Про памятник Юрию Долгорукому написаны сотни больших исторических очерков и крохотных любительских заметок.
Авторы этих публикаций подробно рассказали читателям о личности основателя Москвы, о площади, на которой возведён этот памятник, и про то – какие монументы здесь стояли ранее и почему они были снесены.
Написали про скульптора, который создал величественную конную статую.
И даже поведали читателям про здание мэрии Москвы напротив - для кого оно было построено, как аферисты в позапрошлом веке ухитрились «продать» эту резиденцию столичного градоначальника английскому посланнику, как дом горел при Наполеоне и так далее.
Об одном только никто из журналистов не написал ни слова. О том, что за конь послужил моделью для памятника Юрию Долгорукому.
Об этом история умалчивает. И документов никаких не осталось.
И я бы ничего не знал про этого могучего жеребца, если бы однажды не познакомился с известным советским фотожурналистом Леонидом Лазаревым (1937-2021).
В двадцать лет он получил свою первую фото-премию и решил сделать любительские занятия своей профессией.
В двадцать пять – стал штатным фотографом журнала «Советская женщина», потом аудио-журнала «Кругозор».
В сорок – закончил операторский факультет ВГИКа.
В шестьдесят - вошел в число ста лучших фотографов мира, и фирма по производству фототоваров «Истмен-Кодак» присвоила ему звание «Кодак-мастер».
Участник множества фотоконкурсов, выставок – в том числе, в Конгрессе США - и лауреат десятков профессиональных премий.
Работы Леонида Лазарева приобретали самые известные аукционные дома мира, музеи и даже Третьяковская галерея.
Удивительно разносторонний был человек.
Прекрасный рассказчик, он в возрасте 50 лет решил добавить к своей работе фотожурналиста профессию актёра – и получил профессиональную квалификацию Министерства культуры «Артист разговорного жанра».
А в 75 лет вдруг стал заниматься скульптурой, и это у него тоже получилось неплохо – например, его бронзового «Фотографа» приобрел Ульяновский музей-заповедник «Родина Ленина».
Композитор Геннадий Гладков говорил о его творчестве так:
«Для меня первое впечатление от работ Леонида Лазарева было сродни впечатлению от великих музыкальных произведений. В его фотографиях я нашел аналоги мелодии, гармонии, ритму, ярким динамическим контрастам, полифонии. Я увидел разнообразие «оркестровок» - то прозрачных, воздушных, почти нереальных, то очень плотных, нарочито документальных, пронзительно-бытовых…»
Одна из наиболее известных фотографий этого мастера – Юрий Гагарин, шагающий по плитам аэродрома «Внуково» после своего возвращения из космоса. Десятки фоторепортеров со всего мира снимали это событие – однако, лишь зоркий глаз Леонида Лазарева разглядел развязавшийся шнурок на ботинке первого в мире космонавта.
**********************************************
Родился Леонид Николаевич в семье цирковых мотогонщиков по вертикальной стене.
Этот "смертельный атракцион" стал популярным в СССР в начале 30-х годов благодаря американским артистам. Те привезли в СССР собственный реквизит – три мотоцикла «Индиана-Скаут» и разборную «бочку», которая за пару дней монтировалась на любой открытой площадке. Через год против этих мотоциклистов советское ГПУ возбудило дело по обвинению в шпионаже. Однако, весомых доказательств следователи так и не нашли, поэтому американцев просто выслали из СССР в 24 часа.
Три импортных мотоцикла и детали "бочки" остались в Москве. Они долго валялись на складах, пока, наконец, чиновники Госцирка не решили создать советский аналогичный спортивный атракцион, предложив участвовать в нём нескольким нашим известным в то время шоссейным гонщикам. Одним из них был Николай Мундигер, который впервые сел на мотоцикл ещё в 1918 году.
Тот быстро освоил номер – сначала в одиночку, затем, вместе со своей женой Надеждой Лазаревой. А вскоре они и своего старшего сына Романа ввели в атракцион, и теперь семья гоняла на мотоциклах внутри «бочки» втроём, причём – навстречу друг-другу. Мотоциклы оставались всё теми-же «Скаутами»: у них был удивительно ровный, без рывков, ход и низкий центр тяжести – идеальное сочетание для такого смертельного трюка.
Николай Фёдорович пытался и младшего сына Лёню сделать цирковым мотогонщиком, однако у паренька на первой же репетиции от четырёхкратных перегрузок не выдержали сосуды, и тот, почти потеряв сознание, едва не разбился.
Этот семейный номер продержался почти четверть века, пока не травмировалась Надежда – лопнуло переднее колесо, она рухнула с высоты и упавший следом мотоцикл придавил артистку. Несколько сложнейших переломов и почти год реабилитации.
Потом в дорожной аварии в Москве погиб на мотоцикле Роман.
Только после этого Николай Мундигер слез со своего «Скаута», однако арену не бросил и еще десять лет вместе с клоуном Румянцевым (цирковой псевдоним «Карандаш») работал номер с комическим автомобильчиком «Апчхи». Эту клоунскую машинку он построил своими руками из старых запасных частей.
Младший его сын Леонид, получая в 16 лет паспорт, взял фамилию матери.
И это понятно: в те годы иметь фамилию Мундигер – то-ли немецкую, то-ли шведскую, то-ли еврейскую – было, мягко говоря, «не комильфо». Откровенного шовинизма и антисемитизма в СССР, разумеется, не было, но в отделах кадров и в приёмных комиссиях ВУЗов в таких случаях говорили: «Фамилия странная, нерусская какая-то. Ну, вы же понимаете…»
На этом я заканчиваю экскурс по биографии нашего героя и даю слово ему самому:
«…Я вырос в Москве, в старых переулках возле Белорусского вокзала.
Окна нашего дома выходили в 3-й Лесной переулок, в створе которого стояла Никольская старообрядческая церковь. После войны возле этой церкви были свалены стальные противотанковые «ежи», оставшиеся ещё от сорок первого года – ими тогда перегораживали Ленинградское шоссе, опасаясь прорыва немецких танков в столицу.
Мимо этих ржавых стальных «ежей» надо было лавировать, чтобы пройти от нашего дома к церкви и затем – направо, к Белорусскому вокзалу.
Однажды я увидел, что дверь в эту церковь открыта и там валяются книги. Они лежали внутри, и на пороге, и даже на асфальте перед входом. Их было не десять и не двадцать – их были тысячи. Некоторые - старинные, в истлевших кожаных переплётах с узорчатыми замками.
Одна из женщин, проходившая мимо, боязливо оглядываясь по сторонам, схватила с асфальта одну книгу, сунула в сумку и быстро-быстро пошла прочь от этого места. А я, восьмилетний мальчишка, отодрал от переплёта блестящий замок, думая, что это настоящее серебро, и стремглав побежал домой показывать свою «добычу» бабушке!
Увидев, что я принёс, она воскликнула:
– Боже мой, это же от Библии! Откуда ты его взял?
Я рассказал. Но та ещё больше рассердилась:
– Как ты мог? Как у тебя рука поднялась?
– Бабуля, но этих книжек так много. Они там просто валяются, прямо в грязи!
– Какая разница, в грязи или где? Неужели твой внутренний голос тебе не подсказал, что так делать нельзя?
Это был единственный раз, когда моя бабушка – человек, который меня воспитал, потому что отец и мать всё время были на гастролях – повысила на меня голос. И бабушка рассказала мне, что это за книга такая под названием "Библия", и что в ней написано, и про кого написано…
Меня часто посылали в магазин за хлебом – и это было единственное поручение, которое я исполнял с радостью. В моём детстве еды было мало, её всегда не хватало. И запах свежего хлеба мне напоминает мои детские годы.
Рядом с церковью была пекарня и там же – маленькая булочная. И, когда я шёл туда по 3-му Лесному переулку, запах хлеба не только щекотал ноздри, но мне казалось, он проникал прямо в лёгкие. Он так будоражил сознание, что я невольно ускорял шаг, подходя к этой булочной.
Но запах чувствовал не только я.
Лошадка, запряжённая в повозку, на которой было написано «ХЛЕБ». Она каждый день развозила готовую продукцию из этой пекарни по окрестным булочным.
К лошадке было опасно подходить – её ноздри от запаха свежего хлеба возбуждённо раздувались, и она запросто могла укусить. Потому, что запах-то был, но самого хлеба ей никто не давал! И возница, который перекидывал поддоны с батонами из проёма пекарни в свою повозку, каждый раз предостерегающе говорил: «Отойди, мальчик, лошадь кусается!»
Да нет, она совсем не хотела кусаться, она просто переживала, что её дразнят этим запахом, но никто не угощает самим хлебом. А ей, видимо, очень хотелось попробовать то, что так бесподобно-вкусно пахнет!
И однажды, купив хлеб за 28 копеек: большой длинный батон – он ещё был тёплый (он всегда в этой булочной был тёплый) – я пошёл обратно домой и споткнулся об огромное бронзовое копыто! А рядом валялись другие лошадиные части тела: голова с ноздрями, несколько передних ног, несколько задних. Они лежали общей грудой, наваленные одна на другую. И из дверей церкви, откуда на улицу проникал едкий серный запах, рабочие в фартуках вытаскивали всё новые и новые части конских тел и осторожно укладывали сверху.
А внутри бывшего храма и в задымлённых его окнах я увидел всполохи огня и зарево.
И понял, что там теперь работает литейный цех. А потом от соседей узнал, что в нём отливают конную статую – будущий памятник Юрию Долгорукому…»
Здесь мы ненадолго прервём рассказ Леонида Лазарева для того, чтобы вспомнить, что предшествовало появлению этого памятника.
В 1947 году Сталин вдруг решил торжественно отпраздновать 800-летие советской столицы. Планировалось, что это будет первый после войны большой праздник.
В трудные послевоенные годы для сплочения советского народа и мобилизации его на новые свершения Сталину очень нужны были такие «всенародные гулянья». Кроме того, чисто московское городское мероприятие вождь запланировал как репетицию другого масштабного юбилея – тридцатилетия Октябрьской социалистической революции.
И он распорядился праздновать 800-летие столицы ровно на месяц раньше годовщины революции, в сентябре. Хотя дата первого летописного упоминания Москвы приходилась на март 1147 года.
Тогда же у Сталина возникла ещё одна идея – подарить Москве монумент в честь её основателя. И Министерство культуры тут же отреагировало – объявило конкурс на лучший вариант памятника.
В это время в Манеже проходила выставка народного творчества, на которую советский министр иностранных дел Вячеслав Молотов пригласил посла США Аверелла Гарримана.
Американцу очень приглянулась игрушка в русском стиле – изящный расписной фарфоровый петушок. И Молотов, никого не спрашивая, снял его с витрины и вручил послу. Игрушку сделал художник-керамист Дмитровского фарфорового завода Сергей Орлов, который за такое бесцеремонное обращение со своим произведением страшно на Молотова обиделся и написал в МИД требование, чтобы ему вернули фарфорового петушка, которого он, якобы, обещал подарить московскому Дому пионеров.
Ответа на это он, естественно, ни от Молотова, ни от Министерства иностранных дел не дождался – и поэтому написал уже новую жалобу на имя самого Сталина.
Никто не знает, как так случилось, но через пару дней этого мало кому известного подмосковного керамиста вызвали прямо на заседание Политбюро.
Сталин при всех отчитал Молотова за неуважение к советским пионерам и неподобающее советскому министру подобострастие в отношении американца. А пострадавшему от его произвола художнику вождь – в качестве компенсации морального вреда – предложил поучаствовать в конкурсе на проект памятника Юрию Долгорукому.
– Только я не знаю, справитесь ли вы, товарищ Орлов? – хитро прищурившись, спросил Иосиф Виссарионович.
– Ну, раз вы приказываете, товарищ Сталин, обязательно должен справиться!
– Это хорошо, товарищ Орлов, это правильно! – вождю ответ провинциального художника явно понравился. – А, чтобы вы сделали свою работу как следует, мы вам дадим помощников. И будем считать, что ваш конфликт с товарищем Молотовым исчерпан. Идите, начинайте работать!
Надо ли удивляться, что при таком откровенном покровительстве Сталина, о чём мгновенно стало известно всем чиновникам, отдел культуры Мосгорисполкома тут же выделил Орлову заброшенную церковь рядом с Белорусским вокзалом и направил ему в помощь двух опытных скульпторов: Антропова и Штамма.
В сентябре 1947 года Москва впервые за свою историю пышно праздновала юбилей.
Всего два года назад окончилась страшная война. Только что отменили продовольственные карточки, и в городе в свободной продаже появились кое-какие продукты и товары.
О том, кто такой князь Юрий Долгорукий, в то время знали немногие. В основном, историки.
Поэтому в газетах и журналах начали печатать краеведческие статьи об основании столицы, по предприятиям пошли с лекциями пропагандисты и агитаторы.
К «Дню города» было издано много книг по русской истории, в кинотеатрах начался фестиваль фильмов о Москве, на театральных подмостках шли лучшие спектакли на исторические темы. Открылись выставки, звучали радиопередачи, на стадионах Москвы в честь юбилея начались спортивная декада.
Масштабы агитационной пропаганды поражали – на всех фабриках и заводах прошли собрания и митинги, а вечером 6 сентября в Большом театре состоялось торжественное заседание Моссовета.
С утра 7 сентября по улицам города парадным маршем зашагали воинские части Московского гарнизона. Следом за ними двинулись колонны автомобилей, на которых был представлен ассортимент продукции столичных предприятий. Из кузовов других грузовиков и даже из трамваев звучала музыка духовых оркестров.
По всему городу построили пряничные домики в стиле «ля рюс», где торговали забытыми за годы войны вкусностями. Для этого из подмосковных колхозов накануне пришёл специальный «праздничный обоз» с продуктами.
На площадях начались народные гулянья с танцами. В восьми районах города на месте будущего строительства «сталинских высоток» при стечении народа были заложены памятные знаки. Все ожидали вечерний салют, после которого власти обещали фейерверк на Москве-реке.
Впервые за долгие годы народ радовался не победным сводкам с фронта, а обычному празднику.
А в полдень в центре Советской площади напротив здания Моссовета был заложен мемориальный камень из розового гранита с надписью: «Здесь будет сооружён памятник Юрию Долгорукому – основателю Москвы». На это мероприятие по специальным пропускам пригласили три тысячи гостей. Среди них были не только заслуженные москвичи, но и представители от всех республик и областей СССР, а также члены 53-х зарубежных делегаций.
Вся страна, весь мир отмечали 800-летний юбилей советской столицы!
А молодой скульптор Сергей Орлов в это время размышлял, каким должен быть герой всех этих торжеств – князь Юрий Долгорукий.
Он нашёл лишь одно его изображение – рисунок в Царском титулярнике 1672 года: короткостриженый молодой человек совсем не героической внешности с бритым одутловатым лицом.
Было также ещё более туманное описание, сделанное в XVIII веке историком Василием Татищевым: «Сей великий князь был роста немалого, толстый, лицом белый, глаза не весьма великие, нос долгий и искривленный, борода малая, великий любитель женщин, сладкой пищи и пития…»
Было понятно, что с такой внешностью «основатель Москвы» не имел ни единого шанса победить в конкурсе, в котором участвовали маститые советские скульпторы, включая создательницу всемирно известного монумента «Рабочий и колхозница» Веру Мухину.
Поэтому Орлов наплевал на всякие летописи и стал лепить своего Юрия в образе типового былинного богатыря в боевых доспехах, на могучем коне. Немного привстав в стременах, тот правой рукой как бы властно указывал место, где следовало основать новый город.
Пробные отливки стали делать в Никольской церкви, а окончательное литьё и сборку памятника поручили подмосковной 3-й скульптурно-художественной фабрике (другое её название – Мытищинский завод художественного литья).
Таких огромных конных статуй здесь ещё не делали. Нужно было сообразить, на какие отдельные элементы разъять сложную гипсовую форму, и как потом эти бронзовые детали соединять в единое целое.
Не всё получалось с первого раза. Было очень много брака, детали плохо стыковались между собой. Поэтому монумент удалось изготовить только спустя несколько лет, а само открытие его состоялось уже после смерти Сталина.
Чьё участие в коллективном труде над монументом было определяющим: самого Орлова или двух его более опытных коллег-скульпторов?
Сейчас никто не сможет утверждать это точно. Но справедливости ради нужно сказать, что Сергей Михайлович за время этой работы приобрёл большой опыт, как автор бронзовых памятников.
Известны следующие его большие работы:
- скульптурные бюсты Юрия Долгорукого и Александра Невского в Переславле-Залесском;
- памятник Афанасию Никитину в Твери;
- памятник барону Мюнхгаузену у метро «Молодёжная» в Москве,
- а также помпезная парная скульптура «Тракторист и колхозница» на арке Главного входа ВДНХ.
Скульптор был награжден Сталинской премией, получил звание «Народный художник РСФСР» и являлся членом-корреспондентом советской Академии Художеств.
6 июня 1954 года состоялось, наконец, открытие памятника.
Говорят, что, когда со статуи сбросили покрывало и она открылась взорам многочисленных зрителей, кто-то в толпе ахнул: «Ну как похож, вылитый Юрий Долгорукий!».
С другой стороны так же громко откликнулись: «Да нет, совсем не похож!».
Памятник сразу стал объектом полярных мнений. Одним москвичам он пришёлся по душе, другим не понравился. Живший в соседнем доме писатель Илья Эренбург высказался резко:
«Я видел скульптуры Фидия и каждое утро вижу памятник Долгорукому. Если это прогресс – я готов выброситься из моего окна!»
А поэт Анатолий Мариенгоф написал так:
«Площадь меняла памятники, как меняет мужей современная женщина. Перед ампирным дворцом сначала стоял белый генерал по фамилии Скобелев. Потом – олицетворявшая свободу замоскворецкая молодуха в древнеримском одеянии. Теперь на этой площади высится монумент Долгорукому, который крепко оседлал лошадь Васнецова с картины “Три богатыря”».
Скульптор Сергей Орлов получил квартиру прямо напротив Моссовета, так что каждое утро он, прихлёбывая кофе, мог обозревать из окна своё бессмертное творение.
Но сразу же стали рождаться всякие сплетни и слухи.
Якобы, осматривая модель памятника, Сталин спросил скульптора: “А почему Долгорукий въезжает в Москву на кобыле? Сделайте ему коня, это подчеркнет мужественность князя”.
И лошади приделали соответствующую деталь.
Еще одна легенда была связана с Хрущевым. Будто бы тот, проезжая по Тверской, выразил неудовольствие по поводу размеров “достоинства” коня. Дескать, тут дети гуляют и смотрят на такой срам. “Достоинство” коня сильно укоротили и сделали более скромным.
Всё это ерунда, московские байки!
Я лично держал в руках в Центральном государственном архиве Москвы огромные планшеты с фотографиями пробных гипсовых вариантов памятника – их автор предоставлял на одобрение комиссии Моссовета. И все эти гипсовые пробы, выполненные в масштабе «один к пяти» изначально имели адекватные атрибуты мужского конского достоинства.
Но вот то, что, действительно, является правдой – вскоре после открытия памятника в Московский горком КПСС стали поступать сердитые требования убрать «символ царизма».
Старые большевики писали, что «этому князю, как эксплуататору крестьянства и поборнику феодального строя, не место в центре Москвы».
Хрущёву, сменившему Сталина на посту руководителя государства, новый символ столицы тоже не очень нравился (ему вообще не нравилось многое, связанное со Сталиным).
Так в спорах по поводу судьбы памятника прошло почти десять лет. Наконец, ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление о перемещении Юрия Долгорукого куда-нибудь подальше, на окраину Москвы, и воссоздании вместо него монумента Свободы, который большевики возвели на этом месте ещё в 1919 году, сломав построенный на народные деньги памятник генералу Скобелеву.
Николай Егорычев, в то время партийный руководитель столицы, даже подобрал для «феодала» новое место в сквере у Новодевичьего монастыря, и, казалось, что судьба скульптуры предрешена.
Однако в октябре 1964 года вместо памятника «переместили» на пенсию самого Хрущева, а Юрий Долгорукий так и остался на Тверской.
И теперь мы возвращаемся к самому главному. Что же за конь послужил моделью для скульптора Орлова?
Рассказ об этом продолжает Леонид Лазарев:
«…Когда памятник уже стоял на привычном для нас месте, я оттачивал на нём своё мастерство композиции. Памятник очень красив и по положению всадника, конь необыкновенный. Солнце на это место всегда падало очень удачно, подчёркивая силу и мужество Юрия Долгорукого. И вечерний силуэт был просто идеален – там напротив так удачно расположили подсветку.
Я снимал его днём, снимал ночью, вечером, летом и зимой, снизу и сверху. Очень интересные снимки получались у меня сзади «в контражуре», против света прожекторов. Конечно, я печатал эти фотографии. Как любитель, разумеется. Сначала небольшие по размеру снимки, затем побольше. И так дошёл до фото размером 30 на 40 сантиметров.
И однажды их увидел мой брат Рома, который совсем не разделял моих восторгов относительно занятий фотографией. На снимке была крупно изображена голова коня, а сам князь Долгорукий в кадр не попал.
– Лёня, когда это ты «Ветерка» так хорошо сфотографировал? – спросил он.
– Какого ещё «Ветерка»? Ты что, не видишь? Это памятник Юрию Долгорукому.
– Так памятник-то ладно, бог с ним. Но сидит твой Юрий на «Ветерке». А ты, Лёнечка, этого и не знаешь!
И брат рассказал, как недавно он со своим приятелем Ульфом Бергстремом на его «Победе» решили поехать в Подрезково на дачу к знакомым девушкам. И застряли в весенней грязи, не доехав пару километров до цели. Застряли капитально, утонув в какой-то яме по ступицы колёс.
Что делать? Нужен трактор, но где его взять поздно вечером? Улицы посёлка пусты, ещё не сезон, все владельцы дач сидят в Москве.
Хорошо, мимо проходила какая-то женщина, она сказала: «Вам, ребята нужен не трактор. Вам нужен «Ветерок». Вон там за полем есть конюшни спортивного общества «Пищевик», сходите туда. Дайте конюху триста рублей на бутылку водки, он приведёт сюда их самого сильного коня – вытащит вашу колымагу в два счёта!
Брат отправился в сторону конюшен и вернулся в сопровождении конюха и огромного коня, который вытащил из ямы эту несчастную «Победу» в три секунды.
Вот этот конюх и рассказал Роману и его товарищу, что скульптор Орлов приезжал сюда несколько раз и рисовал гигантского жеребца, и лепил его в различных позах, объясняя при этом – для чего он это делает.
Брат сказал:
– Я, Лёнечка, имя того коня запомнил на всю жизнь. "Ветерок" и на памятнике получился необыкновенно красивым, но знаешь – в жизни он ещё более могучий! Все мышцы у него под кожей так и играют! Я ведь с мотоциклом во многих советских цирках поработал, там всяких лошадей видел, но такого необыкновенного коня не встречал никогда...»