короткие штанины полностью открывали их, и они бросались в глаза. Рукава куртки тоже были короткими. В другой раз я бы попросил подыскать нормальные штаны и нормальную куртку, но мне натерпелось скорей лечь под капельницу.
– Тапочки есть? – спросила медсестра.
– Нет. – растерялся я. В суматохе я как-то забыл про них. Та сразу отчитала за неготовность и сказала, что пока не привезут тапочки ходить придётся в бахилах.
– Что, тапки нужны? – спросил какой-то мужик. Он случайно проходил мимо и услышал наш разговор. – У меня есть, я дам.
Я посмотрел на него. Мужик был высокий, крепкий. С бритым черепом и с бородкой. Вместо убогой пижамы на нём приличные футболка и шорты. Его внешний вид сбил меня с толку. Вокруг сновали унылые дядьки в таких же пижамах. Чахлые и небритые. А этот в домашней одежде так и светился, и сперва я принял его за завхоза.
Поблагодарив щедрого незнакомца, я поплёлся в палату за медсестрой. Она уже успела предупредить, что меня как новичка положат в надзорную или в палату номер один. При входе в эти апартаменты с безучастным видом сидела ещё одна женщина в белом медицинском костюме. Смартфон в руках заменял ей вязание.
Я оглядел палату. И слева и справа стояло по четыре койки. Левые были заняты, люди на них все кроме одного спали, а с правой половиной обстояло гораздо лучше. Там я насчитал три свободных места.
На второй от окна корячился человек в памперсе. Он что-то бормотал и пытался подняться. Свешивал на бок ноги, опирался на локти. Сил в руках недоставало, локти сгибались и человек опрокидывался на спину. Женщина у двери кричала чтобы тот не вставал, иначе посадит его на вязки. Человек отвечал что-то невразумительное. Я вгляделся ему в лицо. Это было лицо профессионального алкоголика с заплывшими по «азиатскому» типу глазами.
– Памперс! На тебе памперс! – не унималась женщина. Тут я догадался в чём дело. Несчастный хотел в туалет и явно недооценивал надетое на него «удобство».
Мне определили место у стены ближе к выходу. Я лёг поверх одеяла в ожидании лекарственного ништяка. Надо мной в стене было небольшое окошко и боковым зрением я увидел в нём чью-то физиономию. Какой-то «пассажир» вплотную прильнул к стеклу и уставился на меня. Я ему помахал. Физиономия исчезла. Я даже не успел как следует разглядеть товарища по несчастью и на мгновение допустил мысль, что он мне пригрезился.
Лысый мужик выполнил обещание. Принёс вполне приличные шлёпанцы и бросил их возле кровати.
– Андрей. – протянул ладонь лысый.
– Алексей. – ответил я пожимая её. – Спасибо.
Лысый был не завхозом, а просто авторитетным пациентом на грани выписки вот и выглядел свежее всех. Завтра он покидал отделение.
Меня всего колотило. Я вспоминал вылитый в раковину пузырёк и думал, что если бы не глазастый брат и моя пьяная невнимательность, то мне не было бы так худо. Нормально дотянул бы до капельницы. Ни потеря работы, ни финансовые потери так меня не заботили. Лишь бы снять это состояние и поспать хотя бы немного. Два месяца алкоголь караулил меня, выслеживал, искал на чём подловить, чтобы потом как следует оторваться. Что ж, надо признать это у него получилось. Он обрушил на меня все свои силы. Он отомстил мне за ожидание.
После капельницы и недолгого сна мне нацепили на запястье алую ленту издали похожую на порез. Лента эта символизировала мой статус. С ней я не имел права покидать палату. Выйти разрешалось лишь в туалет, но о нём позже. Той свободы передвижений какой пользовались заслуженные, безленточные больные я пока не имел. Еда и лекарства доставлялись прямо в палату. Обычные пациенты трижды ели в столовой, а лекарства пили на глазах медсестры в лекарственном кабинете. Четыре раза в день выстраивались туда в очередь. В пределах дозволенного шлялись по коридору держась подальше от территории «белых» и курили когда хотели, а мне полагалась одна сигарета в час. С ней-то я и пошёл в курилку, также служившую туалетом или в туалет, служивший также курилкой. Там под потолком гудели две мощные вытяжки, которые вытягивали из небольшого в общем-то помещения пищеварительные газы и дым. В левом углу стояла железная лавка и мусорное ведро, прямо жестяное ведро с водой для окурков, а справа три раковины, оснащённые приспособлением с жидким зелёным мылом. Дальше – четыре отсека справа. Наиболее востребованным был именно дальний отсек. Для крупных дел он подходил идеально. Приятно удивляло наличие стульчаков со следами ожогов от горячего пепла и туалетной бумаги.
В основном народ приходил сюда пообщаться. Вспомнить прошлое и помечтать о дне выписки. Это был своего рода клуб. Молодые курили быстро. Словно на перемотке. Зрелые и пожилые как в замедленной съёмке. Те, кому не хватало места у входа, продвигались в глубь туалета и садились прямо на унитазы предварительно опустив крышки. В минуты аншлага больничный туалет мало чем отличался от школьного туалета середины восьмидесятых. На перемене там тоже было не продохнуть от дыма. Вытяжки не справлялись. Как говорится, хоть топор вешай.
Отопительные трубы и радиаторные батареи были телесные. Местами краска облупилась и обнажённый серый металл образовал причудливые узоры, которые смотрелись татуировками.
Главный предмет лежал на ближайшем отсеке с краю. Это была зажигалка на привязи.
Продолжение следует!