В первой части (см. https://dzen.ru/a/ZlZyjy9Tmx3cU5ZJ ) мы договорились, что литературного героя по имени «Сократ» в произведении Платона «Федон» мы будем называть Фигурант, чтобы отличать его от реального исторического Сократа.
Мы рассматриваем аргументы того, почему нам не следует соглашаться с Платоном в том, что он описывает здесь реальные события, реальную беседу Сократа с его учениками, мы не верим, что Сократ утверждал то, что утверждает Фигурант, и не верим, что он, считающийся мудрейшим из философов, применял бы для убедительности своих слов ту аргументацию, которую приводит Платон в этом произведении.
Итак, после вводных слов, которые должны убедить читателя в том, что мы имеем дело с пересказом последних часов жизни Сократа перед тем, как он ушёл из жизни, Федон утверждает, что он как можно точнее пересказывает беседу с Сократом.
Не поверим этому хотя бы по следующим причинам.
Пересказывает он эту беседу очень детально, используя даже самые незначительные фразы и замечания. Между тем, встречаются очень длинные предложения, которые запомнить не смог бы никто, если бы не записывал. Так что, как минимум, тут позднейший домысел. Но обратим также внимание на то, что вы смогли бы прочитать это произведение менее чем за час, тогда как утверждается, что описана беседа, которая началась утром, а закончилась на закате. То есть беседа велась приблизительно двенадцать часов! Ну пусть десять. Верите в это?
Кто же может запомнить десятичасовой диалог или монолог?Да и могли бы они беседовать десять часов, не отвлекаясь ни на что?
Итак, Фигурант говорит одному из учеников:
«Так все и объясни Евену, Кебет, а еще скажи ему от меня "прощай" и прибавь, чтобы как можно скорее следовал за мною, если он человек здравомыслящий. Я-то видимо, сегодня отхожу - так велят афиняне».
«Следовать за мной» в данном случае означает «последовать на тот свет как можно скорее».
Неожиданно, правда?
Это – затравка для беседы, повод для того, чтобы начать рассуждать на тему того, что якобы смерть – самое желанное событие для любого философа.
Разумеется, один из учеников, Симмий, просит объяснить это, после чего Фигурант пускается в долгие разъяснения, имеющих некоторую длинную преамбулу, а затем четыре явных раздела, посвящённых четырём тезисам, являющимися якобы компонентами якобы стройной системы мировоззрения Фигуранта.
Для начала Фигурант утверждает:
«Бесспорно, есть люди, которым лучше умереть, чем жить»
Может ли по столь сомнительному утверждению использовать слово «Бесспорно» тот самый Сократ, который сказал: «Я знаю то, что я ничего не знаю»?!? Истинный Сократ вообще не должен никогда использовать слова: «бесспорно», «несомненно», «разумеется», «конечно».
Я усматриваю в этой фразе уже даже зачатки фашизма.
Не удивительно, поскольку в законах Спарты также они имеются.
Уничтожение детей, которые по каким-то признакам показались некоему судилищу недостаточно здоровыми, если такое, действительно, практиковалось, это – самый настоящий фашизм.
На мой взгляд, основной признак фашизма – это активное внедрение в жизнь идеи о том, что какие-то группы людей по своему происхождению или по иным признакам не годятся для жизни, и поэтому их следует уничтожать, так как исправить, или излечить, или перевоспитать невозможно. Важное дополнение: эти люди не совершали никакого преступления против общества, само их существование вменяется фашистами им в вину, и под этот нечеловеческий отбор подпадают в том числе и дети любого возраста, включая младенцев, даже новорожденных. Вот что такое фашизм в моём понимании. Остальное – не столь важно.
Когда кто-то борется с инакомыслием, это не фашизм или не всегда фашизм. А вот когда какая-то группа лиц, придя к власти, уничтожает людей, отличающихся от них биологически, то есть не имеющих шансов измениться, и не имеющих никакой иной «вины», это именно самый настоящий фашизм.
И вот тут Фигурант утверждает, что существуют люди, которым лучше было бы не жить, и тут явно речь идёт не о преступниках! Так что это если и не фашизм, то его первоисточники, первоистоки, или одни из первоистоков.
Так что данное произведение Платона очень вредное.
Напомню тут факт, состоящий в том, что Платон считал необходимым уничтожать атеистов. Так что у меня лично к Платону уважения нет ни капли.
Продолжу анализ.
Далее Фигурант говорит:
«Сокровенное учение гласит, что мы, люди, находимся как бы под стражей и не следует ни избавляться от нее своими силами, ни бежать, величественное, на мой взгляд, учение и очень глубокое. И вот что еще, Кебет, хорошо сказано, по-моему: о нас пекутся и заботятся боги, и потому мы, люди, часть божественного достояния. Согласен ты с этим или нет?»
- Согласен, - отвечал Кебет.
- «Но если бы кто-нибудь из тебе принадлежащих убил себя, не справившись предварительно, угодна ли тебе его смерть, ты бы, верно, разгневался и наказал бы его, будь это в твоей власти?»
- Непременно! - воскликнул Кебет.
- «А тогда, пожалуй, совсем не бессмысленно, чтобы человек не лишал себя жизни, пока бог каким-нибудь образом его к этому не принудит, вроде как, например, сегодня – меня».
Во-первых, что это за такое «Сокровенное учение», которому следует верить безоговорочно? Если такое существует, тогда зачем вообще философы берутся что-то обсуждать и решать? Вспомним бритву Оккама! Если «Сокровенное учение» утверждает, что загробный мир существует, тогда те, кто ему верят, будут убеждены в существовании загробного мира. О чём тут спорить, где тут может быть место рассуждениям? Или мы пытаемся разобраться в проблеме с помощью логики, или мы отказываемся исследовать этот вопрос с помощью логики, или же мы говорим о том, что мы верим без какой-либо логики вообще. Соединять веру в сокровенное учение и логику в единую «цепь доказательств» – это ошибка и с позиции веры, и с позиции логики.
Во-вторых, тезис «о нас пекутся и заботятся боги» – это тезис не философа, а верующего, который не рассуждает, не обсуждает, а подчиняется, для такого человека не нужны мотивы, ему требуется только указание, объясняющее ему, что следует делать, как и в каком порядке. То есть на этой фразе философ исчез, здесь присутствует жрец! Это – речь жреца, который из любопытствующего человека делает послушного раба и фаталиста.
В-третьих, обратите внимание на то, что Фигурант употребил понятие «Бог», место понятия «Боги» или «Зевс»!
О каком таком Боге мог бы говорить истинный Сократ?
С каких пор политеист (язычник) Сократ вдруг стал монотеистом? Не кажется ли вам, что эту фразу написали или исправили впоследствии христиане? Или какие-то другие монотеисты? Или переводчики подправили?
Перепутать термин «Боги» и термин «Бог» невозможно! Всё равно что спутать слово «Лес» со словом «Дерево».
Сократ мог бы говорить лишь о Зевсе, и тогда называл бы его этим именем, или же если бы они говорил обо всех богах, тогда это потребовало бы размышление. Ведь богов якобы много, и что такое «воля богов» – вовсе не понятно, тогда как совершенно понятно, что такое воля Бога, то есть одного существа. Но истинный философ не смог бы столь хитро подменить понятие «Воля Богов» или «Воля верховного божества» на простое понятие «Воля Бога», которое однозначно понятно любому монотеисту и совсем не понятно никакому политеисту.
И уж совсем дико сначала написать «Боги», а затем в этом же смысле «Бог»!
Всё равно как написать: «Мы живём в лесу и это дерево для нас очень важно».
Или сказать: «У меня есть стадо овец, но эта овца убежала».
Или распорядиться: «Эй ты, идите сюда вы оба трое все вдесятером!»
В-четвёртых, вы уже, конечно же, заметили, что на долю собеседника выпадают только ответы: «Согласен!» или «Непременно!» или «Совершенно верно!», или «Верно!»
С этим мы ещё встретимся и далее при чтении этого произведения!
Итак, далее с последним утверждением Фигуранта собеседник, некий Кебет, снова согласен:
- «Да, это, пожалуй, верно, - сказал Кебет. - Но то, о чем ты сейчас говорил, будто философы с легкостью и с охотою согласились бы умереть, - это как-то странно, Сократ, раз мы только что правильно рассудили, признав, что бог печется о нас и что мы - его достояние. Бессмысленно предполагать, чтобы самые разумные из людей не испытывали недовольства, выходя из-под присмотра и покровительства самых лучших покровителей - богов. Едва ли они верят, что, очутившись на свободе, смогут лучше позаботиться о себе сами. Иное дело - человек безрассудный: тот, пожалуй, решит как раз так, что надо бежать от своего владыки. Ему и в голову не придет, что подле доброго надо оставаться до последней крайности, о побеге же и думать нечего. Побег был бы безумием, и, мне кажется, всякий, кто в здравом уме, всегда стремится быть подле того, кто лучше его самого. Но это очевиднейшим образом противоречит твоим словам, Сократ, потому что разумные должны умирать с недовольством, а неразумные - с весельем».
Во-первых, мы здесь наблюдаем многословие и отсутствие лаконичности, свойственное именно Платону!
Во-вторых, не кажется ли вам глупостью утверждение, что неразумные должны с весельем воспринимать известия о ближайшей скорой смерти?
В-третьих, какие тут образчики неточных формулировок! Разве философы так говорят? Например, речь идёт не о том, чтобы «умирать с весельем», а о том, чтобы «воспринимать новость о скорой смерти с удовлетворением». Согласитесь, смысл именно тот, но почему тогда сформулировано так неточно?
В-четвёртых, и почему же эти самые «неразумные» по какой-то неведомой причине должны «умирать с весельем»?! Если они «неразумные», то они будут вести себя не каким-то определённым образом, а непредвиденным образом, непредсказуемым! По-видимому, этот самый Кебет рассуждает так: «Если люди неразумные, то они – лишние. Это они обязаны осознавать! Следовательно, они должны стремиться к тому, чтобы уйти из жизни, и, значит, они должны радоваться предстоящей смерти!» Так что ли? Но ведь это глупость! Если тезис о том, что «неразумные должны умереть» приписать «разумным» (напоминаю, что это не мой тезис, а тезис героев этого отвратительного произведения), тогда с какой стати собеседники считают, что с этим тезисом согласны также и сами «неразумные»? Ведь если они «неразумные», то, наверное, их неразумность проявляется в том, что их мнение не таково, как мнение «разумных», не так ли? Если «разумные» считают, что следует убить «неразумных», но «неразумные» вовсе не обязаны разделять это мнение. Так же точно, как они не обязаны и полностью оспаривать его. Они просто могут иметь своё мнение, которое либо совпадёт, либо не совпадёт, это уж дело случая. Ведь даже настоящий «умственно отсталый со справкой» не обязательно согласится, что он – «умственно отсталый». Это человек без ноги согласится, что у него нет ноги, так что если ему предложено будет побегать, он, вероятно, напомнит вам, что невозможно это сделать (во всяком случае без бионических протезов, каковых во времена Платона не было). А человек, чьи рассуждения не совпадают с рассуждениями Платона (таких людей, по-видимому, он считал неразумными, и про них утверждал, что для них лучше было бы умереть), вовсе не обязан рассуждать также точно, как Платон! По-моему, это очевидно. То есть очевидно, что Кибет не владеет логикой, никакой он не философ, это просто статист.
Статисты нужны Платону, чтобы создать видимость диалога. Вероятно, сначала он изложил свою теорию без диалогов, затем решил вложить эти тезисы в уста гипотетическому Сократу, решил воспользоваться авторитетом великого мыслителя, и ради этого он выдумал этих статистов, задающих вполне глупые вопросы, делающих вид, что они – мудрые философы и ученики Сократа.
В-пятых, обращаю ваше внимание на то, что Кебет в точности, как и Фигурант, путается, то говоря о богах, то об одном Боге. Этот лишний раз доказывает нашу правоту в предположении, что мы имеем дело не с пересказом диалога, а с повествованием, целиком и полностью выдуманным единственным человеком, и что это не имеет никакого отношения к реальной истории или к реальной беседе!
В-шестых, далее некий Симмий полностью соглашается с Кебетом и поддерживает его. И это – вопреки тому, что Кебет сказал явную глупость!
Далее Фигурант говорит совсем несусветную и чрезвычайно длинную фразу:
- «Ну, хорошо, попробую оправдаться перед вами более успешно, чем перед судьями. Да, Симмий и Кебет, если бы я не думал, что отойду, во-первых, к иным богам, мудрым и добрым, а во-вторых, к умершим, которые лучше живых, тех, что здесь, на Земле, я был бы не прав, спокойно встречая смерть. Знайте и помните, однако же, что я надеюсь прийти к добрым людям, хотя и не могу утверждать это со всею решительностью. Но что я предстану пред богами, самыми добрыми из владык, - знайте и помните, это я утверждаю без колебаний, решительнее, чем что бы то ни было в подобном же роде! Так что никаких оснований для недовольства у меня нет, напротив, я полон радостной надежды, что умерших ждет некое будущее и что оно, как гласят и старинные предания, неизмеримо лучше для добрых, чем для дурных».
Во-первых, как видите, здесь Фигурант вообще ничего не утверждает, а лишь говорит «я надеюсь». Почему же далее в этом диалоге он уже переходит к активному отстаиванию своей правоты, используя термины «Доказательства»? Разве логично говорить: «Я надеюсь, что это так, и сейчас я докажу вам, что я прав»? Одно из двух – либо это всего лишь надежда, и тогда доказательства не требуются и не могут иметь места, либо есть доказательства, и тогда говорят не о надежде, а о твёрдом знании, что даже сильней, чем твёрдая уверенность, убеждённость, вера.
Во-вторых, отменён «Бог» и опять появились «Боги».
В-третьих, откуда это известно, что «Боги» это самые добрые из владык? Где в мифологии Древней Греции Боги проявляли доброту по отношению к людям? Не боги ли приковали к скале Прометея за то, что он дал людям нечто крайне полезное и даже необходимое – огонь? Не боги ли являются причиной Троянской войны, и не они ли помогали обеим сторонам истреблять друг друга себе на потеху? А если говорить о главном из них, о Зевсе, то он только и занимался тем, что совокуплялся со своим потомством женского рода, а когда это ему приедалось – с земными женщинами, похищая их, приходя к ним в образе быка, золотого дождя, лебедя и ещё Зевс знает в каких образах! Верно ведь подмечено, что вся греческая мифология занимает несколько толстых томов, но если из неё исключить сексуальные похождения Зевса, то останется десяток-другой страниц!
Далее Фигурант рассуждает следующим образом:
- «Скажи, как мы рассудим: смерть есть нечто?»
- Да, конечно, - отвечал Симмий.
- «Не что иное, как отделение души от тела, верно? А "быть мертвым" - это значит, что тело, отделенное от души, существует само по себе и что душа, отделенная от тела, - тоже сама по себе? Или, быть может, смерть - это что-нибудь иное?»
- Нет, то самое, - сказал Симмий.
Не кажется ли вам, что после того, как Симмий согласился с двумя совершенно неочевидными утверждениями, спор можно закончить? Ведь Фигурант отталкивается от очень сомнительных тезисов, а его собеседник соглашается с ними сразу же, без сомнений, категорически!
Признать, что душа существует, а также признать, что душа может отделиться от тела – разве это не то же самое, что уже признать, что душа может существовать отдельно от дела, независимо от неё, автономно? Но ведь это означает признание того, о чём, собственно, толкуют эти якобы собеседники! Изначально они уже пришли к согласию, весь дальнейший скор – декорация, видимость спора.
Симмий должен был возразить: «Мы не знаем, что такое душа, мы не можем утверждать, что она может отделяться от тела, поскольку мы могли бы это утверждать наверняка только в том случае, если бы знали, что душа – это нечто отдельное, полностью автономное от тела, способное существовать самостоятельно, а это означает признание и того, что душа при отделении от тела продолжает ощущать, мыслить, то есть существовать! Следовательно, мы должны без доказательств принять, что душа не только существует, но ещё и что она разумна, сохраняет свои ощущения, память, способность размышлять! Но у нас нет оснований быть в это уверенными, это не доказано!»
А прежде, чем соглашаться, что «смерть есть нечто», следовало бы уточнить, что имеется в виду под понятием «Нечто»?
Смерть – это не «нечто», это событие, а не сущность. Сущность – то, что существует. А событие – это в данном случае граница между двумя разными формами существования. До смерти человек был жив, вот она произошла, человек стал мертвым. Ни до этого, ни после этого «смерть» не существует. Пока человек жив, его смерти нет, когда он умер, смерти тоже нет, поскольку мёртвое не может умереть, смерть уже случилась. Так что называть смерть чем-то сущим не точно. Только если мы определим «Нечто» как что угодно, о чём можно говорить, тогда мы согласимся, что «смерть – это нечто», но тогда и Боги – это нечто, и ангелы, и черти, и вообще что угодно, о чём можно говорить, в том числе и существа, выдуманные одним единственным человеком, в том числе и сумасшедшим. Ведь если какому-то психически больному человеку видятся несуществующие существа, которых ни один миф никогда не выдумывал, он может обсуждать это со своим врачом, так что это тоже вроде как «Нечто». При таком расширенном толковании понятия «Нечто» сказать, что смерть – это нечто, это ничего вообще не сказать.
Так что мы видим уже в этих строках не Сократа, не философа, а схоласта, человека, строящего парадоксы и апории! Это не Сократ! Это – Фигурант!
Мы и дальше можем разоблачать Платона и отмывать Сократа от грубого шаржа, пародии на него, представленном читателям в произведении «Федр».
Продолжение следует, если захотите.
