Говорят, единственное, что любит жизнь, — это и есть сама жизнь. И она же себя оберегает. Такие вот максимы в духе древних царей: и это пройдёт, защищай свои инвестиции, жизнь любит жизнь.
На западном берегу Байкала есть городок Слюдянка. Население — восемнадцать тысяч человек, первое упоминание — семнадцатый век. Железнодорожный вокзал сделан из белого и розового нешлифованного мрамора. Во время Великой Отечественной город был крупным транспортным узлом. За городом — бывшие шахты по добыче слюды и всего, что добывалось. Из города начинается хороший трек до пика Черского. И это почти всё, что я знаю о Слюдянке.
Самый быстрый водитель маршрутки довозит до вокзала в Иркутске, там самый помогающий персонал, никогда не было, и вот снова, городская сумасшедшая в электричке кричит о змеях, а я снова понимаю: это знак, покровительство свыше, надо внимательней смотреть под ноги.
Электричка несётся по серпантину. Зелёный пламень заливает сопки, сверху небо, дорога мимо входа в старый бункер, горные ручьи и речки... так, стоп, вход в бункер? Ладно, уже проехали, точнее, приехали. Как говорил один музыкант, «на асфальте дорог, в ритме улиц, в узорах ветвей мне читаются явные знаки».
В Слюдянке тянет не в горы, а на берег. Здесь конец Байкала или его начало. С какой стороны конец и начало моста? Идём, жизнь призывает жизнь, покровительствует. По берегу влево, около пяти километров. Мы почти на месте.
Что я точно знаю о Слюдянке: в шахтах и на Шаманском мысе живут духи. И они посылают сигналы, знаки. Как-то мы выходили из одной местной шахты ночью, а над моим левым плечом горел фонарик идущего сзади, без него я бы не вышел. И на последнем шаге из шахты фонарик погас, а я увидел, что шёл последним, сзади меня никого не было.
Как говорил один профессор о знаках и поддержке свыше: «ощущение перспективы, прикосновение к древности, за которой стоит ещё более великая и тёмная древность». Байкал не Лох-да-Айрбрех, да и дорога не через Гарб-Тонах, но явно где-то рядом.
Шаманский мыс видно за несколько километров. Отрог хребта выступает в воду. Камни, цветущий багульник и летящие птицы, барисан и Обо.
Тропинка идёт вдоль всего отрога. От берега и до самого края. Поднимаемся на самую высокую точку. Раньше здесь была скамейка, стоял крест. Его ставили и убирали, ставили и убирали. Воронья лапа и осока — у древних скандинавов, барисаны у шаманов, поклонные кресты... Каждому смыслоприёмнику своя антенна.
Несколько лет назад мы сидели здесь ночью. Это был выезд, участники что-то практиковали. а потом рассказывали. И вот они делятся своим опытом, а у меня в голове звучит ещё один голос. Он рассказывает историю о драконе и шамане. И весь отрог напоминает мне кончик хвоста того самого дракона.
Сейчас же ясный день, солнце светит, потом я узнаю, что обгорел. Здесь нет мистики, только знаки и указания свыше. С холма хорошо просматривается предгорное плато Хамар-Дабана. Каждый хребет и каждый перевал видится мне могилой, что хранит спящего короля. И это не только метафора. Иногда короли прошлого и не были историческими деятелями. Как же чертовски прав был профессор.
Пролетает ворон. Если в моих лесах — это знак, указание, то здесь мы пришли к ворону домой. Под краем отрога гнездо. Место, откуда посылаются знаки. Жизнь оберегает жизнь.
На холме Шаманского мыса смотрю на Байкал. Озеро как мост. От неба до земли, а потом обратно. Туда — быстро, обратно — как повезёт. Чувствую себя ребёнком Хеймдалля, что оберегает Биврёст. Вспоминаю, что слово «Валгалла» — неправильный викторианский вариант слова «Вальхолл», по преданиям — мы все в чём-то дети Хеймдалля, а любой ворон может быть мыслью Одина. Смотрю под ноги, вижу перо и иду дальше. На выходе встречаем мужчину, он напоминает о времени обратной электрички. Можно не спешить, размеренная дорога до станции.
Все эти тайные знаки не такие тайные, если присмотреться. У них всего две цели: прикосновение к чему-то, что больше и древнее меня, и дорога до обратной электрички. Где я буду ехать, читать, слушать, что звёзды идут сквозь нас, и заниматься тем, чем надо заниматься в такие моменты: наполнять глаза красотой.