Из дневника студентки
Глава первая
Семья мной гордится. Я учусь в медицинском институте. Мамина мечта о своём докторе почти сбылась: скоро я перейду на второй курс. Если сдам весеннюю сессию, конечно. А с этим у меня не всё так гладко, как хотелось бы.
На зимние каникулы я тоже уезжала домой с хвостом в виде медицинской биофизики. Но тогда ситуация была ещё хуже. Потому что пересдача на первом семестре допускалась только одна. Не сдаёшь – вылетаешь. В моем случае – в прямом смысле. Берёшь билет на самолёт и летишь домой, в свой маленький северный посёлок.
На этот раз сдавать можно не то чтобы до бесконечности, но хотя бы угроза отчисления после второй пересдачи не висит.
Тогда, зимой, я каким-то чудом сдала эту биофизику. Мне просто здорово повезло. Из всех преподавателей, принимавших экзамен, я попала к заведующему кафедрой, профессору. Билет мне попался неудачный, хотя удачных билетов для меня по этому предмету не было. С физикой я ещё в школе не смогла подружиться.
Я пыталась что-то припомнить из тех редких лекций, которые не прогуляла, но ничего не приходило в голову. Собрав по сусекам мозга обрывки сведений из школьной программы, научно-популярных телепередач, газетных статей, изобразив это всё схематично на листке в клеточку, я села за стол к экзаменатору и бодро приступила к ответу на первый вопрос.
Седой профессор, до этого рассеянно блуждавший взглядом по аудитории, внезапно словно вышел из оцепенения и в упор посмотрел на меня своими живыми, ясными глазами. Дослушав мою речь, он, подняв брови вверх, пару секунд изучал представленную мной схему и вдруг захохотал в голос.
– Ну ты и фантазёрка! Ладно, иди, ставлю тебе три за фантазию, – всё ещё смеясь, он расписался в моей зачётке.
Так я перешла на второй семестр.
Но на этот раз сложности у меня возникли задолго до экзаменов, на этапе сдачи зачётов, без которых сессия не закрывается и к экзаменам не допускают.
Хуже всего дела обстоят с биологией, физкультурой и физиологией. Молодая преподавательница по биологии, видя, что я сильно отстала от группы, пожалела меня и дала мне один параграф, но сказала выучить так, чтобы он от зубов отскакивал. И тогда поставит зачёт.
Про эту преподавательницу рассказывали, что она любит змей и держит их прямо у себя дома. Иногда она носит их на шее. Однажды к ней заглянула соседка. А у преподавательницы как раз висит вот это змеиное ожерелье и спит. От разговора, наверное, змея проснулась и зашевелилась. Бедная соседка чуть с инфарктом на скорой не уехала.
Я читаю этот чёртов параграф уже десятый раз и всё без толку. Ничего не понимаю. И не могу пересказать. Зазубрить пыталась. Бесполезно. Я не сдам биологию.
По физре меня тоже пощадили. Я в секцию лыжную зимой записалась, чтобы автоматом зачёт получить. Мне выдали лыжи. Но я на тренировки не ходила, тем более на соревнования. А лыжи у меня дома лежат. Не дома, конечно, а в квартире, где я сейчас живу. А живу я у одной бабушки, родственницы маминых знакомых. Бабушку зовут Мария Ивановна. Квартира у неё двухкомнатная, в пятиэтажном кирпичном доме возле автобусной остановки. Одну комнату занимаю я, в другой живёт сама Мария Ивановна.
Дом стоит недалеко от железной дороги. Первое время шум не давал мне уснуть, сейчас я привыкла, мне даже нравится. Особенно я люблю по вечерам смотреть в окно на пролетающие мимо поезда. Хочется тоже куда-нибудь уехать, далеко-далеко. Жалко, что до моего дома нельзя добраться поездом. Только самолётом. А самолётов я боюсь.
Так вот, сегодня я везу лыжи в институт. Мне поставят зачёт, если я их сдам. Я стою на остановке. Май. Сирень цветёт, люди раздетые, в футболочках. И я с лыжами.
Ещё у меня сегодня лабораторная по физиологии. Я не знаю за что, но преподавательница меня терпеть не может. У неё странная фамилия – Трещотка. Высокая статная женщина средних лет, с густой копной пепельных волос, уложенных в замысловатую прическу. Возможно, мне это только кажется, но она постоянно ко мне придирается. К примеру, когда у нас был тест, кто сколько цифр запомнит за один раз, и я запомнила больше всех, она меня не похвалила, а сделала вид, что не заметила мой результат.
На лабораторной мы сели по периметру кабинета. Перед каждым стоит прибор, похожий на миниатюрную виселицу. Потом нам принесли лягушек. Мы будем изучать рефлексы. Лягушки живые. Надо подвесить лягушку на крючок и тыкать в неё острой палочкой. Если лягушка дёргает лапкой, значит с рефлексами у неё всё в порядке. Мне страшно жалко лягушку. Не только ту, в которую мне нужно тыкать палкой. Всех, которые здесь в лаборатории.
Я понимаю, что мы изучаем животных, чтобы потом лечить людей. Но всё равно захотелось что-нибудь сделать, чтобы прекратилось это издевательство над беззащитными существами. Только почему-то вместо того, чтобы снять лягушку с крючка, посадить в карман и выйти вон, я надела на неё фантик от конфеты, получилась юбочка. И теперь, когда я тыкала в подвешенную лягушку палочкой, она как будто танцевала, точно балерина. Мои одногруппники ржали. Я тоже, хотя мне хотелось плакать. Трещотка посмотрела на меня убийственным взглядом и сказала, что я никогда не получу у неё зачёт.
Глава вторая
Сегодня едем на практику в детскую больницу. Я же на педиатрическом учусь, мы – будущие детские врачи.
В больнице бестолково бродим по отделению и путаемся под ногами у медсестёр. Одна девочка из нашей группы делает мальчишкам массаж. Пацаны в восторге, выстраиваются в очередь.
Толпой заходим в очередную палату. Медсестра говорит, что нужно закапать капли маленькому ребёнку в нос. Ребёнок боится белых халатов, потому что ему делают много уколов. Малыш сидит на коленях у мамы, громко плачет, мама глядит на нас испуганно.
Медсестра спрашивает – «Кто готов?» Никто не готов. Мама с ребёнком почему-то смотрит на меня. «Сделайте вы, пожалуйста», – говорит она мне.
Я беру пузырёк с лекарством, пипетку, набираю нужное количество капель и сажусь рядом с женщиной на койку. Она доверчиво разворачивает ко мне своего мальчика, который вдруг перестаёт плакать, я одной рукой осторожно придерживаю его затылок, другой закапываю ему носик. Вот и всё.
Мама благодарно смотрит на меня.
Из-за того, что я пропустила много лекций, мне нужно ездить для отработки на ночные дежурства. Больница, куда я езжу, находится в самой дальней части города, на конечной трамвайной остановке.
Я уже была здесь один раз, тогда нас приехало несколько человек. Мы ничего не делали, только болтали и курили в ординаторской. Ну как, курили. Курили те, кто умеет. Я не умею. Меня пробовали научить. Достали из пачки сигарету, намазали её белую часть ментоловой мазью «Звездочка» и велели затянуться посильнее. Для этого надо сказать – ааа, мама идёт и вдохнуть. Я всё так и сделала. Сидела я на широком подоконнике у открытого окна на девятом этаже. И вдруг у меня как закружится голова. Еле удержалась, чтобы не вывалиться. Девчонки стащили меня с подоконника, побежали к медсестре за нашатырным спиртом, та спирт дала, но наорала. Я понюхала нашатырь, мне стало лучше. После этого случая меня курить не тянет.
Спали мы в тот раз, где придётся. Кто на стульях, кто на кушетке, а я и ещё какой-то чернявый парень не из нашей группы – на двух сдвинутых столах. Это было ужасно жёстко и неудобно. Укрывались своими халатами, вместо подушки – сумка.
Но сегодня я приехала одна. Мне назначили курирующего врача. Его зовут Лев, ему около тридцати лет на вид, высокий, широкоплечий. Я сопровождаю его на вечернем обходе. Потом мы с ним попадаем на операцию по удалению аппендицита. Стоим среди ещё нескольких студентов и ординаторов, наблюдаем. Операцию проводит женщина-хирург лет сорока. Ей ассистирует врач помладше. Во время операции они как ни в чем не бывало обсуждают музыку, шутят. И вдруг женщина негромко, но строго произносит, обращаясь к молодому: «Саша, хирург двумя руками работает». И Саша сразу подобрался, посерьёзнел.
После операции Лев спрашивает меня, где я буду ночевать. Я отвечаю, что медсёстры уже показали мне пустую палату, там есть свободная кровать. Он интересуется, не хочу ли я провести эту ночь с ним. Я отвечаю – нет, и он уходит, пожелав мне приятных снов.
Сплю я плохо. Мёрзну под тонким одеялом, ворочаюсь на скрипучей, провисшей панцирной сетке. Просыпаюсь часов в пять утра, с нетерпением жду, когда пойдут первые трамваи и спешу домой. Мне зябко, я не выспалась, хочу в душ и чаю. Но зато теперь у меня будет ещё один зачёт.
Следующий предмет – гистология. Или, как мы её называем – гиста, с ударением на «а», как киста или глиста. Меня вызвали к доске. Я опять не готова. Отвечаю, как могу. Преподаватель, славная, добрая Татьяна Семёновна, говорит: «Садись, четыре. Думать ты умеешь, но читаешь мало».
Наша группа собирается в детский дом, что-то вроде шефства над детишками. В перерыве между парами разгорается спор. Яна возмущается: «Ну какой детский дом, зачем это нужно, что мы там будем делать?»
Я отвечаю: «Как это что делать? Брёвна таскать. Сироты, что ли, будут брёвна таскать?»
Ребята смеются, Татьяна Семёновна тоже.
Но это не моя шутка. Это шутка одного моего знакомого. Его зовут Сергей. Он старше меня раза в два, если не больше. Нас познакомила сметана. Недавно я обедала в городской столовой недалеко от дома, где живу. В тот день там было мало людей. Я обратила внимание на симпатичного мужчину в возрасте. Он заметил мой взгляд и улыбнулся. Увидев, что я взяла себе полстакана сметаны, спросил, вкусная ли она здесь. Я ответила утвердительно и неожиданно для себя самой задала ему в несвойственной мне развязной манере встречный вопрос:
– А ты, отец, почему сметанку не ешь?
– У меня от неё изжога, – ответил он.
Так мы подружились. Иногда он приходит ко мне домой, ну то есть не ко мне, а к Марии Ивановне, только, разумеется, когда её нет. У нас ничего «такого» не было. Обычно мы просто сидим на диване и о чём-нибудь болтаем. Сергей считает, что я не умею целоваться. Его любимая певица Анна Герман. У него есть жена. Если она берет трубку, когда я ему звоню, то я просто сбрасываю звонок.
В моей группе учится девочка, Вика. Она скромная, добрая, не прогуливает занятия, добросовестно готовится к семинарам, носит очки. Пару раз я была у неё дома. Мама Вики всегда угощает меня кофе или чаем с печеньем. Вика брала меня с собой ставить прививки от энцефалита и в центр лазерной хирургии глаза, где она хочет сделать себе операцию.
Больше я особо ни с кем из группы не дружу. Группа у меня хорошая, все ребята интересные, но они местные, из этого города, и вчерашние школьники, а я приехала издалека плюс после школы уже успела поступить в другой институт, бросить его и поработать в больнице санитаркой. Между нами как будто лежит не то чтобы пропасть, но небольшой овраг точно. Кроме того, они все страстно желают стать врачами. А я поступила, потому что районная больница, где я работала, решила отправить меня сюда учиться.
Но это совершенно не мешает мне с ними обсуждать, к примеру, фильмы, музыку или книги. Недавно я купила в церкви Библию и принесла на занятия. Все её восхищённо листали, рассматривали. Дело было на микробиологии, или, как её здесь называют, микробе. Преподавательница микробы подошла, посмотрела на Библию, потом на меня и сказала: «Вот это, мне кажется, действительно твоё».
Вчера Артур из группы дал мне почитать Ремарка, «На Западном фронте без перемен». Поэтому сегодня я не иду в институт, читаю.
Весь день я не отрывалась от книги и к вечеру прочитала её полностью.
Глава третья
В три часа дня мне предстоит очередная попытка сдать биологию. С утра я не выпускаю из рук учебник. Буду читать без остановки, что-нибудь да останется в памяти. Параграф явно написан на иностранном языке, просто русскими буквами. Ненавижу себя за тупость. Почему другие понимают, а я нет? Я уже сбилась со счета, сколько раз его прочитала. Делаю перерыв, пью чай, смотрю в окно. Поезд едет. Счастливые люди, не надо им никаких зачётов сдавать.
Возвращаюсь к учебнику. И вдруг что-то как будто щёлкает в голове. Внезапно весь смысл написанного так ясно предстаёт передо мной. Я словно вижу весь текст целиком. Не может быть. Проверяю себя по опроснику в конце главы. Да какой там опросник. Я и без него могу слово в слово пересказать параграф.
Учительница по биологии не верит своим ушам. Задаёт уточняющие вопросы. Отвечаю развернуто, со знанием дела.
Она озадачена. «Ну вот видишь, можешь ведь, когда захочешь».
Осталась физиология. Надеюсь, Трещотка не всерьёз заявила в прошлый раз, что зачёта мне не видать. Так или иначе, всё равно придётся к ней тащиться. Успех на биологии придаёт мне сил. Выучу и сдам. Я всё могу.
Сегодня после пар наша группа едет на практику в психиатрическую больницу. Добираемся долго, психушка совсем уж где-то на отшибе. Забор капитальный, метра три, не сбежишь. В само отделение, где лежат больные, нас не пускают, занятие в своем кабинете ведёт заведующий.
У него густые, тёмные, аккуратно стриженные волосы, белоснежный, идеально выглаженный халат. Голос спокойный, негромкий. Рассказал о больнице, об отличиях здоровой психики от больной, спросил, что мы знаем о чувствах, эмоциях.
Мне часто кажется, что со мной что-то не то. Иногда я веду себя странно, не так, как другие люди. Например, бывает, что я не хочу идти в институт, а просто сажусь в троллейбус и еду куда-нибудь без цели, смотрю в окно, и в такие моменты у меня в голове могут сами собой появляться строчки стихов. Я их потом записываю, даже ничего не меняю, потому что чаще всего менять в них ничего не нужно, они сразу получаются готовыми.
На зимних каникулах я показала свои стихи маме (она учитель русского языка и литературы), но не говорила, что это мои. Мама читала стихи задумчиво, потом похвалила их. Если бы я сказала, что это я написала, мама, скорее всего, перевела бы всё в шутку.
Когда занятие кончилось, и группа поехала по домам, я осталась, чтобы поговорить с преподавателем-психиатром насчёт себя. Я так и сказала ему, что иногда сомневаюсь, всё ли у меня в порядке с головой. И дело не только в стихах и прогулах. Меня беспокоит, что я не хочу учиться в медицинском институте, куда так трудно попасть, некоторые по шесть лет не могут поступить. И я не могу представить, что я его брошу, потому что это будет уже второй брошенный институт, и как сказать маме, что я не хочу здесь учиться, ведь такая новость её страшно расстроит.
Врач выслушал меня внимательно и говорит: «У моей жены тоже глаза разные».
Потом он дал мне кучу тестов и ушёл. Я заполняла их часа два, не меньше. Когда он вернулся, то объяснил мне, как анализировать эти тесты, ведь я будущий врач, всё равно придётся этому учиться. Обработав результаты, мы пришли к выводу, что со мной всё в порядке. В медицинском учиться, конечно, трудно, надо привыкнуть, тем более, если ты здесь одна, без родных, а стихи многие пишут в восемнадцать лет, это нормально, как и незначительная асимметрия лица.
Наступил день сдачи зачета по физиологии. Это последняя попытка, если не сдам, то зачёт останется на осень.
Угораздило же меня попасть в немилость к Трещотке. Здесь одним параграфом не отделаешься. Надо читать половину учебника. Само собой, фокус, как с биологией, мне не удаётся. Цельная картинка не нарисовалась. Только фрагменты, не связанные между собой. Потенциалы, разность потенциалов – о чем это вообще?
Трещотка, вальяжно закинув ногу на ногу, сидит в высоком кресле напротив и смотрит на меня, не мигая.
Не меняя выражения лица, она выслушивает мой несуразный лепет. Молчит. Уставилась на меня, как удав на кролика.
– В общежитии живешь, поэтому прогуливаешь и к занятиям не готовишься?
– Нет, я на квартире живу.
– Понятно. Родители деньги платят, из кожи лезут, чтобы ты училась, украшения золотые тебе покупают, а ты тут бездельничаешь.
Возразить мне нечего. Да, мама подарила мне эти серьги с аметистом, цепочку. Ещё была подковка, тоже золотая, но я сдала её в ломбард, когда деньги кончились. И в общежитии я не жила ни дня. Всё так.
Зачёт я, конечно же, не получила.
Ещё и автобус перепутала, еду не в ту сторону. За окном серые многоэтажки, пыль, озабоченные люди куда-то бегут. На заборе длинный матерчатый лозунг, из которого я вижу только одно слово: «потенциал».
Маме, наверное, не буду говорить сразу про этот зачёт, про пересдачу осенью. Скажу уже потом, в конце каникул.
Трещотка права, мама очень старается, чтобы я хорошо училась. В первом семестре у меня хотя бы стипендия была. А в этом какая стипендия, одни тройки на экзаменах. Мама платит Марии Ивановне за квартиру, присылает мне деньги. А мне всё равно не хватает. Я в прошлом месяце юбку купила себе джинсовую. Стоит она, как половина маминой зарплаты. И на этом мои деньги закончились. А просить у мамы мне стыдно. Она одна нас воспитывает с братом. Правда, он недавно из армии вернулся и сразу работать пошёл, ей стало полегче. Если бы не он, то в прошлом месяце я бы не знаю, что делала. Пошла бы в своей джинсовой юбке на вокзал побираться. Или цепочку в ломбард пришлось бы сдавать. А так он прислал мне сто рублей. Это больше, чем две стипендии. Хотя я даже не просила. У мамы попросила, она ответила, что в этом месяце больше не может прислать. Тогда он выслал мне сам.
Но в этом месяце я ни у кого уже не буду ничего просить. Надо совесть иметь. Но вот как совсем без денег жить, не знаю. Весь июнь я должна здесь ещё пробыть, позакрывать оставшиеся предметы и потом уже лететь домой на каникулы.
Рассказала Марии Ивановне про зачёт. Она говорит, что Трещотке надо подарить коробку конфет. Представляю, как я с этой коробкой к ней подойду. Она смерит меня презрительным взглядом и скажет какую-нибудь очередную гадость. Брр.
В обед Мария Ивановна покормила меня супом, а потом я пошла немного погулять по району. И увидела на столбе объявление: «В кинотеатр «Юбилейный» требуется контролёр».