Хроники Хлорного моря. Глава 5
Залив тем утром был на удивление спокоен, а влажный ветер, спускающийся с гор неким, едва заметным туманом, напрочь отгонял смрад Хлорного моря, насыщая воздух запахом кедровой смолы. И пусть утро было прохладным, Зарик знал, что уже к полудню будет стоять столь невыносимая жара, что и носу за дверь своей лавки не показать. С жарой вернётся и смрад моря, только он в разы сильнее, чем обычно, а за смрадом выползут на берег морские звёзды. Дня два потом к морю рыбакам не подойти, пока эти твари не замрут. Но зато потом этих жалящих гадов можно собирать и перемалывать в порошок.
Стоя у окна и рассматривая свои владения в поисках того, что ещё предстоит успеть до прихода жары, Зарик взглянул в сторону гор и его и без того морщинистое лицо покрылось ещё более глубокими морщинами, а губы растянулись в довольной улыбке, оголив редкие заострённые зубы. По пыльной дороге топал человек в халате цвета рвоты больного слобня, а за его плечами виднелся огромный ящик. Конечно, это мог быть любой другой усмиритель Азы. Но какой ещё дурак полезет через горы в это время года, пусть даже в желании сократить путь на несколько дней?
И пусть Зарик уже был не так молод, а скорее стар, и его глаза различали лица людей на расстоянии всё хуже, он, уверенный в собственных догадках, не задумываясь помахал рукой и громко поприветствовал старого друга. Не дожидаясь ответного приветствия, торговец быстро вернулся в свою лавку и принялся готовить чай. За этим делом его и застал Разган.
Поставив свой ящик на скользкий пол и сняв обувь, гость устало вздохнул. С большим трудом он снял свой халат. Казалось, что его левая рука страшно болит. Вновь подняв свою ношу, Разган прошёл в глубь лавки Зарика и, усевшись на уже приготовленное место, откинулся на мягкие подушки, прикрыв глаза.
- Я ждал тебя только через три дня, - не скрывая радости от встречи произнёс Зарик, поставив перед гостем пиалу холодного чая.
- Мне пришлось срезать путь, - устало ответил гость. – На той стороне горного массива прошли сильные бури и дороги поменялись. А ещё горы. Двинулись вновь.
- В этом сезоне они всегда движутся, - со знанием знатока подметил торговец.
- Ну да. Мне повезло, и я увидал, как они движутся, - усмехнулся усмиритель.
- Что? Ты не шутишь? Ты правда смог увидать мирового зверя? Расскажи, - округлил глаза Зарик.
- Одного старого увидал и ещё услышал. По меньшей мере, троих, моложе.
- Ничего себе. И какой он?
- Ты и представить себе не можешь. Такой, как в старых гравюрах, только во много раз больше. Огромная гора, поросшая столетними кедрами. Одной его лапы хватит чтоб раздавить целую деревню. А на его панцире может разместиться целый город.
- А голова? Голову ты видел?
- Огромная. Между его зубов слобень пройти сможет. Мне этот зверь показался очень старым, - восхищённо подметил Разган. – Не стану утверждать, но, возможно, ему больше тысячи лет.
- А место? Ты запомнил место? Покажи, - Зарик поспешно развернул на маленьком столике карту, что будто была у него заготовлена.
- Прости, но место я тебе не укажу. Не нужно беспокоить горы.
- Да я же для дела. Никто не будет их беспокоить, - заверил торговец.
- Для дела? Тебе могут предложить гору всецветного жемчуга, и ты продашь карту. Знаю я, как некоторые охотятся за яйцами древних черепах. А ещё под их панцирем можно найти много всего полезного. Лучше уж я сохраню секрет. Но не расстраивайся, - Разган похлопал приятеля по ладони, - не с пустыми руками я пришёл.
Открыв свой ящик, усмиритель принялся вытаскивать разные вещи. Положив на стол платок и развернув его, Разган протянул Зарику большой стеклянный осколок.
- Что это? Лучше бы указал место, - недовольно фыркнул торговец.
- По пути сюда я выполнил заказ. Одну девочку поразил стеклянный волос. Гадкий Азы паразит. А этот осколок, это то, во что превращаются волосы жертвы.
- Безопасно?
- Безопасно. В них нет Азы. Но попробуй разбить эту прядь.
Зарик осторожно, будто остерегаясь, коснулся стеклянной пряди. Осмелев, он взял её в руку и ударил по столу. Затем ещё раз, сильнее. И ещё раз, сильнее. Прядь осталась целой, а в столе появилась глубокая вмятина.
- Он как алмаз, - восхитился Зарик.
- И разрезать не получится, - добавил Разган. – Никаких других свойств в нём нет, но, я думаю, ты сможешь хорошо его продать. С тебя же всего три жемчужины.
- Давай за две?
- Не наглей.
- Ладно, - выдавил из себя Зарик. – Что ещё есть?
- Есть это, - Разган протянул кусочек ткани.
- Это что? Похоже на погребальное одеяние, - потеребив в руках ткань скривился Зарик.
- Почти. В таких одеяниях предстают перед людьми Альмасхьюн. Только на деле, это не совсем одеяние. Это часть их физического тела. Шкура, если угодно.
- Шкура Азы? Да ты меня дуришь, - принявшись разглядывать кусочек ткани прошептал Зарик.
- Она не горит и не намокает. И это всё ещё Азы. Без разума, без желаний. Просто живая ткань, которая будет расти, если положить её на мёртвое существо. На рыбу, например. Вырастит ровно настолько, сколько кожи у рыбы.
- Ткань, что не горит и не намокает. Да ещё и растёт. Это просто клад для торговца, - восхитился Зарик.
- Это не всё. Альмасхьюн считаются смертоносными Азы, но это не совсем так. Они могут даровать жизнь тем, у кого её не осталось. Пусть настоящая жизнь будет столь же краткой, но в своих грёзах бедолага проживёт долгую и интересную жизнь.
- Не настоящую.
- Не настоящую, но какая разница, если ты сам её будешь считать настоящей? К тому же, лучше прожить долгую жизнь в грёзах, где ты счастлив, чем умирать в болезнях сейчас. Но и это не всё, - сделав глоток чая Разган поставил пиалу на стол. – Отрежь кусочек этой ткани и положи на рану. Она начнёт расти и покроет её всю, став будто твоей кожей. Кожей, которая не горит и не мокнет.
- Ого. Это полезная штука. Не жалко такую продавать?
- За пять всецветных жемчужин не жалко. К тому же, я себе такой же лоскуток оставил.
- Есть ещё что-то?
- В угольных горах я собрал махровик. Скоро большой улов. Рыбаки с радостью купят у тебя всё, - Разган протянул мешочек с чем-то мягким. – Только помни, одна щепотка на пиалу, не больше. Для сердца вредно много пить такого отвара.
- Да знаю я, знаю. Сколько?
- Одну жемчужину, - улыбнулся Разган.
- Мог бы и так подарить, - усмехнулся Зарик.
- А ещё у меня есть вот что, - Разган развернул маленький свёрток и выставил на стол три странные восковые свечки залитые в обрезок деревяшки.
- Что за ерунда? Это куда такое? - смутился Зарик.
- Это подарок. Подарок чужеземки.
- Из Королевства?
- Гораздо дальше.
- Неужели из холодных краёв?
- Многим дальше. Таких чужеземок я ещё не встречал в наших краях. Она мне и подарила эти, как она их назвала, свечки для розжига, - Разган взял в руку одну из таких свечек и покрутив её немного, вновь поставил на стол.
- На кой рыбий хвост эта ерунда нужна? Разжигать печь?
- Печь, костёр. Ты как обычно это делаешь?
- Как все. Накидай сухой соломы, завали дровами, поднеси огниво или бутылочку горючки, а потом раздувай и добавляй сушняка, - пояснил старик.
- С этой штукой проще. Тебе нужно поджечь фитиль и положить эту свечку среди дров. Ничего не нужно раздувать, ничем не нужно поливать. Эта свечка начинает разгораться, сухие дрова сами вспыхивают. Очень удобно, - Разган развёл ладони в стороны показывая другу, что эта маленькая свечка позволяет освободить руки и заняться более полезными делами, пока огонь сам разгорается.
- Интересно, - протянул Зарик. – При случае обязательно испробую. Так, где ты встретил эту чужеземку?
- В горах. Я там нашёл болото.
- Болото? Серьёзно? В горах нашёл болото, - с недоверием посмотрел на приятеля старик.
- Я был не меньше тебя удивлён.
Разган взял в руки пиалу и, сделав несколько больших глотков, начал свой рассказ. Зарик уселся напротив приятеля и, налив чаю себе, принялся вслушиваться в каждое слово.
* * *
Солнце медленно закатывалось за горы, когда Разган закончил делать записи в свою книжицу. Похлёбка в маленьком котелке была уже почти готова и её запах разносился по округе, вызывая бурление в животе.
Вынимая остатки воска из ушей одной рукой, а другой рукой удерживая миску, Разган принялся обдумывать свой следующий маршрут. Закончив трапезу, мастер сверился с картой. Места, где он сейчас находился, на карте отмечено не было. Не было указано дорог, никаких указателей. Всё, что оставалось, это направление. Через горы, прямиком к побережью.
Ночь была светлой, и потому Разган решил выдвигаться, не дожидаясь утра и сопутствующей ему жары. Затушив костёр, путник собрал вещи и вышел в путь.
Над огромными кедрами холодным светом небеса озарила пролетающая луна. Огромная, холодная и безжизненная. Она казалась такой близкой, что даже можно было рассмотреть лес на её поверхности. Вспомнились и разные придания из прошлого, когда некто якобы смог побывать на Луне, взобравшись на самый высокий кедр и дождавшись ночи. Все придания были похожи. Герой дождался пролетающей над ним Луны, закинул верёвку, или просто подпрыгнул. Ну а дальше каждый рассказывал на свой лад.
Одни герои встретили на луне страшных чудовищ, другие оказались в плену у красивых женщин, третьи нашли сокровища. Все они потом благополучно вернулись домой. Кого-то сбросили, кто-то ухватился за макушку кедра, а кто-то и вовсе не удержался и, соскользнув с Луны, упал в море.
Разгану нравились такие сказки про приключения и про необычные места. Но он в них не верил. Усмиритель Азы знал, что Луна только кажется такой близкой. На деле она многим дальше. Да и на макушке кедра долго не просидишь. Слишком уж там холодно и дышать тяжело.
Ступая через лес и наслаждаясь ночной тишиной, Разган осознал, что эта тишина не так уж и нормальна. Сучки под ногами хрустели как-то глухо, а падающие с деревьев шишки вовсе издавали звук чего-то мягкого и почти невесомого.
- Неужели я всё-таки повредил слух впуская в себя Дарна-зазы? Да, не должно быть такого. Может, воск уши мне залил?
Погружаясь в догадки о том, почему вдруг звуки стали тихими, Разган не сразу и осознал, что мрак вокруг сгущается. Ещё мгновение назад можно было увидать очертание деревьев в двадцати шагах. И вот теперь даже находившееся в трёх шагах дерево будто пропало во мраке.
- Не может быть, - прошептал Разган и, сбросив со спины свой ящик, принялся вынимать из него огниво.
Костёр нужно было развести как можно скорее. Но ночной лес был влажен, и даже сухие на первый взгляд ветки отказывались загораться. Тьма же сползалась отовсюду стремительно, поглощая всё вокруг. Времени оставалось мало, и Разган решил найти укрытие.
Раз за разом чиркая огнивом, он освещал себе путь и хоть как-то отгонял опасную темноту, в которой уже слышались утробные голоса квакеров. И каждый раз, как огниво затухало, эти мерзкие голоса, что сулили смерть, приближались.
Разган торопился, старался не сбиться с пути и не упасть, перебирая в голове всё, что хранится в его ящике, с надеждой найти то, что поможет отогнать этих всеядных тварей.
На квакеров не действовали Азы, их не пугал шум и запахи. Они боялись только света. Но огниво потухало всё чаще, а свет его пламени был всё тусклее. Это значило, что оно вскоре закончится.
Каждый раз, как этот маленький брусочек в руках потухал, Разган чиркал его о тёрку и надеялся, что новое пламя не будет последним. С каждым таким затуханием утробное кваканье было всё ближе. И вот, последний лепесток пламени растворился в темноте, а попытки вызвать новый огонёк не увенчались успехом.
Громкое утробное кваканье прямо над головой, острая боль в левом плече и Разган, оступившись, кубарем покатился в неизвестность. По лицу хлестали лапы кедровых веток, рёбра пересчитывали многочисленные камни, а причмокивающая тварь, впившаяся в плечо даже и не думала разжать свои челюсти.
Казалось, падение было мгновенным, но вместе с этим оно длилось целую вечность. Удара путник не почувствовал. Он упал в воду, подняв со дна мягкий ил. Приготовившись к тому, что следом за одной тварью на него накинутся сотни других, обглодав плоть до костей в один миг, Разган потерял сознание. Всего на один миг, как показалось.
Открыв глаза, усмиритель Азы не сразу понял, что происходит. Он лежал в странной кровати, накрытый странным одеялом. Странная комната с низким потолком была завалена всяческими вещами. Посуда, связки разных трав, необычные предметы быта и, казалось, совершенно ненужные в быту предметы мебели.
Над Разганом стояла омерзительная старуха с ножом. Одарив гостя безумным взглядом и усмехнувшись кривой улыбкой, которой человек в здравом уме улыбаться не станет, эта древнего вида особа, разодетая лохмотья, занесла руку над головой, готовясь нанести решающий удар.
Превозмогая страшную боль в левом плече, усмиритель Азы быстро приподнялся, скинул с себя тяжёлое одеяло и что есть силы хлопнул ладонью по халату. Яркие узоры заплясали по поверхности, превращаясь в причудливые пятна и сливаясь в размытые линии.
Старуха замерла, выпучив глаза, но тут же расхохоталась и рявкнув что-то на непонятном языке резко ударила ножом. Лезвие с противным хрустом вошло в плоть, но Разган ощутил только давление, а не острие.
Квакер издал тихое скрежетание и, разжав наполненную острыми зубами челюсть, обмяк. Старуха поднесла его к лицу и, осмотрев, что-то пробормотала.
- Ты кто такая? Где я? Я не помню, как сюда попал, - откинувшись на жёсткую подушку обессилено пробормотал мастер пытаясь понять, почему Крики, живущие в его халате, отступили перед напором старухи.
Бабка сняла с лезвия мёртвого квакера и, аккуратно уложив тушку в горшочек, залила её водой. Что-то пробормотав и всё время посмеиваясь как сумасшедшая, хозяйка этого странного жилища поставила горшочек на дальнюю полку и вновь вернулась к раненому.
- Где я оказался? Как я сюда попал? Ответьте мне, - прошептал Разган.
- Людской речью со мной говори. Хрен тебя поймёшь, чего ты на своей тарабарщине лепечешь, - рявкнула старуха.
- Вы мой язык знаете. От чего сразу не говорили?
- Какой ещё язык. Сроду никаких языков я не знала. Незачем мне. Пусть другие со мной моей речью глаголют.
- Вашей речью? Я что, на вашем языке говорю?
Разган прислушался к собственным словам и немного опешил. Слова, вылетающие из его горла, были странными, совершенно незнакомыми, но он их понимал.
- А чьей же ещё? Я тебе повелела, вот ты и залепетал, яхонтовый ты мой, - засмеялась старуха, брызнув слюной. Слова её были незнакомы Разгану, но он отлично их понимал.
- Где я? Я не помню, как попал сюда.
- В моей хате, в моём болоте. Свалился ты в него, как с неба. И это повезло, что кваку знатно приложил. А то, в миг бы обглодала, пусть не всего, но руку точно. А там уж, только к Костяному топать, чтоб новую вырезал. И то, коль тот в настроении будет.
- К Костяному?
- А к кому ещё? Железную у тех лободырных, что в своём Княжестве живут, не допросишься.
- Я не понимаю о чём вы. Какое ещё болото? Откуда вы?
- Болото он не понимает. О чём я, он не понимает, - старуха раздражённо хлопнула себя по бёдрам ладонями. – Откуда я? Да если бы я сама помнила. Из деревни я, пока не ушла оттуда и в болоте не поселилась. Моё болото это, хорошее болото. И тебе, касатик, страшно свезло, что тут моё болото остановилось.
- Я головой ударился, что ли? Как оно остановилось?
- Путешествовать моё болото может. Обычно-то мы с ним за пределы леса не выбираемся, но тут я про деревья с шишками узнала, в которых орешки вкусные шибко. Вот и решили мы с моим болотом набрать шишек таких.
- Вроде слова я понимаю, а о чём вы, вообще в толк взять не могу, - потерев лоб пробормотал Разган. – Кто вы? Из какого леса? Как болото может путешествовать?
- Ниночка меня зовут, - засмеялась старуха. – Из леса я, знамо какого, из Чёрного. А болото моё просто берёт и путешествует. Было оно тут, а потом раз, и тут, - бабка демонстративно показала рукой в один край комнаты, а затем во второй.
- Отсюда до чёрного леса, если повезёт, добираться от весны до весны. И то, если через Великий горный хребет получится перебраться.
- Говорю ж тебе, передвигается болото моё. Было оно тут, а потом раз, и вот тут, - старуха вновь указала рукой в один край комнаты, а потом во второй. – Дай-ка я на твою рану взгляну. Кваки часто яд выпускают, а ты вон какой хилый.
- Они квакерами называются, - прервал старуху Разган и двинулся назад, как только она потянулась к нему.
- А мне хоть криповым выменем, всё едино, - засмеялась карга. – По что ты так стращаешься? Аль тебе не по нраву, когда старуха тебя трогает?
Хозяйка вновь залилась смехом. Да только он был уже не хриплым, не скрипучим. Смех её стал звонким, задорным, пусть и казалось, что принадлежит он сумасшедшей. Вместе со смехом изменилась и сама хозяйка.
Вначале Разган подумал, что видит наваждение. Вместо старухи, скрюченной, обвисшей, беззубой, перед ним стояла молодая и весьма красивая женщина.
Длинные тёмно-русые волосы струились по её плечам, поблёскивая в свете ламп. Пышную грудь и точёную фигуру можно было разглядеть даже через старое и бесформенное тряпьё. Прекрасное лицо, белое, без малейшего изъяна, будто было создано лишь для того, чтоб любоваться им. Но всё немного портил чуть безумный взгляд.
Про Чёрный лес Разган знал не так много. Место это считалось богатым на растительность и живность, много чистой воды и плодородная земля. Деревья в этом лесу столь велики, что даже самым солнечным днём в чаще преобладает ночная тьма. А ещё, по слухам, в Чёрном лесу живут весьма странные жители, некоторые из которых не прочь отведать человечины.
Взглянув на острые, ровные зубы странной хозяйки, гость решил не перечить ей и доверил осмотреть рану.
Скинув с себя тряпьё и оставшись в почти прозрачном ночном платье, показав всю свою красоту гостю, подобно дикой кошке, хозяйка не спеша и грациозно, встав на кровати на четвереньки, начала приближаться к гостю. Разгану показалось, что она не только его раной заинтересовалась.
- Какой у тебя странный халат. Странный, но противный, - промурлыкала Ниночка. – Что за твари в нём живут? Они так рьяно пытались навести на меня морок.
- Это Азы, называются Крики. Мы их часто используем для защиты. Если посмотреть на их танцы, становится плохо. Странно, что на тебя их узоры не подействовали, - стараясь не делать резких движений пояснил мастер.
- Пфф, на меня? Какие-то вопли, - засмеялась хозяйка и осторожно сдвинула окровавленный рукав с плеча Разгана. – Я по своему желанию могу изменить свой облик, своё тело, свой возраст. Ты даже не представляешь, как в голове, как внутри всё переворачивается, когда твоё тело из старого становится молодым. По сравнению с тем, как мутит, как становится плохо в такой миг, картинки твоих охранников могут, разве что, навести лёгкое головокружение.
Ниночка приблизилась к ране и медленно втянула запах. Прикрыв глаза, она поразмыслила немного и медленно провела по ране языком, причмокнув.
- Зачем это, - скривился Разган.
- Чтоб знать, - облизнув губы произнесла хозяйка. – Яда в ране почти нет. Не успела тварь его выпустить.
- Это хорошо?
- От части. А от части нет. Их яд начисто убирает всю боль. А так, твоя рана теперь будет болеть по меньшей мере одну луну, - играючи ведьма щёлкнула мастера по носу, а затем прошептала:
- Заживи.
По велению её слова рана на плече принялась затягиваться так стремительно, что усмиритель Азы моргнуть не успел, а не осталось и следа. Только вот боль никуда не делась.
- Странно, рана затянулась, но почему-то болит, - потерев рукой плечо будто сам себе сказал мастер.
- Зажила плоть. Но плоть знает, что так быстро зажить не может. Она думает, что рана на месте, а потому, болеть будет столько, сколько болело бы до тех пор, пока рана не затянулась. В одну луну, так точно болеть будет, - замурлыкала хозяйка и внюхалась в волосы гостя. – Как ты странно пахнешь.
Разган с интересом смотрел на необычную женщину и не понимал, кто она. Стараясь не подавать повода, он осторожно запустил руку за пазуху и вынул самокрутку. Зажав её губами, Разган сделал глубокий вдох и выпустив густой белый дым Сальмад приготовился к непредвиденному.
- Фу, - поморщив носик произнесла женщина и отстранилась от гостя. – Не люблю, когда мужчины дымят. Тратить столько своего времени на такое картотечное удовольствие, которое и пользы не приносит. Глупо.
Сальмад просто поднялись в верх и, растворившись под низким потолком, исчезли. Никаких, даже самых малых завитков дыма, никаких движений. Могло показаться, будто в самокрутке вовсе не было азы, что было крайне странно. Разган сам собирал и готовил Сальмад, и точно знал, что все они при нём. А столь странное поведение этих маленьких существ указывало лишь на то, что в этом странном доме этой странной женщины других азы кроме Сальмад нет. Но это было просто невозможно.
Азы - существа, что обитают везде. В воде, в воздухе, в растениях и животных. Невообразимо огромны и несоизмеримо малы, причудливые для человеческого воображения и весьма привычные людскому глазу, видимы и невидимые, ощутимые и нет. Но, они всегда рядом, они везде. И то, что обличающий их дым просто растворился указывало на непринадлежность этого странного места к землям вокруг Хлорного моря.
- Позволь спросить, - Разган потёр больное плечо и немного приподнялся. – Я твой пленник?
- Чего? Ты и головой ударился? На кой мне пленники? - с недоумением ответила женщина. – Спи, давай. Тебе силы нужны. Спать!
Усмиритель азы ощутил невообразимую усталость в один миг. Его руки и ноги налились тяжестью, глаза начали слипаться и последнее, что он услышал перед тем, как уснуть, скрип старой двери.
Утро настало как-то неожиданно, с истошным криком странной птицы. А вместе с ним неожиданно закончился короткий, почти мгновенный сон Разгана. Мастер открыл глаза и осмотрелся. Кроме него и странной птицы с рыжими перьями, красной кожистой бородкой и небольшим красным гребешком на голове, в доме никого не было. Нахохлившись, птица важно расселась на подушке, рядом с лицом спящего, и вопила как резанная.
Рука изрядно болела, но к удивлению, даже шрама не осталось. Но всё же, ощущение было весьма неприятное. Постоянно казалось, что не существующая зияющая рваная рана ноет от малейшего прикосновения, от дуновения ветерка, и просто сама по себе.
Встав с кровати, Разган удивился столь необычной мебели. Высокая, тяжёлая, мастерски вырезанная из дерева похожего на кедр, но куда более плотного. Цветом древесина была чернее угля, а по всей длине, подобно венам, тянулись алые жилы.
Странная рыжая птица с недоверием посмотрела на гостя. Встав со своего места и спрыгнув на пол, она в вразвалочку направилась к двери. Протиснувшись под ней, она ещё раз громко завопила и скрылась с глаз долой. На подушке осталось лежать птичье яйцо.
Птиц по берегам Хлорного моря с давних пор водилось не много. Большинство из них откладывали всего по паре яиц за сезон, в укромных местах, недоступных человеку. Мало кто из местных мог похвастаться тем, что видел птичьи яйца, и тем более ел их.
Подняв яйцо, Разган испытал восхищение. Оно было твёрдое, очень крепкое и тёплое. Вернув это чудо на место, мастер натянул свой халат и осторожно приоткрыл дверь. Запах сырости и прохлады ударил в лицо.
Вокруг всё было странным. На небольшом острове, окружённом мостками, размещалась маленькая деревня. Дом, где спал Разган, был в центре. Бревенчатый, с разными наличниками на окнах и дверях. Рядом был дом поменьше, без окон, скучный, с почерневшей трубой. Позади огромная постройка из камня и дерева, возвышалась над островом. А рядом с ней стояли огромные снопы сена. Вдоль берега были разбросаны разные постройки, отличающиеся скромностью своих размеров.
Вокруг острова, куда не глянь, было болото. Местами из него торчали корявые, давно мёртвые деревья. Где-то гуляли туманные облачка, то и дело слышалось певучее чавканье и сливающееся в громкую песню бормотание, кваканье, бульканье и писк всей живности, что водилась в мутных водах.
- Проснулся, - послышался скрипучий голос старухи. – Пошли, поможешь.
Ведьма вновь обрела облик старухи. Старая, сморщенная, неприятная для взгляда, она стояла у маленькой постройки без окон. Жестом велев Разгану поднять ведро с водой, она скрылась в полумраке за низкой дверью.
Выполняя просьбу ведьмы, усмиритель Азы поднял ведро и, нагнувшись, чтобы не расшибить голову в дверном проёме, шагнул в полумрак.
Маленький домик был разделён пополам каменной печью. В первой половине стояла небольшая лавка. Старуха расселась на ней и неторопливо принялась укладывать поленья в топку.
- Поставь ведро там, у кадки. Сегодня Лизонька своё обещание выполнит и шибко в баньке попариться захочет, - хихикнула старуха и указала на дверь во вторую половину.
За дверью была маленькая комната. У дальней стены стояла большая бочка, рядом лавочка, а из задней части печки выступало большое железное корыто, наполненное камнями. Вернувшись, Разган застал старуху за тем, как она поджигала маленькую свечку, залитую в деревянную кубышку. Как только пламя разгорелось, старуха поставила свечку в топку и прикрыла дверку. Прошло совсем немного времени и дрова в топке занявшись пламенем начали потрескивать.
- Ну, всё. Пусть топится банька. А мы с тобой сейчас за этими вашими шишками сходим, - улыбнулась молодая женщина, что ещё мгновение назад была старухой. Отряхнув подол своей юбки, она кокетливо провела гладкой ладошкой по щеке гостя, оставив на ней чёрный след от сажи. Это явно позабавило ведьму, и она залилась смехом.
- А кто это, Лизонька? – поинтересовался Разган, выходя из болота на твёрдую землю, окружающую угольные горы. Сделав последний шаг, усмиритель будто вышел из воды в жаркую пустыню. Будто некая незримая стена отделяла болото от горного леса.
В одночасье изменились все звуки вокруг, а воздух перестал пахнуть сыростью и вновь насытился запахом кедра. Но, самое приятное, что могло произойти, так это вновь ощущение присутствия Азы. Они были везде. Необъятно огромны и несоизмеримо малы, видимые глазу, едва заметные и незримые, беспокойно снующие и мирно застывшие.
- Лизонька-то? Да девка одна ума не шибко богатого, - усмехнулась ведьма. – Как-то зим этак пять назад столкнулись мы с ней на ярмарке. Я тогда яиц плодовитых набрала, чтоб под квочку положить и цыплят вывести. А эта дурёха у меня из рук корзинку выбила, глупостями своими занимаясь. И, ишь какая, вместо извинений кричать на меня вздумала. Дескать, сама я виновата. Ну я не стерпела, и брякнула, дескать, пока не возместишь мне во сто крат потерю, отрабатывать будешь.
- Во сто крат, это сколько же? – Разган посмотрел на ведьму. Та смело шагала по незнакомой земле и в её глазах читалось лишь восхищение пушистыми кедрами.
- Так ведь, одна тысяча и восемь сотен яиц. В лукошке-то моём восемнадцать штучек было. Вот она пять зим и отрабатывает. Старается Лизонька, как может. Хезла своего не жалея, - усмехнулась ведьма.
- Не слишком ли много?
- Да вот и я думаю, что много. Но брякнула в сердцах. А ведь знаешь, слово не воробей… Так, где тут ваши шишки эти?
- Эти кедры молодые, - Разган осмотрелся вокруг. – Вон туда можно, на склон горы. Там они реже, выше, старше. Наверняка уже шишки падают. Ты мне лучше объясни, как твоё болото путешествует. Ведь явно, не с наших мест оно.
- Да кто бы знал.
- Может, оно живое какое? Может, оно как Азы?
- Не знаю я твои эти азы – сказы, - немного с издёвкой хихикнула ведьма. – А болото то, конечно живое. Всё вокруг нас живое. Даже камни, даже лапти, даже воздух. Во всём есть жизнь. Она даже в мертвяках есть.
- Так как твоё болото путешествует?
- Да по чём я знаю. Пристал, как приживало к зеркалу. Не знаю я. С болотом я давно познакомилась, почитай так, сотни три зим назад.
- Три сотни? Люди столько не живут.
- Люди, может и не живут, - засмеялась ведьма. – Да только, и ты ведь не так молод, как облик твой. Сколько тебе то зим стукнуло? Или ты не человек вовсе?
- Я усмиритель Азы, - слабая улыбка скользнула по лицу Разгана. – Моё ремесло многих меняет. Кто-то слеп остаётся, кто-то безумие подхватывает. Но есть и хорошие изменения. Многие из нас очень медленно стареют, другие могут не спать годами, третьи же, напротив, могут впасть в спячку на много лет вперёд.
- И от чего ж так это?
- Азы. Мы учимся перенимать их удивительные способности. Жаль, но чаще всего эти способности достаются нам случайно. И не всегда они полезны. Иногда становятся настоящим проклятьем, - Разган оглядел кедры и, не увидав шишек, немного сменил направление.
- Проклятье. Какое громкое и страшное слово. Молодым оставаться дольше обычного, разве ж это проклятье? Ну и что, что вокруг все знакомые тебе стареют и помирают. Так ведь новые появляются. И не уж-то лучше прожить пятьдесят зим и помереть ничего не успев, последние дни стариком дряхлым и больным ковыляя, нежели молодым в два, а может в три раза больше оставаясь и чего-то полезного делая.
- Я и делаю. Я усмиряю Азы.
- Да отступись ты со своими азами. Никому они не нужны. Я про полезные дела толкую. Шишек набрать мне, например. Я ж даже не знаю, какие они на вид, - залилась смехом ведьма.
- Идём в гору. Вон там кедр кривой, старый. Сторона солнечная. Там точно собрать сумеем. Ну а ты мне расскажи про болото своё. Я бы хотел воды набрать нём. Можно?
- А тебе зачем? Подлить кому хотишь? Пронесёт с неё так, как слобня по весне. А про болото моё, слушай, - ведьма огляделась вокруг и в её глазах явно читалось удивление и восхищение. Она щурилась от яркого солнечного света, отмахивалась от редких мошек и старалась потрогать всё, до чего могла дотянуться.
Знаешь, настоящие ведьмы, а не те ворожеи, что умеют заговаривать болячки, или припарками силу мужицкую вертают, получаются лишь после того, как перешагнут за грань. А для этого нужно помереть. Но не так помереть, как все, когда к Кондратию отправляются. Специально так не помереть. Сила гнилая должна тебя окутать, поглотить и ещё больше загнить. Лишь тогда ведьма многое то, что делало её человеком, отбрасывает. Лишь тогда ведьма настоящей ведьмой становится. Силой гнилой становится. Но…
Со мной такого не случилось. Я с детства разное видела и слышала, чего другим не дано было. Я видела то, что только случится, и чему случиться не суждено. И я могла сделать так что, то, чему случиться не суждено, случалось. И однажды я запуталась. Я перестала понимать, где в мире настоящее, а где лишь то, чему не суждено случиться. И с каждым днём что-то всё громче и громче шептало мне, заставляло изменять мир под стать своему желанию.
Так я потеряла свой настоящий возраст, утратила часть своих настоящих воспоминаний и заменила их тем, чему не суждено было случаться. Я потеряла часть себя, большую часть, и заменила её тем, чего не было на самом деле. Сила гнилая меня захватывала всё больше и больше, но не так, как остальных ведьм, кого я знаю.
Может быть, хотя это только догадки, я и правда умерла однажды. Давно, ещё в утробе матери, и тогда перешагнула за грань. А может у силы гнилой на меня были совсем другие мотивы и за грань я так и не перешагнула. Но вот, разумом я знатно прохворала.
Таких делов наворотила, что самой смешно и страшно. А оно всё шептало и шептало, заставляло меня делать всякое. Хотя, может и шёпот этот был лишь тем, чему не суждено быть. Может я его и придумала, и воплотила.
Ушла я от людей, бродила. И на болото своё набрела. Лишь в нём шёпот утих. И стало болото мне домом. И путешествуем мы с ним. Там побудем, тут. А всё с того, что людей мы с ним не шибко жалуем. Хотя, может и болото моё лишь то, чему быть не суждено. А может и всё вокруг.
Иными словами, скажу тебе так. Я сама не знаю про него ничего.
Разган взглянул на свою спутницу и немного опешил. Рядом с ним шла не молодая девушка, а совсем девочка. На вид она едва ли отпраздновала двенадцатую весну. И, не зная, кто перед ним, Разган мог бы впасть в замешательство. Но в чертах этого юного личика он всё же смог узнать всё ту же Ниночку.
- Скажи мне, - Разган присел на корточки и заглянул в большие и ясные глаза спутницы. – Ты умеешь управлять течением времени? Некоторые Азы такое могут…
- Я? Какую ерунду ты говоришь, дядя, - звонко засмеявшись, защебетала девочка. – Разве можно просто так взять и заставить время течь иначе. Это же тебе не ручей. Хотя, я знаю одну тётку, что умеет это делать.
- Умеет управлять потоками времени?
- Она их называет жерновами. Жернова времени. Правда, глупое название? Я думаю, очень глупое название. Как и само умение, - девочка вприпрыжку помчалась по узкой тропке в сторону большого кедра.
- Погоди. Почему глупое? Полезное же, - Разган едва поспевал за юной спутницей.
- Глупое, глупое. Какой прок от того, что время вперёд ускоришь, или остановишь? Скучно. А вот заставь человека состариться или помолодеть, время его не тронув, вот это весело.
- Ну, знаешь, я бы хотел время назад повернуть, - будто вспомнив нечто крайне печальное усмиритель Азы коснулся ладонью своего сердца.
- Да? Зачем же? Чтоб исправить что-то? Исправить-то можно, но вот, в лучшую ли сторону? Да и даже если бы кто и умел такое делать, хорошим бы оно не обернулось. Вот Бажена умеет временем управлять. Но она никогда вспять его не поворачивала. Может не знает как, а может не решается. А у неё причины есть.
- Я бы всё же попытался. Можно много всего сделать для людей хорошего, зная про плохое, что случиться должно, и исправляя до того, как оно свершится.
- Да? Епифан, сын Афиногена, тоже так думал, - в одно мгновение юная девочка обратилась молодой женщиной и, присев на нагретый солнцем валун да расправив юбку, начала рассказ.
Епифан, тот, что сын Афиногена, того, что третьей весны от конца пятикратной зимы с дуру и пьяна в бане кипятком обварился вусмерть, большим умом не шибко отличался. И вот всё ему казалось, что любую беду предотвратить он сумел бы, коль знать, когда и с кем она случиться.
Бывало, идёт с кем-то, болтает. А собеседник его раз, да ногу, к примеру, подвернёт, в канавку оступившись. Лежит, стонет, лодыжку потирает. А вот Епифан важно рассуждает, дескать, нужно было шаг шире сделать, тогда в канаву и не оступился бы, ногу бы не подвернул.
Либо, вот другой тебе пример. Смотрит, бывало, Епифан, как мужики крышу старую перекрывают. Да у одного молоток соскользнул и вниз. И, ну как на зло, другой мужик там стоял. Ему по темени молоточком и погладило. Не вусмерть, конечно, а так. Всё ж у мужиков в Чёрном лесу головы крепкие. А может и просто, спасло то, что мозгов не много.
Сидит бедолага, ругается словами последними. А Епифан всё за своё. Вот, дескать, коль не стоял бы там, а чуть левее, молоток бы мимо пролетел.
И вроде-то дельное говорит, коль так подумать. Да вот, когда у мужика чугунок болит от встречи с молотком, такие советы бедолаге больше, как издёвка над бедой его. Выругается на Епифана, да тем же молотком в него и бросит. Дескать, на кой советы твои, коль уже сбылось.
В очередной раз, после советов таких запоздалых, получил Епифан в глаз от мужика, что себе по неосторожности вилы в ногу вогнал. И вот, сидит он обиженный у ручья, ил прохладный на синяк накладывает и сам с собой разговаривает.
- Неужто не прав я?
- Прав!
- Так за что ж мне в глаз дали?
- За правду, выходит, и дали.
- Ну не со злом же я.
- А всё едино, будто не к месту. Всё от того, что опосля. Вот, можно было бы хоть чуток ранее… Хоть за одно мгновение мужика предупредить, чтоб вилы не втыкал в землю…
Только сам себе Епифан проговорил это, как вздрогнуть ему пришлось. Уж так вздрогнул, что сердце в пятки ушло, и в хезле ёкнуло. А всё от того, что смех мерзкий, скрипучий прям позади раздался.
Обернулся Епифан и подумал, что не так нужно было садиться у ручья, вот тогда бы и не напугал его старик странный, что подкрался со спины. А старик, что смеялся скрипуче, и впрямь странным был. С виду, явно бродяга и нищий. Немощный, грязный. Но в глазах его будто огонь горит. Будто глаза не старца это вовсе, а шалопая молодого.
- Что ж ты вздрагиваешь так, будто совесть нечиста у тебя? - залился смехом старик. – Хочешь советы оберегающие заблаговременно давать? Так ничего проще нет, коль действительно ты таковое желаешь. И стоить-то тебе будет это всего одну монету.
Вроде ерунду старик сказал, да Епифан, как не в себе, в кошель полез. И было там-то у него всего две монеты. Одна большая, что на зиму берёг, и одна самая малая, которую монетой-то только за форму схожую и называют. А на деле, и краюшки хлеба плесневелого не купить на неё. Так, детям баловство. Ну и многие такую носят, чтоб кошель не пуст был. Знаешь ли, плохая примета с пустым кошелём расхаживать.
Отдал Епифан большую серебу, да сам себя про себя и выругал. Дескать, дурак ты, Епифан. Старик же не сказал, какая монета должна была быть. Можно было и ту, бесполезную.
Взял старик монету, покрутил в руке, засмеялся и пальцем указал на берег ручья, где девка бельё собралась полоскать. Глянул Епифан на девку, вновь на старика обернулся, а того и след простыл. Будто и не было. Да тут в голове Епифана будто что-то мелькнуло. Ушат у девки тяжёлый, а мосток маленький, кривой и скользкий. Коль всё сразу на мосток потянет, неровен час, сама соскользнёт в воду студёную.
- А ну не смей, - заорал Епифан девку перепужав. – Не видишь, что ли, дура! Мосток старый, поскользнёшься. Оставь ушат на берегу и частями тряпки свои полощи.
- Да пошёл ты со своими советами… - закричала на Епифана девка.
Девка-то закричала, но призадумалась, мосток осмотрев. Покумекала чуток, да ушат на бережке и оставила.
Побрёл Епифан обратно в деревню. Смотрит, мальцы прутиков наломали и землю ковыряют. Ну, ни как, гнездо шершней земляных нашли и издеваются над ними. Шершни наши - опасные твари. Но, пока летают. А вот когда в норах своих сидят, крылышки у них мнутся. Выбирается шершень и не сразу взлететь может. Вот пацаны часто норы их разоряют, шершней бьют, покуда те не взлетели, а яд их собирают и трактирщикам продают. Те этот яд в пойло добавляют. И пойло то шибко хорошо спасает от поноса.
Привычное, в общем-то, дело. Да вот Епифану будто привиделось, что не шершни там, а пауки земляные. А земляные норные пауки, это тебе далеко не шершни. Они-то как раз по большей не опасны, но коль нору их разорить вздумал, несдобровать тебе. А норы у них, ну аккурат, на шершневые схожи.
- А ну, дураки сопливые, отошли оттуда, - закричал Епифан. – Откуда знаете, что ковырять можно? Вдруг пауки там сидят.
Мальцы-то, поначалу вроде отмахнуться хотели, да призадумались. Осторожнее стали. От норы отошли и длинным прутом туда тыкать. И не зря. Вздыбилась землица сухая и паук чёрный вылез. А за ним ещё и ещё. И все пищат, все ядом стреляют. Мальцы врассыпную мигом. А коль стояли бы подле, как есть, пауки их перекусали бы. А там либо на всю жизнь хворым оставаться, либо к Кондратию.
Смекнул Епифан, что не обманул его старик. И решил, что теперь и уважение деревенских сыскать сможет, и пользу людям принести. Целыми днями по деревне бродить начал и советы свои раздавал. Кому встать, с другой стороны, когда дрова рубит, кому соломки подстелить перед тем, как на крышу карабкаться. А кому и вовсе, лучше не карабкаться.
Хотя вот, не всегда получалось задуманное. Не все прислушивались.
Одному мужику уж столько твердил, что не нужно курице башку рубить посреди двора, а лучше за баней. Чтоб остальная птица не созерцала. Да тот отмахнулся. Дескать, неужто ради курятины буду и колоду, и топор за баню перетаскивать. Да и курицу уже поймал. Что ж теперь, отпускать и по новой потом ловить?
В общем, прицелился мужик, тяпнул топором курице башку, и вроде всё складно. Да вот, петух у него шибко бойкий оказался. Тушка куриная крылами трепыхаться начала что есть сил, и петушку почудилась, что мужик её мучает. Как разогнался, да как шпорами вломил хозяину своему. Штаны продрал, и ногу в кровь распорол. Мужик попятился, споткнулся, упал. Затылком о колоду стукнулся, хорошо хоть не вусмерть. Весь в куриной крови и курином дерьме перепачкался.
Ну и виноват Епифан оказался у него. Дескать, накаркал беду, ворона двуногая. Той же курицей, обезглавленной, по мордасам советчику нахлестал, что было силы.
Но порывы добро людям нести у Епифана не иссякли после этого случая.
Случилось по весне Епифану на ручей пойти. И смотрит он, там дерево упало и ручей перекрыло. И рыбак один надумал на ту сторону перейти. Уже на дерево взобрался, шагов пять ступил и к ветке тянется, чтоб ухватиться.
И вот, чудится Епифану, что не дотянется мужик. Чуть-чуть не дотянется, пошатнётся и в ручей свалится. О камни шею себе свернёт.
- Стой, - заорал наш советчик. – Не хватайся за эту ветку, не дотянешься. За ту, что справа ухватись.
Прислушался мужик. Давай к другой ветке тянутся. И видится Епифану, что схватится мужик, да ветка сломается. И полетит он кубарем в ручей и о камни спину себе сломает.
- Не, не, не. Не хватайся. Сломается она, убьёшься. Лучше назад воротись, - закричал Епифан.
Послушался мужик. Осторожно разворачиваться начал. Да только видится Епифану, что, поворачиваясь, снастями своими он зацепится за сучок обломленный, поскользнётся и упадёт. А падая голову о ствол дерева себе разобьёт.
- Стой! Не двигайся, - закричал Епифан. – Свалишься ты так. Давай лучше, вперёд, осторожно. За ветки не хватайся и снасти свои прижми крепче, чтоб не зацепиться.
Послушался мужик и давай аккуратно вперёд продвигаться. Да только чудится Епифану, что и тут ничего не выйдет. Ну, будто сам Кондратий то дерево повалил, чтоб мужика к себе заманить. Как на середине будет мужик, так дерево провернётся. Свалится он, за ветку рубахой зацепившись. А поток бурный за ноги его ухватит и тащить будет. И удавится бедолага.
- Стой, стой, стой, - заорал, как потерпевший, Епифан. – Убьёшься. На кой ты туда вообще полез?
- И что мне делать? Тут жить, что ли? - раздражённо ответил мужик, боясь шевельнуться.
- Вот что, - подумав, ответил Епифан. – Ты как стоишь, так назад и пяться. Не поворачиваясь, не торопясь. Медленно иди назад.
Послушался мужик. Начал он осторожно пятиться назад, к берегу продвигаясь медленно. Да вот, когда пара шагов осталась ему, опять наваждение. Видится Епифану, что коль руку мужику протянет, чтоб тот спуститься смог, то вместе они свалятся. Сам он себе плечо вывернет, а мужик спиной на торчащий корень нанизаться может. Коль не подаст руки, так мужик оступится, нога его между камней застрянет, да как хворостина переломится. Осторожно задом с бревна спускаться будет, вниз полетит и головой о камни. Разворачиваться будет, соскользнёт и спиной о дерево.
- Не двигайся! Не спуститься тебе, - кричит Епифан.
- Вот тебе спасибо, мой ты спаситель. Буду тут жить, - разозлился мужик, да сам уже понял, что в затруднительном положении оказался. Тут ещё и ветер налетел, дерево шатает, а поток бурный дерево мочит и скользким делает. – Помога, как ни будь.
Делать нечего. Полез и Епифан на дерево. А, знаешь ли, наши деревья, это не ваши кедры. Там стволы толще раз в пять. То хоть и не старое было, да в два роста человеческих в поперечине.
По корням, торчащим, полез Епифан, возле мужика оказался и давай думать, как тому помочь спуститься. И как не глянь, не выходит ничего. Снасти бы сбросить вниз, тогда запросто. Да этот рыбак, видать, их пуще жизни ценил. Прочно ремнями к себе прицепил. Будет отстёгивать, наверняка свалится.
Да и сам Епифан, возле рыбака оказавшись, понял, что и ему не сладко. Начнёт помогать, или мужика убьёт, или вместе с ним покалечится. Как не верти, чего не придумай, а исход один. Кондратий уж самовар нагрел, лыбится, встречает гостя. А то и гостей.
- Ну и? Чего делать будем? Из тебя помощник, как из дерьма наживка, - рассердился мужик.
Ничего больше Епифан придумать не смог, кроме как что есть сил пнуть мужика. Слетел тот с дерева, и вниз. Да пинка хватило ему для ускорения, чтоб подальше от дерева упасть, подальше от камней, что корнями вывернуло. Ну, ушибся, конечно, знатно. Зато почти ничего себе не сломал.
Епифан-то в другую сторону полетел. Через корни, да в кусты. Поцарапался весь, чуть глаза не лишился. Но тоже ладно всё вышло. Правда потом рыбак ему таких бляшек под глаза наложил, что в глухую тьму без фонарей ходить можно было смело.
Поговаривают, будто Епифан научился наперёд все возможные исходы видеть. Да только в жизни это ему не особо и пригодилось. Бывало, идёт и смотрит, как мужики дерево рубят. Вроде и хочет что-то сказать, да подумав, махнёт рукой и дальше пойдёт.
Коль упадёт дерево, прибьёт кого или ещё чего плохого сотворит, по-разному на Епифана смотрят опосля люди. Одни обижаются, что не предупредил. А другие спасибо говорят, потому как могло и хуже быть.
- Вот тебе история. И этот мужик со временем не играл и ничего не менял. Он только предвидеть мог то, что и так бы случилось, за один миг до этого. А представь, коль как ты сказал, назад воротиться и исправить. Как оно получиться то может тогда. Ты вот, не пошёл бы дорогой той, что к моему болоту привела, не поранился бы. Хорошо. А всё остальное то по-иному у тебя пойдёт. И ты даже и не знаешь, чего там ждать. По другой дороге пошёл, и вместо моего болота в пасть бы угодил какому ни будь зверю, - закончила рассказ ведьма. Да только перед Разганом уже не молодая женщина была, а старуха дряхлая.
Слова ведьмы, как и рассказанная ею история в замешательство усмирителя Азы ввели. С одной стороны, история была глупая и мало похожая на правду. А если и была правдой, то сам Епифан явно был небольшого ума. С другой стороны, была тут и крупица мудрости. В частности, в том, что любое действие имеет последствия. И изменив что-то, человек, даже если и задумается, всё одно не может представить, к чему это приведёт.
Добравшись до кедра, Разган взглянул вверх. Шишек было не много, большинство уже растащили птицы и звери.
- И тут почти ничего. Вон, одна висит, вроде целая, там ещё виднеется, - указал пальцем Разган.
- А сколько нужно, чтоб вот такого красавца вырастить? Много, наверное? - поинтересовалась спутница в облике девочки.
- Много. Этот рос несколько сотен лет. Ну или несколько сотен зим, по-вашему, - ответил усмиритель.
- Да я не про то. Сколько шишек нужно?
- Один орешек может в такой кедр прорости.
- А сколько их в шишке?
- Не знаю точно. Несколько десятков.
- Так это более, чем достаточно, - улыбнулась девочка. – Шишка, падай!
Раздался звонкий хруст, и шишка, соскочив с ветви полетела вниз, прямиком под ноги ведьмы. Подобрав её и отряхнув от хвои, девочка с наслаждением втянула носом запах, а после убрала добычу к себе в суму.
Весь обратный путь ведьма не меняла облик. Она оставалась маленькой девочкой и всё время задавала Разгану вопросы про Азы, про уклад в этих местах, про людей. Тогда-то мастер и осознал, что облик ведьмы во многом зависит от её настроения. Сейчас Ниночка была довольна тем, что добыла шишку. Довольна так, как доволен маленький ребёнок, долгое время мечтающий о редкой сладости и наконец заполучивший её. Этому облик ведьмы и соответствовал. Скорее всего, старухой она становилась, когда была серьёзной и грустной, женщиной - в спокойном состоянии, а молодой девушкой в игривом. Хотя, всё это были только догадки.
И вот, спутники будто пересекли незримую стену. В один миг воздух стал влажным, вокруг запищали комары, запахло болотной сыростью. Азы, что только что заполняли всё вокруг, исчезли. Разган вновь оказался в болоте.
Ведьма весело прыгала по кочкам, образующим тропку к её хутору. А вступив на бережок, замерла. Возле крыльца стоял незнакомый мужчина. Его одежда, его волосы и борода, его кожа указывали на то, что он явно не с побережья Хлорного моря. Скорее, родом он был оттуда же, откуда и сама Ниночка. Вместо ноги, от колена и ниже, деревяшка примотана. На левой руке цепь намотана, а в правой клинок длинный, окровавленный. А у ног его девка нагая, да обезглавленная валяется.
- Ты кто такой? Отвечай, мерзавец, - закричала Ниночка.
- Сечник я. Ведьму упокоил. Давно выслеживал, да в болотах этих заплутал. А тут, вон она какая, сама выбежала. Курицей притворялась, да видать, не ждала меня, и облик свой сменила. Я ей башку и снёс, - гордо ответил незнакомец.
- Ведьму, говоришь, упокоил? Разозлил ты ведьму, - закричала Ниночка, и глаза её углями жёлтыми вспыхнули. В одно мгновение обратилась она в старуху. Да не просто дряхлую, а древнюю. Скрюченная, страшная, с ногтями длинными и жёлтыми, с зубами редкими и губами слюнявыми.
- Так и ты тоже ведьма?
Сечник взмахнул своим клинком и был готов броситься в бой, но замер как изваяние, лишь только ведьма велела ему это.
- Тоже? Я тут единственная ведьма. Ты девку, что у меня в работницах была, упокоил. Курицей она была обращена, отрабатывала. Яйца несла мне и цыплят выводила. Сегодня её срок был окончен. А ты её убил, - закричала ведьма и болото отозвавшись на её голос забурлило. – Как же вы, тупые людишки, бесполезные, глупые, ничтожные, жалкие, трусливые, жадные, надоели мне. Прочь!
Крик ведьмы разнёсся по всему болоту, и оно, будто тоже поддавшись ярости, колыхнулось сильнее, чем трясутся горы. Невидимая сила подняла незнакомца над землёй и швырнула куда-то в сторону. Так быстро и так сильно, что он скрылся в туманах.
* * *
Разган закончил свой рассказ и, приложившись губами к пиале, с наслаждением сделал несколько глотков.
- И всё? Наверняка же было что-то ещё, - поинтересовался Зарик.
- Ничего, - ответил Разган. – Я помог Ниночке похоронить Лизоньку. Конечно, я спросил, почему бы не оживить её силой ведьмы? На что Ниночка ответила, что у любого действия есть последствия. Да и полностью оживить того, кто умер, ещё никому не удавалось.
- И ты просто ушёл?
- Да. Ведьма подарила мне эти свои свечки. С ними запросто можно распалить костёр даже в ветреную погоду, в дождь. А когда я уходил, она высаживала на своём островке кедры, взяв семена из шишки. Уж не знаю, сколько они будут расти на чужой земле.
- А тот незнакомец? Он погиб?
- Нет. Когда болото исчезло, я нашёл его среди деревьев. Случайно. Он весьма сильно поранился, но его жизни ничего не угрожало. Я перевязал ему раны, а с помощью настоек вернул ему силы.
- Во дела, - прошептал Зарик. Помолчав немного, он залился смехом.
- Я что-то смешное сказал?
- Смешное? Да я почти поверил в твою сказку, - рассмеялся торговец. – Это же нужно такое придумать. Болото, которое само собой путешествует по миру. Чёрный лес, про который и вовсе никто и ничего не знает. Ведьма, которая меняет облик и приказывает шишкам падать. Человек с деревянной ногой. Птица, что превращается в женщину.
Смех Зарика прервался глухим стуком в дверь. Кто-то явно был нетерпелив, потому как стук повторился, а потом дверь распахнулась. На пороге стоял незнакомец с бледной кожей и густой растительностью на лице. Его одежда и вещи выдавали в нём иноземца. Кожа и пряжки, деревянные пуговицы и множество ножей, распиханных по петелькам. Дубинка на поясе, острый клинок и тяжёлая цепь. Вместо левой ноги у него была сломанная ветка кедра. Он был явно уставшим и голодным.
Незнакомец указал пальцем на Разгана и что-то проговорил на совершенно незнакомом Зарику языке.
- Кто это? - прошептал Зарик, хотя уже и сам знал ответ на свой вопрос.
- А это тот самый незнакомец. Кажется, он назвался Ведагором, - Разган окончательно осушил пиалу и как-то грустно вздохнул. – Он говорит, что я должен ему помочь вернуться домой. А ты должен накормить его и найти место для ночлега. Платит серебром.
- Чем? Серебром? И что мне делать с его серебром?
- Поверь, его серебро из Чёрного леса. Как знать, может и оно таит в себе тайны.
Солнце нагревало берег всё сильнее и завесив плотнее окно Разган расположившись на полу принялся делать заметки в своей книжице. В другой комнате Зарик раздражённо хлопотал перед гостем, пытаясь понять хоть слово из того, что тот изрекал. Впрочем, этот самый Ведагор тоже не понимал и слова из тех, что непрерывно лепетал торговец.
Разган всё слышал и всё понимал. От того, что оба собеседника обзывали друг друга последними словами, не стесняясь в выражениях, зная, что оппонент ничего не поймёт, усмирителю Азы становилось смешно.
Залив тем днём был на удивление спокоен. И пусть влажный ветер, спускающийся с гор неким, едва заметным туманом, напрочь отгоняющий смрад Хлорного моря, заметно утих, воздух всё ещё был насыщен запахом кедровой смолы. День был страшно знойным, и хоть смрад моря ещё не вернулся, на песчаный берег уже начали выползать морские звёзды. Дня два потом к морю рыбакам не подойти, пока эти твари не замрут. Но зато потом этих жалящих гадов можно собирать и перемалывать в порошок.
Привет, Дорогие Друзья. Вот, худо бедно, по паре строчек в день, дошла очередная глава Хлорного моря. Если кто-то ждал эпичного махача, и был разочарован столь блёклой развязкой, уж извините.))) Задумка была именно таковой, какой и вышла.
Хочу сказать спасибо всем, кто приобрёл "Страшную, смешную, печальную сказку", и отдельное спасибо всем тем, кто оставил отзыв после прочтения.
Подписывайтесь на Телеграмм и Vk. Чем нас больше, тем интереснее и продуктивнее процесс.
До новых встреч.
