Предуведомление:
Григорий Иоффе
28 января (8 февраля) 1724 года был основан Санкт-Петербургский государственный университет – первый в России. В этот день Петр I издал указ об учреждении Университета и Российской академии наук.
Учись, студент!
Давно в голове моей сидела и ждала своего часа эта мысль: написать мемуар о том, как учился в университете. А тут сама жизнь подтолкнула: сколько-то дней и еще 300 лет назад Петр I, оказывается, издал указ о его основании. Из этих трёхсот шесть лет потоптал я его полы, посидел чуть ли не во всех аудиториях филфака, больших и не очень (чаще всего в «школе», на первом этаже), не говоря уже об актовом зале, где на лекциях выдающихся ученых ньютоново яблоко никогда бы не долетело до паркета. Особо запомнился спецкурс профессора Г.А. Бялого по Достоевскому: на эти лекции, казалось, съезжался весь филологический Ленинград.
Как полноправный студент вечернего отделения я впервые переступил порог филологического факультета – здания, известного, как дворец Петра II, – 1 сентября 1970 года. В университетском календаре этот день с моим именем до сих пор никак не связан. Что, конечно, обидно. Как-никак, шесть лет жизни грыз тут фолианты самых разнообразных томов и брошюр. А этот вот молодой человек, в сущности, Петр никакой, император всероссийский, который империей никогда не правил и в этом дворце никогда не жил, а лишь присутствовал при его закладке, остался в российской истории как его хозяин.
Говорят, правда, что то ли тень, то ли призрак державного отрока нет-нет да наведывается по ночам на филфак с горящей свечой, и даже засиживается в факультетской библиотеке, перелистывая фолианты прошедших столетий. Слухи, которые я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Ночным сторожем на филфаке не служил…
Этот снимок дворца-филфака я сделал некогда белой ночью с борта современного теплохода. Есть в нём нечто, возбуждающее воображение. Вглядитесь в окно справа от входа: не свеча ли это императора-отрока, так и не получившего в этих стенах высшего образования?
В свои 14 лет внук Петра Первого помер от оспы, так и не дождавшись завершения строительства своего дворца. Мне же на момент переступления порога единственного в те времена в Ленинграде университета было уже 22, и был я полный, с точки зрения филологических наук, остолоп и неуч. Как же так случилось? Ведь нормальные люди к столь зрелому возрасту свои университеты уже заканчивают. Я же успел окончить только техникум.
Тут, для потенциально возможного юного читателя этих строк, сделаю короткое отступление. Да, университет в Ленинграде в советские времена был один: ЛГУ – Ленинградский государственный университет имени А.А. Жданова. В те времена всем значимым учреждениям принято было присваивать те или иные имена. Вот и у ЛГУ была соответствующая приставка в виде А.А. Жданова, человека, оставившего по себе в нашем городе и стране в целом весьма неоднозначную память.
Университет был один, а все остальные высшие учебные заведения назывались либо институтами, либо высшими училищами, если речь шла о военном образовании. Кроме этого, были школы, техникумы (среднее специальное образование) и ПТУ – система профтехобразования, готовившая рабочие кадры для фабрик и заводов. И никаких там колледжей, гимназий и прочих никому не нужных названий! Я уже не говорю о ленинградских институтах, ныне сплошь и рядом переименованных в университеты, а то и в академии. Теперь даже футболистов «обучают» в академиях. Правда, от того, что академиев у нас появилось множество, образование лучше не стало. Тут пропорциональность скорее обратная: чем больше университетов и академиев, тем ниже его, образования, уровень. Объяснить, почему так, не могу, тут вопросы, скорее, к ребятам с матмеха…
После 8-го класса меня, по прихоти, или по совету, отца занесло в физико-механический техникум, куда я мог бы поступить еще после 7-го. Год долой. Четыре с половиной года в техникуме вместо спокойного окончания школы – еще два. До армии для поступления в институт у меня были бы два или три года. А после техникума – 30 декабря 1966-го защитил диплом, 11 января пошел служить.
Должен сказать, что за восемь лет учебы в 297-й школе на Социалистической (некогда Ивановской) улице, дом 16, я получил довольно прочный фундамент знаний по русскому и литературе. Но в техникуме эти предметы были на уровне факультатива, а два года в армии можно считать просто белым листом. Теперь же, кроме истории (здесь у меня проблем не было), нужно было писать на вступительных экзаменах сочинение, сдавать русский и литературу устно, а самое ужасное – немецкий язык!
За армейские годы голова моя напрочь освободилась от технических наук, оставив пустоты для филологических. Кусок хлеба, который мне обещал папа после получения диплома техника-технолога, я так и не проглотил. После армии пошел работать в типографию, где фотопечатником опять же работал отец, и начал там учеником печатника на офсетной машине. Довольно быстро освоил профессию и проработал там четыре года.
Оставалось заполнить те самые пустоты (на интеллигентском языке, который я еще не освоил, - лакуны), получить гуманитарное образование и стать либо знаменитым журналистом, либо не менее известным литературоведом. И то, и другое при моей фамилии, помноженной, правда, на наивную уверенность в себе, было в те годы подобно утопии.
Начал я скромно: придя из армии в ноябре 1968-го, уже в январе учился на подготовительных курсах в лавочке, которая называлась ленинградским филиалом московского полиграфического института и располагалась на тихохонькой улице имени акына Джамбула. В этом незатейливом заведении можно было бы тихо и спокойно получить диплом литературного редактора. К тому же, после армии у меня были трехлетние льготы для внеконкурсного поступления в вуз.
Проучившись полгода на подготовительных, я худо-бедно для внеконкурсника сдал экзамены, но в списках зачисленных себя не нашел. В лавочке мне долго объясняли, что для зачисления в оную нужно было набрать на один балл больше. У внеконкурсников, якобы, свои квоты и конкурсы.
Дело было в конце лета, и стало понятно, что я потерял еще год. Передо мной открылась «широкая, ясная» дорога в университет. Проложить ее грудью было два способа: в июне (это был уже 1970-й) – экзамены на заочный факультета журналистики, в августе – на филфак.
Первый этап я прошел довольно быстро: видимо, в ленинградской журналистике все квоты на еврейские фамилии были надежно освоены, и суетился я совершенно зря. Дошел только до русского устного, где два специалиста из нордических блондинов без труда вывели меня на оценку 2 балла, по студенческому – «неуд».
Зато в августе я сдал всё, и получил, наконец, заветную сумму баллов вместе со студенческим билетом. Отныне четыре вечера, а когда начались спецкурсы и спецсеминары, – то и все пять, как в известной пьесе, я проводил на Университетской набережной.
Продолжение следует...