Не скрою, никогда поэзию Софьи Парнок не принимала сердцем. Мешало моё собственное непонимание её особенности. Принимала как данность. Русская Сафо!!!
Но однажды в Дневниках М. Пришвина прочла: "Я – встреча света и тени и разрешение их борьбы: я – путешественник на своей дороге между светом и тенью …"
Подумалось : как точно! Каждый из нас – встреча света и тени. И увидела историю жизни да и всё творчество Парнок совсем в ином ракурсе.
Софья Яковлевна Парнок, Соня, Сонечка… Она смотрит на меня со всех фотографий, разбросанных по витринному столу музея… И я ловлю себя на мысли, что не могу оторвать взгляда от её глаз. Они никогда не выражают вызова, бунта, которые, несомненно, можно было бы увидеть в связи с её особенностью. В её взгляде – лирическая задумчивость, нежность, боль… Боль от какой-то громадной внутренней борьбы, "где нет побед, но есть потери …"
На одной из первых фотографий с куклами ей на вид лет шесть. Именно в эту пору произошла страшная трагедия – умерла после родов близнецов, Валентина и Елизаветы, её мама, которой было только 38.
Рухнул привычный детский мирок, в котором тень, исходящая от отца, человека жесткого нрава и достаточно независимых взглядов на всё, на все явления жизни, рассеивалась от света любви и ласки, исходящего от мамы.
Софья рано отдалится от отца, который после смерти матери становится более замкнутым, ещё более жёстким.
Соня, лишившаяся ласки, взрослела и потихоньку росла. Отчуждение и холодность отношений отца со старшей дочерью особенно проявились, когда тот женился на бывшей гувернантке Александре Левенсон, родившей ему еще одну дочь, Алису. Гувернантка (в большей части близнецов – Валентина и Елизаветы), практически сразу вызвала неприязнь у Сони, а после заключения отцом с ней брака, жизнь в родном доме для девочки-подростка стала тяжелейшей ношей. Мачеха не разрешала маленьким детям веселиться, шуметь, да и обычные детские игры в доме фармацевта были строго запрещены.
Девочка тянулась к подругам, ласковым, преданным, надежным. Конечно, у неё было много друзей обоего пола, но многочисленные предложения молодых людей, в которых она подозревала черты своего отца, отвергала. Оставляла без внимания всех, включая сына папиного друга Йофа, доброго и застенчивого. Соня никогда не полюбит ни одного мужчины.
Она чувствовала, что не похожа на других девочек, но стала воспринимать это как знак превосходства после встречи с Надеждой Павловной Поляковой, которая пять лет будет направлять её эмоциональную жизнь, вдохновлять её любовную лирику.
Софья - "путешественник на своей дороге между светом и тенью", лаской и злобой, нежностью и мрачной строгостью в обществе строгой гувернантки, на которой женился отец, лишённый дара отцовской любви.
Дети Парнох получили отличное образование. С ранних лет они обучались музыкальной грамоте, чтению, изучали немецкий и французский языки. Валентин и Елизавета интересовались балетом и литературой, София выбрала фортепиано как средство уйти от проблем. В юном возрасте она разбирала сложные нотные партитуры, Ференц Лист давался ей проще математических теорем. Собственно, и чувства к Надежде Павловне Поляковой проснулись отчасти потому, что та была любительницей классических опер и ярких ренессансных картин.
Окончив гимназию для девочек с золотой медалью, с отличным выпускным аттестатом, Парнок освободилась от опеки и уехала в Швейцарию. Учеба в консерватории Женевы у знаменитых педагогов расценивалась в еврейской общине Таганрога как анти родительский мятеж. Яков Соломонович попытался отговорить дочь от этой затеи, но обнаружил, что не может найти с дочерью общего языка : она не считалась с ним. Конечно, было горько. Тем не менее, он оплачивал содержание дочери до самой своей смерти в 1913 году.
В России молодая «бунтарка» училась на Бестужевских курсах, являвшихся университетом для девушек разных возрастов. Юриспруденция и литература стали призванием Софии, и она позабросила музыкальные этюды в начале 1900-х годов.
Когда Полякова исчезла из жизни Сони, единственным человеком, который интересовался ею, был Владимир Волькенштейн. Интеллигентный, пишущий, как ей казалось, трогательные стихи, он знал её достаточно хорошо, и казалось, не имел ничего против её «вкусов». По крайней мере, не вмешивался в эту область её жизни. Она с нежностью относится к Владимиру, отмечает, что у них общие взгляды, их мнения по ряду явлений совпадают, у них много общих друзей. Правда, она его не любила, но радостное возбуждение, блеск глаз при встречах с ним казались их друзьям проявлением любви. В сентябре 1907 года Софья выходит замуж за Волькенштейна.
Радостное возбуждение не покидало её: наконец-то этот факт примирит её со взглядами семьи (общества), она будет жить и творить в Петербурге, начнётся новая жизнь, которая непременно приведёт её к славе, и, конечно же, она хочет ребёнка!
Всё поменяется в одночасье. Соня узнает, что не может иметь детей. Болезнь щитовидки. В супружестве они прожили два года. Казалось, всё было для счастья: общие интересы, обширнейший круг общих знакомых – М. Гнесин, Блок, В. Иванов, Соллогуб, Ахматова, Волошин, Кузьмин, Я. Сакер, С. Чацкая и многия-многия… В 1909 году состоялся тяжёлый развод: Владимир не отпускал Соню, иногда опускаясь до низости (например, «открыл глаза» Валентину и Лизе, что их сестра бросает его в угоду нетрадиционной любви). Соня, которую тяготят литературный авторитет Волькенштейна и семейные отношения, у которых нет будущего, впадает в суицидальную депрессию. Получив всё-таки развод, она много путешествует. По Волге, в Крыму, по Кавказу… "Если бы я осталась с Владимиром Михайловичем, -пишет она в одном из писем,- то век пописывала бы, а теперь либо буду писать, либо совсем не буду…"
Она много пишет и много публикуется. В "Вестнике Европы", "Новой жизни" (под псевдонимом Андрей Полянин), "Русской молве" …
Какой-то период жизни Софьи Парнок я целенаправленно опускаю. Скажу только, что гормональные всплески, коими управляла её щитовидка, заставляли её переодеваться то в женское, то в мужское платье. Чаще в мужское.
Она сводила с ума и мужчин, и женщин. О её бурных романах много написано, особенно о романе с Мариной Цветаевой. Оставлю это. Ибо "не судите и не судимы будете"… Читая её письма, воспоминания жены Волошина, его матери, других близких ей людей, понимаешь, какой ад она носила в своей душе…
"Одно сейчас у меня в уме: "минуй нас пуще всех печалей" такая раздвоенность, которая в конце жизни заставляет признаться: "Когда я оглядываюсь на всю мою жизнь, я испытываю неловкость, как при чтении бульварного романа…"
В советский период её называли "буржуазной поэтессой". Её поэзия считалась несозвучной эпохе. Она и сама чувствовала свою чужеродность в этом мире, глухом к тонкому и изысканному. Стихи её в этом мире - "ненужное добро".
Никому не завещаю
я ненужное добро.
Для себя лишь засвечаю
хрустали и серебро.
И горит моя лампада,
розовая изнутри…
Ну а ты, кому не надо,
ты на пир мой не смотри.
Хроническое безденежье, ежедневная служба, изнурявшая её прогрессирующая тяжёлая болезнь, бездомность, скитание по чужим углам, переводы по ночам… Она страшно уставала. Но она умела быть счастливой несмотря ни на что.
Вот притянуло нас к отмели, -
слышишь, шуршат камыши?
Много ль у нас люди отняли
если не взяли души?
"Путешественник на своей дороге между светом и тенью", она напишет в конце своего пути:
Не придут, и не всё ли равно мне, -
вспомнят в радости или во зле?
Под землёй я не буду бездомней,
чем была я на этой земле.
Ветер, плакальщик мой ненаёмный,
надо мной вскрутит снежную муть…
О печальный, далёкий мой, тёмный,
мне одной предназначенный путь!
Путь как "встреча света и тени и разрешение их борьбы". Так много тени в жизни этой маленькой хрупкой женщины. Тень, отброшенная отцом, становящаяся с каждой встречей на жизненном пути всё темнее… А может не случайно она изменит имя? И дело вовсе не в том, что Парнок созвучнее Парнасу. Вот и брат, ставший основоположником джаза в России, с возрастом возьмет фамилию Парнах (о нём отдельная статья). Есть над чем призадуматься.
Бог весть, из чего вы сотканы,
Вам этот век под стать.
Воители!.. А все-таки,
А все-таки будут отроки,
Как встарь, при луне мечтать.
И вздрагивать от музыки, -
От знойных наплывов тьмы,
И тайно водиться с музами,
И бредить, как бредили мы.
Для них-то, для этих правнуков, -
Для тех, с кем не свижусь я,
Вот эта моя бесправная,
Бесприютная песня моя.