Любовь к Петербургу во все времена не зависела от происхождения человека, содержимого его кошелька, мировоззрения. Каждый находил в городе на Неве то, что ему было близко. Так было и в Гражданскую войну. Для достижения победы противоборствующие стороны зачастую прибегали к одним и тем же духовным источникам и культурным символам.
Когда осенью 1919 года Северо-Западная армия генерала Н. Н. Юденича развивала успешное наступление на Петроград, прошлое, настоящее и будущее нашего города стало предметом заочного, но ожесточенного идеологического спора. Красные и белые в качестве духовного оружия использовали «петербургский миф».
До революции миф о Петербурге развивался преимущественно в рамках литературы, поэзии, публицистики. Однако поборники и оппоненты сходились во мнении об исключительности города на Неве по сравнению с другими, особенности менталитета питерцев. Правда, в вопросе о миссии были серьезные разногласия, шел спор о созидательном или пагубном влиянии Петербурга на Россию. После свержения монархии в феврале 1917 года «петербургский миф» приобрел политическое звучание. Так, в марте 1917 года редактор газеты «Новое время» М. А. Суворин восторженно писал:
«...Петроград встал как один человек и совершилось великое событие..., когда в несколько часов одна шестая часть света руками петроградцев скинула с себя оковы ... Если Москва выбирала самодержавных царей, то пусть Петроград в лице Учредительного Собрания выберет ту новую свободную форму правления, которую продиктует ему воля народа. Петроград прорубил окно в Европу, пусть же он проложит и первый путь к свободной жизни великого народа».
«Петербургский миф» подхватили и политики. В речах представителей левых партий Петроград превозносился как «Мекка социалистов». Однако, когда стали очевидны деструктивные процессы революционного развития, в интеллигентской среде вновь стали рассуждать о «роковой» роли города на Неве в политической истории России. После захвата власти большевиками в октябре 1917 года у растерянной и измученной интеллигенции возобладало настроение: Петербург дичает и умирает, этот город по-прежнему несет маленькому человеку зло и погибель.
Однако большевистское руководство бывшей столицы не могло с этим согласиться. В 1918-1919 годах не было для советской власти в Петрограде более актуальной задачи, чем консолидация питерских рабочих против «классового врага». Председатель Петроградского Совета Григорий Зиновьев взял на вооружение идеи из арсенала «петербургского мифа», искусно включив в свою идеологическую модель его несущие элементы.
В ряде статей и выступлений он создал миф о Красном Петрограде. У Г. Зиновьева были серьезные мотивы в эксплуатации образа города. Питерские трудящиеся должны были добровольно и с энтузиазмом принести себя в жертву на защиту цитадели революции. Не случайно, в поэме «Песня о великом походе» 1924 года у Сергея Есенина есть такие строчки:
«Кто же не вспомнит теперь// Речь Зиновьева?...//А Зиновьев всем// Вел такую речь.// «Братья, лучше нам// Здесь костьми полечь,// Чем отдать врагу// Вольный Питер-град// И идти опять// В кабалу назад».
Зиновьев ненавидел дореволюционный императорский Петербург, называя его «городом Распутина»:
«Здесь скоплялось чиновничество, скоплялись целые пласты буржуазии и ее лакеев, …помещиков и плутократов».
Но внутри Петербурга, по словам Зиновьева, отшлифовывался питерский рабочий, и «пролетарский гений одержал величайшую моральную победу в этом городе».
Для Зиновьева Петроград являлся хранителем революционной традиции:
«Петроград теперь – воплощение истории. Трудно найти такую площадь, такую улицу, которая не была бы определенным местом истории…В Петрограде, как в живой книге, можно читать историю нашей революции».
Зато представитель Белого движения, публицист Н. Ольгин, чьи статьи мы находим в издававшемся в Ростове-на-Дону журнале «Голос народа», иначе оценивал славное прошлое города на Неве.
В статье «К старому Петербургу» осенью 1919 года он писал:
«К старому Петербургу сейчас наши устремления… Со стороны Луги и Гдова, от Гатчины и Царского Села идут северные добровольцы к детищу Великого Петра… В нем, как в фокусе - величие России, в нем живет свидетель великих подвигов и большой работы отцов и дедов».
По-разному оппоненты из враждующих лагерей воспринимали положение Петрограда в 1919 году. В немалой степени по вине большевиков на долю горожан в период «военного коммунизма» выпали неимоверные лишения и страдания, но для Зиновьева «все это служило только к тому, чтобы еще больше закалить дух героического питерского пролетария».
Зато у Н. Ольгина звучали горькие ноты:
«Железным кольцом охватывают русские армии ту большую тюрьму народного духа, которую называют Совдепией… и близится день, когда воскреснет к жизни измученный город. Именно воскреснет, недаром же мертвым его теперь называют... Да поможет Всемогущий Юденичским орлам, да скорее вздохнут свободно многие тысячи наших близких. Жестока с ними была судьба, отдав их, в голоде и холоде, на медленное умирание под жестокой властью народных комиссаров».
Какое будущее города на Неве рисовали идеологи белых и красных?
Н. Ольгин утверждал:
«… если Москва – центр собирания Земли Русской, то Петербург – центр мирового величия России. Там создавалась Великая и Единая Родина наша, которая скажет миру свое властное слово».
Поразительно, но большевистский вождь тоже говорил о всемирно историческом значении о городе на Неве и умел найти проникновенные слова:
«Петроград – изумительный город. Петроград и вправду город на горе стоящий».
Сразу вспоминается Нагорная проповедь Иисуса Христа, обращенная к своим ученикам:
«Вы свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы».
Отсылка к Евангелию, вероятно, подразумевала, что для главы Петросовета город обрел иную ипостась. Он – центр всего сущего. Здесь обретена истина, которая преобразит весь мир. По словам Зиновьева, «Петроград, как маяк, светит мыслящим рабочим и крестьянам всей России». Питерский рабочий «понес в деревню свет, это он стал настоящим вождем возрождающейся к новой жизни, далекой русской деревни». Но царство свободы и справедливости «Красный Петроград, великий бунтовщик, первый город пролетарской революции» должен установить не только в России, но и за рубежом, ведь он – «колыбель III Интернационала». Поэтому Зиновьев призывал вернуть столичный статус Петрограду, ибо только так питерский пролетариат – демиург истории – может исполнить миссию установления Советской власти на всем земном шаре.
Причисление петроградских рабочих к особенному слою людей поднимало в их глазах собственную значимость и было важным средством личного самоутверждения. А для оставшейся питерской интеллигенции миф Зиновьева давал возможность примириться с новой, большевистской реальностью, поскольку в нем появились узнаваемые символы и традиции. Миф белых о Петербурге потерпел поражение. Миф Зиновьева о Красном Петрограде, сыгравший свою роль в разгроме войск Юденича, не станет реальностью, а обернется против него в 1925 году в период борьбы со Сталиным. Но это другая история.
Александр СМИРНОВ, кандидат исторических наук.
