Продолжаем публикацию Провинциального романа. Начало здесь.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Дома Полину долго рвало. И вспененной едой, и остатками еды. А после всего черной вязкой желчью. То ли вино не пошло. Невзирая на цены, оно могло оказаться подделкой. То ли желудок воспалился на нервной почве.
Одну небольшую язву Попадья нажила себе еще пару лет назад. Прополоскала рот и горло. Почистила зубы. Но противный едкий запах не исчез. Влезла в душ, долго и старательно полоскалась под струей запредельно горячей воды.
Нежная Георгина уверяла, что Лина кипятком моется. Бывало, войдет она к ней в ванную. По делу чрезвычайной важности – в туалет человеку приспичит, да-да-да, санузел то совмещенный. Только соберется пристроиться на толчке, глянь из-за шторки пар валит. Поежится старшая сестра, поохает, а все ж таки не утерпит, слегка мокрую занавесочку отодвинет и как сунет пальчик под кран, попробовать, а вдруг не настолько горячо? Взвизгнет. Отдернет руку. Пожалеет себя. Ведь ошпарилась же! Сидит потом на унитазе и ворчит, что ей не понятно, почему с младшей кожа не слезает, от такой температуры.
Вышла из ванной девушка мокрая и чистая. Завернулась в банное огромное полотенце, размерами больше на простыню похожее. Смешное такое. Розовое, с маленькими розовыми же цветочками вышитыми. Жанна Касимовна на прошлый Новый Год подарила. Ножки в алых вьетнамках резиновых. Прикупила их, чтобы в бассейн ходить, да пока ни разочка не выбралась. Оглядела родные хоромы. Мама спала у включенного телевизора. С ней подобное случалось все чаще и чаще.
Встала в прихожей. Резко и сердито, будто оно перед ней провинилось, сбросила полотенце, скомкала, зашвырнула в ванную. Захлопнула дверь. Долго смотрела на свое отражение в зеркале. Желто-зеленая физиономия. Глазки маленькие. Нос багровый. Волосики редкие. Талия… Да и не было у нее талии никогда. А остатки тоже расплылись. От сидячей работы. От поздних ужинов. Целлюлит, само собой. А как без него? Ноги. Про ноги ей сегодня все сказали. Прямым текстом. Без деликатных намеков.
Реветь уже не хотелось. Полина набросила халатик на голое тело. Выключила мамин телик. Выпила горячего чая с мятой. Вернее, запила им пять таблеток валерьянки. Глянула на часы. Половина второго. А завтра первая смена. И вставать в семь. Завела будильник. Намазала морду кремом. Повалилась в постель. Думала, что будет долго ворочаться и вздыхать. Нет. Повезло. Отключилась сразу же. Бум. И темный поток сновидений подхватил, повлек за собой.
Но чем такое видеть – вспоминать, лучше было до утра с чаем на кухне сидеть, книжку читать.
Лина, маленькая козявка, стояла возле лавочки, на которой Георгина болтала с приятелями. Одна из девчонок подтолкнула другую локтем, показывая на ноги младшей Поповой.
Лина шла с мамой по коридору в детской поликлинике. Очереди. Длинные очереди в каждый кабинет. Многие родительницы косятся: кто с ужасом, кто с брезгливостью, кто с неприязнью, а кто и с радостью, что у своего ребенка, Слава Богу, с конечностями полный порядок. Лина ежится от этих взглядов, но деться некуда. Мама тащит ее к доктору.
Лина в школе. Дерется с пацанами. Злобно. Изо всех сил. Раз и в глаз. Два и в нос. Чтобы перестали дразнить. Чтоб это закончилось. У!!! У!!! Убила бы! Честное слово. А!!! Вмешивается класснуха. Кричит. Растаскивает забияк по четырем углам. Стыдит. Особенно Полину, ведь она – девочка. Девочка?
Лина лежит в постели с Вадимом. Все было хорошо. Вот еще минуту назад, чмокнул в лоб. Отвалился. Распростерся рядом. Попросил сонным голосом, чтобы через пол часа она его обязательно, ну – кровь из носу, разбудила. Ему еще ехать и туда, и сюда. И…
Всхрапнул. А она рядом, перевернувшись на бок, жадно и ласково смотрит на его лицо. На мокрую прядку золотисто-пшеничных волос, приклеенную ко лбу. Вадим. Вадим. Такой славный. Такой невероятно хороший. Слишком хороший для нее, кривоножки?
Лина проснулась. Резко села в постели. Рядом негромко похрапывала мама. Ночью как обычно, она перебралась с диванчика в зале, на котором засыпала при включенном телике, сюда на законное место. А ведь встанет и скажет, что нога так болела, так болела и она, бедняжка глаз сомкнуть не могла. Всю ночь мучилась, ворочалась с боку на бок. Ясен перец. Еще и обидится, если ей не поверить. Лина пробовала говорить правду. Мол, дрыхла ты, как порядочная. С часу ночи и до восьми утра! Мама злилась и кричала, что неблагодарная дочь клевещет. Делать ей больше нечего, только напраслину на больную родительницу возводить.
За окном было темно.
Звонил, надрывался, будильник.
***
Медленно, по частям поднимаясь, она заставила непослушное тело доползти до кухни. Торопливо сварила себе и жадно выпила крепкий горький кофе. Есть решительно не хотелось.
Попадья почистила зубы, причесалась. Зевая и вздыхая, собрала сумку. Проверила, есть ли деньги в кошельке. Лезть в душ не тянуло. Лина сполоснула ноги, подмышки, тщательно вымыла причинное место.
Достала из холодильника обитающий на полочке флакон темного стекла. Встряхнула несколько раз. На этикетке от руки твердым красивым почерком так и было написано: Трижды взболтай меня! Перед употреблением.
Протерла лицо загадочным лосьоном. На обратной стороне флакона тоже имелась надпись: «Верни меня в холодильник!»
Косметолог, вручившая зелье посоветовала по утрам вместо воды пользоваться ее средством и соблюдать инструкции по применению. Кремы и лосьоны она сама изготавливала и продавала. Лина пока не заметила разницы, никакого особого сияния кожи, или повышения упругости, но и прошло то дней шесть, семь.
Так что она решила продолжать эксперимент. Вдруг, через месяц лицо и правда засияет как по волшебству.
Косметолог в «Чародейке» была не обычная, можно даже сказать реально странная. Или еще жестче: с придурью. Но при этом – результаты клиенток более чем устраивали.
Самой Алене было хорошо за тридцать, но сколько точно никто не ведал. Может и под пятьдесят. Довольно стройная, с аккуратно уложенными в узел светло каштановыми волосами, непременно в наглаженном и подсиненном белом халате как хирург. Гордилась, что обслуживает самых-самых респектабельных дам Заранска. Ко многим выезжала домой. И абсолютно не переживала о куске хлеба насущного.
В отличие от многих горожан, крепко ударившихся о стены, которые перед ними поднялись, выросли-обнаружились в это непростое время.
Помимо надписей, которыми косметолог украшала баночки и флаконы, наличествовал вагон других странностей. Например, Алена не умела молчать от слова совсем. Речь ее лилась беспрерывно, но клиентки терпели. Заткнуть косметолога и потрепаться самим не удавалось даже женам из того самого дома возле площади, где в огромных квартирах с высокими потолками и приходящими уборщицами, кухарками, жили сливки самой разной консистенции, происхождения и комплекции. От жен и дочерей секретарей горкома КПСС, до ректора Университета, таинственных офицеров КГБ, от людей официально носящих погоны до скромных профессоров истории, о которых никто не мог сказать ничего, кроме: «Просто так в этом доме квартиру не дадут»…
Вот!
Обслуживала косметолог многих женщин из этого особенного строения. Снаружи дом выглядел довольно просто. Хотя и был огорожен, как школа или детский сад, и даже имел будочку с охранником у входа. Внутри уже в подъезде с консьержкой и цветами на подоконниках начиналась совершенно иная, не провинциальная советская жизнь.
Две квартиры на площадке. Минимум три-четыре комнаты, не считая гигантских прихожих, солидных гардеробных и застекленных лоджий. В каждой квартире пара туалетов, в одном из них – вот разврат, - есть биде…
В этом особенном месте Алена научилась очень многому. Но не тому, что стоит закрыть рот и выслушать свою клиентку.
Обыкновенно, небедные и влиятельные женщины, платили парикмахерам и массажистам деньги, помимо их прямых профессиональных услуг, еще и за возможность высказаться. Порассуждать о чем-то, разумеется, не касаясь семейных дел. Но и без них тем для болтовни хватает. И? Алена не давала дамам шанса. Она входила, уже рассказывая о чем-нибудь, и обувалась в прихожей, так и не умолкнув.
Тем не менее, клиентки не переводились!
Уникальный случай.
Именно из-за того, что дивные смеси, пасты, мази, примочки, лосьоны, которыми она снабжала женщин – были эффективными.
Зелья Алена варила сама. Требовала, чтобы их хранили в холодильнике. Не больше четырнадцати дней после того, как открыли баночку!
- Вы же понимаете, что консерванты вредны для кожи? В моих средствах никакой лишней химии или антибиотиков нет.
- А что там? У…. Как воняет…. Фу! Гадость!
Кривилась очередная клиентка, понюхав вожделенный эликсир или бальзам.
- Какая разница? Допустим, измельченные пиявки и мухоморы. И что? Вы же не есть это будете. А на руки на ночь наносить.
О чем говорила неумолкающая Алена? Как правило, о книгах. Читала она их в чудовищных количествах. Не только тупенькие слащавые истории в мягких обложках, но и классику. Вплоть до французских театральных пьес. И обожала разбирать поступки, характеры, мотивы тех или иных действий персонажей так, как обычно женщины о своих мужьях, свекровях или детях рассуждают. И о тех коленцах, которые их дорогие родственники выкидывают. То есть безжалостно и подробно.
Что ж. Вернув лосьон в холодильник, Лина быстро причесалась. Жестко дергая расческой тонкие волосы. Стать бы хорошенькой. Каким-нибудь фантастическим способом.
Раз. Попадья зажмурилась.
Два. Приоткрыла один глаз.
Три. Глянула на себя в зеркало. И не сдержалась, плюнула в отражение.
***
Неделя протянулась через жизнь Попадьи нервной красной нитью. Все внутри сжималось в бесконечном ожидании звонка Вадима. Или визита. Одна из двух девиц говорила же, что ему что-то нужно от Лины. Верно? Так пусть придет. Пусть явится красно солнышко.
Увы.
Вадим ни извиняться, ни просто находиться не спешил. Лина, страдая, попросила его сестру о помощи.
- Скажи ему, пожалуйста, пусть позвонит.
- А что случилось?
- Поговорить нужно.
- Набери ему сама.
Отмахнулась Анна.
Лина скривилась. В самом начале их отношений, она дала железное, нерушимое обещание никогда не набирать его номер. Вадим объяснил, что мама неадекватно реагирует на женские голоса. Кричит. Расстраивается. Не огорчать же ее? Верно? Он и сам всегда позвонит, подъедет. Лина соблюдала, не ей установленные правила, как нечто само собой разумеющееся. Так хотел Вадим. А она всегда, с первой встречи привыкла уступать, не рассуждая. Вот дура!
Он не звонил. Не поджидал после работы. Просто исчез. Без ссор и выяснений отношений.
Лина мучилась, но держалась.
***
В пятницу вечером в дверь ее кабинета постучали.
- Входите.
Ответила Лина тусклым, как пыльная бутылка голосом. Она стерилизовала инструменты. Протирала флакончики. Разбирала салфетки. Словом, наводила порядок на рабочем месте. На одну секунду вскинулась было, а вдруг? Вдруг, Вадим? Как же. Индейская народная изба – фигвам называется.
В дверях стоял в расстегнутом модном пальто, чуть выпятив животик, кто? Неужели, Николаевич? Уж кого не ждали.
- Вы?
- Мы на ты.
Поправил он ее снисходительно.
- Хорошо. Ты.
- Привет!
- Привет.
- Лин. Дело на сто рублей есть.
- Легко. Входи. Рассказывай.
Иван Николаевич протиснулся в узенькую дверь. Полгода назад, в отдельный кабинет превратили крошечный закуток в самом конце коридора. Внутри было тесновато, но по любому лучше, чем в общем зале за ширмой.
- Как тут у тебя просторно.
- Ага.
Улыбнулся. Присел на стульчик. Развел руки в стороны, дотронулся до стен. Хмыкнул.
- Сразу видно, слонов не обслуживаешь.
- Верно.
Ей не хотелось шутить. Не то состояние. Но обижать кривой мордой ни в чем не повинного человека тоже не выход.
- Перейду к делу.
Лина прислонилась к закрытой двери. Сжала в руках салфетку. И разрешила.
- Валяй.
- Бабуся увидела в каком-то фильме ногти красные у старушки.
- ?
- Ну, лазила там одна перечница по лестницам босиком. А моя родимая сейчас хуже ребенка. Родилась у нее светлая идея? Пиши пропало. Колом не вышибить. Ломом не выковырнуть. Клинит ее, конкретно.
- Дальше.
- Просит, чтобы я ей услужил. Как любимый внук. Привез мастера. Сделал подарок, в общем. Может это всего на один раз. А может, и нет. Заколебала. Сама-то уже не дойдет. Она из квартиры пару лет не выбирается никуда. Привези, да привези маникюршу. Когда ей что в башку втемяшится, лоб разобьет, но настоит на своем. Дешевле сразу сделать, как хочет. Ну, я о тебе вспомнил. Выручишь?
- Когда?
Спросила Попадья, которой смертельно трудно было притворяться вменяемой. Держать себя в руках, если хочется упасть на пол и завыть? Она старается изо всех сил. Целую неделю. Нет. Вечность. Почему она отвечает? Соглашается? А Николаевич, кажется, рад?
- Давай сейчас. Чего быка за хвост тянуть?
- Ладно. Подожди на улице. Смену сдам и оденусь.
Опустошенность. Тоска. Банальные слова ничего не описывающие. Полина казалась себе протухшим продуктом. Лежит кусок, предположим сыра, на полке. И каждый, кто берет его в руки, морщит нос, сердито швыряет обратно. Фи! Отрава!
- Ты не долго?
- Нет.
Только старухи, озабоченной педикюром и маникюром ей и не хватает для полноты ощущений. Чес слово.
***
Вышла из дверей салона, обвела темную улицу больным взглядом. Со знакомых ступеней, сколько здесь хожено-перехожено, едва не грохнулась.
Николаевич сидел в машине. Выскочил наружу. Спросил озабоченно. Только-только заметил, что она не в порядке?
- Что такое? Приболела? Давай переиграем. Домой доброшу.
- Кажется, так будет лучше. Прости.
- А что с тобой? Голова болит?
С максимально возможной честностью Полина ответила.
- Нет. Сердце.
***
Дома не полегчало. Мама встретила упреками.
- Есть не приготовлено! В ванной грязь!
Полина протопала мимо гневной родительницы, будто тумбочку обогнула, не вступая в дискуссию. Молча. И не разуваясь. В грязных ботинках. Шарф и перчатки сбросила по дороге. Не снимая куртки, повалилась поперек постели.
Мама выросла рядом с кроватью. Наклонилась над телом дочери, принюхиваясь. Спросила тревожно.
- Ты пьяная?
- Нет. Отстань.
- Что случилось?
- Ничего. Уйди.
Точно ворона возле умирающей свиньи кружится. Вяло подумала Попадья о матери. Стиснула веки, чтобы слезы не лились. Капля за каплей они просачивались, впитываясь в подушку. Тушь и тени расплывались по наволочке. И наплевать.
- Что такое, Полиночка? А?
Сменившая пластинку мама тяжело присела рядом, со вздохами и охами. Принялась стаскивать с дочери ботинки. Было и приятно, что о тебе заботятся, и противно, что видят в таком убогом состоянии.
Жизнь мутузила, не стесняясь. События сыпались на ее голову, сколько она себя помнила. Неприятность за бедой, а следом пакость какая-нибудь. Жуть за мерзостью, гадость за дрянью. Лина, привычно стиснув зубы, терпела и ругалась. Жизнь месила ее как тесто. Ничего хорошего она привычно не ждала. Вот, редкий случай, расслабилась.
На, получи фашист гранату.
Валяется, словно глупая жертва дорожного происшествия. Корова, сбитая грузовиком. Ревет.
- Уйди. Пожалуйста.
- Да как же? Да зачем? Полиночка. Разденься. Я тебе чаю принесу.
- Ничего не надо. Ничего.
Продолжая кудахтать, мама все же стянула с дочери куртку, расстегнула кофту. Укрыла колючим клетчатым пледом.
- И правильно. Лежи. Отдыхай. Завтра выходной. Хоть весь день проваляйся. Устала. Замучилась. Зови, если что.
- Угу.
- Принесу, что скажешь.
- Угу.
Заботливости у мамы хватило ненадолго. Вожделенная бразильская эпопея начиналась. Заслышав знакомую мелодию, родительница впала в транс. Как слон в мультике о приключениях сыщиков-колобков.
Топ. Топ. Топ.
Заторопилась в зал.
Если бы Лина валялась на полу, а не на постели, мама бы переступила через тело. А так просто вышла из комнаты.
Прикрыла за собой дверь. Кашлянула. Блаженно вздохнула.
Заскрипело старое кресло. Зрительница устраивалась поудобнее.
Лина обеими руками стиснула виски. Не нужна. Никому. Никому в целом мире.
Абсолютно.
Что делать?
...
В "Провинциальных романах" теперь всё заканчивается или хорошо, или прекрасно!
(Продолжение во вторник)
#шумак #наталяшумак #провинциальныйроман #попадья #роман
.
Автор: Наталя Шумак
.
За обложку серии и романа горячо благодарю Сергея Пронина.