Барыня
Дело было в 1943 году, с деревьев опадала листва, наступила осень. Остановились мы на хуторе, домов пять, как сейчас помню, там было. Мой взвод в самом большом столовался. Хозяйка, женщина лет за тридцать, встретила приветливо, повару нашему разрешила дрова из её поленницы брать, но в дом не пригласила. Сказала: «Где крыша есть, там и располагайтесь». Хозяйство у неё было большое: несколько сараев, конюшня, свинарник, вот только там никто не хрюкал. Мы её меж собой прозвали Барыней, уж очень она важно ходила, да ещё и командовала.
Прошло пару дней, «пустая» каша стояла поперёк горла, ни одной жиринки в ней не было, а желудок мужчины требует хорошей еды! Был у нас боец, за подвиги его ничего не скажу, рядом меня не было, но охочий до баб – только за ноги держи! Фамильничать во взводе было не принято, все звали его Петрухой, от имени Пётр. Начал он с хозяйкой дома заигрывать. То воду ей в хату занесёт, то плетень поправит. Мы смеялись над ним: «Как глухарь за тетёркой ходит!». Раз, возле колодца, пристал он к Барыне, так та его коромыслом отходила.
Просыпаемся утром третьего дня, а Петрухи нет, да и хозяйка по воду не вышла. Улыбнулись мы: «Сговорились». Через час видим, что несёт на себе наш Петруха половину свиной туши. Слюна у нас текла так, что гимнастёрку жалко. Разрубил боец мясцо, повару передал, тот обещал, что скоро будет сытный гуляш. Хватило не только нам, а и бойцам других взводов. Вечером Петруха подошёл к костру, возле которого мы сидели. «Прошу как людей, не суйтесь ночью в дом!» - сказал он. А мы что? Мы люди понятливые. Окружили хату и «держали оборону» пока крики в доме не стихли.
Осенью, но уже следующего года, хоронили Петруху под берёзой. Жёлтые листья падали на свежий могильный холмик. Немец нам такое из своих орудий устроил, что половина роты ходила оглохшая, было много погибших. Петруху опознали по наручным часам, которые он за день до боя выменял на немецкий серебряный портсигар. Вечером решили помянуть товарищей, старшина выделил полфляжки спирту. Стали разливать по кружкам, а тут наш Петруха руку с посудой тянет. Вот радости было! Оказалось, что его отправили в разведку, он только–только вернулся, а часы ранее сменял на табак.
После войны, по долгу службы, я проезжал мимо того хутора. Заглянул. На двор вышел Пётр, рядом с ним двое мальчишек и та самая Барыня. Мы с Петром обнялись, а потом под чарочку всю ночь вспоминали наших боевых товарищей.
Захаров
После госпиталя я прибыл в роту лейтенанта Захарова, тот остался за командира после гибели капитана Леонтьева. Бойцы молодого ротного хвалили, говорили, что такого ещё поискать надо.
Посёлок, из которого предстояло выбить врага, был хорошо им укреплён, для этого была веская причина, на железнодорожную станцию можно было попасть только через него. Три дня разведчики искали проход, но так и не нашли. Командованием полка было принято решение наступать в лоб противнику.
В тумане мы вышли на исходную позицию. Запрещалось не то что курить, даже разговаривать. Бойцы ёжились, и не от утренней прохлады, а от вида того, что нам предстояло атаковать. Несколько рядов колючей проволоки, поваленные в нашу сторону деревья, представляли собой серьёзное препятствие. В бой пошли другие подразделения, их поддерживали огнём артиллеристы. Настала и наша очередь. Продираясь сквозь ветки, мы добрались до канавы, по нам тут же ударили вражеские миномёты. Две тридцатьчетвёрки выехали на поляну, наматывая на гусеницы колючую проволоку, они вели стрельбу из пушек по позиции немцев. Почти сразу обе машины были подбиты. Я услышал команду: «Вперёд».
В блиндаж командира батальона вошёл боец, с него стекала вода, отваливались куски грязи.
- Рота лейтенанта Захарова вышла на окраину посёлка, ведёт бой, - доложил он.
- Ай, молодец! Передайте, чтобы держался! – майор посмотрел на карту, - наступление прекратить. Роту Денисова отвести к лесу. Пусть ударит там. Пока противник сообразит, где наш главный удар, пройдёт время.
- Одна рота долго не выдержит! – сказал начальник штаба.
- Именно поэтому нужно торопиться! И чего это артиллерия замолчала?!
Горели дома, санитары перевязывали раненых. Собрав возле полуразрушенной церкви пленных, мы легли на голую землю. Подъехала машина, из неё вышел командир полка, хочешь не хочешь, а надо подниматься. Построились. Лейтенант Захаров доложил комполка о взятии части посёлка.
- Сколько у тебя, лейтенант, бойцов осталось? – спросил полковник.
- Двадцать один.
- Двадцать два, - уточнил раненый танкист, встав в строй.
- Комбат, а почему у тебя ротой командует лейтенант? – полковник повернулся к командиру батальона.
- Капитан Леонтьев погиб, больше некому.
- Я спрашиваю, комбат, почему он до сих пор лейтенант?!
- Понял. Исправим.
Гвардии майор Захаров участвовал в параде Победы на Красной площади 24 июня 1945 года, мы стояли рядом в одной шеренге. После он окончил военную академию имени В.М. Фрунзе. В 1951 году, в качестве военного советника, участвовал в боевых действиях в Корее. В звании полковника командовал воинской частью в Подольске. Скончался в 1989 году.
Фотографии
В 1990 году я поступила в один из институтов Москвы, выбрала филологический факультет. Хотелось узнать о своём родном русском языке как можно больше и передать знания другим. Большим удобством было то, что жила я совсем недалеко от места учёбы, минут двадцать ходьбы пешком. По дороге я проходила через небольшой парк во дворе трёх многоэтажек. Как-то обратила внимание на старика, который сидел на лавочке и не двигался.
- С Вами всё хорошо? – спросила я, тронув мужчину за плечо.
- Всё хорошо. Воздухом свежим дышу.
- Вы плохо выглядите. Обратитесь к врачу, - посоветовала я.
- В моём возрасте, внучка, врачи бесполезны. Сколь моё, столь проживу. Беги, поди, на занятие опаздываешь, а я ещё посижу.
Не могу сказать, что я раньше видела здесь этого человека, может просто проходила мимо, но с того дня я стала с ним здороваться, он отвечал на приветствия.
Прошло, наверное, месяца два. Осень выдалась холодной. Проходя мимо старика, я как всегда поздоровалась и обратила внимание, что он обут в домашние тапочки.
- Простите, а Вам не холодно?
- Нет, внучка, хорошо мне, - ответил он.
- Давайте я Вас до дома провожу, переобуетесь, да и кофту надеть надо.
- Проводи, - согласился старик.
Поднявшись на лифте на шестой этаж, я помогла старику открыть дверь в квартиру. Он никак не мог попасть ключом в замочную скважину.
- Проходи на кухню, за доброту твою чаем напою. У меня и печенье есть.
- Спасибо. Мне идти надо.
- Успеешь.
Старик сказал это таким голосом, что я тут же забыла про зачёт, который нужно было сдать сегодня утром.
Мы пили чай и молчали.
- А у Вас родственники есть? – спросила я.
- А как же. Дочь.
- Помогает?
- Конечно. Вот и носки новые принесла, только дни мои считает.
- Как это?
- А ты на календарь посмотри. Вон, в прихожей висит.
Я вышла в прихожую, где нашла прикреплённый к стене календарь. Скажу честно, изображение на нём полуголых девиц было не уместно.
- А чего даты перечёркнуты? – спросила я.
- Так я и говорю: дни мои считает. Прожил день – зачеркнула, прожил другой – снова крестик.
- А еда у Вас есть, а то я бы купила?
- Есть. Полный холодильник.
Пока старик ходил в туалет, я открыла холодильник. В нём было пусто! Совсем!
Я взяла над этим человеком шефство. Как только была возможность, покупала еду, приносила, благо квартиру знала, наводила у него в жилище порядок. Каждый раз, передвигая три коробки, мучилась вопросом: «Что в них?».
- Тяжёлые! А что в коробках? – спросила я как-то.
- А там, внучка, жизнь моя. Хочешь посмотреть?
Я кивнула. Всеволод Петрович, так представился мой подопечный, открыл верхнюю коробку, там были чёрно-белые фотографии разного размера.
- Я на фронте корреспондентом был, писал мало, а фотографировал много. Что-то в газеты забрали, остальное у меня осталось. А сейчас кому это надо? – как бы сам у себя спросил старик.
Я взяла в руки большую фотографию, на ней были три полковника и сержант.
- Это на совещании дивизии в 45 году. Сержант это я. Командиры настояли, чтобы я с ними сфотографировался. Вот этот, - старик указал на офицера с бородой, - здесь, в Москве, жил. Давно не общались, может, и нет его уже в живых.
- Дочь давно приходила?
- Вчера, - Всеволод Петрович отвернулся, я поняла, что он говорит неправду.
- Я к Вам через два дня зайду. Хорошо?
- Заходи, внучка.
Через два дня зайти не вышло, заканчивался семестр, мне нужно было подтянуть «хвосты». Лишь на четвёртый день я выкроила время. Войдя во двор, увидела мальчика лет семи, он что-то держал в руках и плакал.
- Что случилось? – взволновано спросила я.
- Здесь мой дед, а его на свалку! – мальчик протянул знакомую мне фотографию с тремя полковниками и сержантом.
- Ты где её взял?
- Там! – мальчик указал в сторону мусорных баков, - там их много!
Я оттащила коробки с фотографиями в сторону, мальчик пообещал, что будет их охранять. Поднявшись на шестой этаж, я стучала кулаком в дверь Всеволода Петровича.
- Умер он. Вчера похоронили, – сказали мне из приоткрытой соседской двери.
Через месяц, с помощью декана моего института, я передала фотографии в архив газеты «Правда», а ту самую, с сержантом, оставила себе.
Банщик Толя
Был у нас в дивизии, в хозроте, боец один. Головастый, рукастый, деревенский, одним словом. С помывкой на фронте как? А ни как! Нашёл воду, умылся, хорошо, если постирался, а про полноценную баню и говорить нечего. Так вот этот боец, Анатолием его звали, а по-простенки Толей, придумал устроить на трофейном немецком грузовике баню. Смеху было над его затеей, только за живот держись! Но глядя на его работу, многие стали помогать. Кто-то таскал доски, кто-то выбивал из них гвозди. Через неделю из избушки на колёсах пошёл дым, затопил он печь, которую разведчики притащили из немецкого блиндажа. Выстроилась очередь, но почти все с недоверием были. Трое суток народ мылся, парился, некоторые по второму разу зайти хотели, но Толя за этим делом бдил, не пускал. Так и ездил он по батальонам, ротам, ясное дело, когда боёв не было. Командование про такое чудо узнало быстро, само пользовалось.
Отправили Толю на аэродром, лётчикам чистота тоже нужна. Ну, мужчины помылись, наступил женский день, а там баб человек двадцать. Толя человек понимающий, отогнал своё творение в лес, дабы глазом мужским никто не смотрел на голую повариху или связистку. Растопил свою печурку и в сторону отошёл, жена всё-таки есть, дети. Сидит себе, письмо домой пишет, слушает довольные женские крики. Вдруг, видит немца! Самого настоящего, только без каски. Разведка то была или десант какой, кто знает. Толя писанину свою отложил, автомат с земли поднял, позицию занял. На полянку вышли десять вражеских солдат, на бойца от них ноль внимания, хоть он и совсем близко был. Ещё бы тут такое твориться! Подождав пару минут, может, кто ещё поглазеть выйдет, Толя открыл огонь. Пятерых срезал одной очередью, двоих достал прикладом, а троих пленил. Подоспевшей с аэродрома помощи оставалось только успокаивать бойцов женского полу. Толю за тот бой наградили, а командир дивизии стал называть его уважительно по отчеству.