У меня была совершенно логичная причина.
Несколько лет назад мне потребовалась эндопротезирование тазобедренного сустава, который был сильно деформирован артритом. Я тщательно выбирал лучшего местного хирурга-ортопеда, который выполнял эндопротезирование тазобедренного сустава передним доступом. Я серьезно старалась следовать всем инструкциям до и после операции.
Как врачу скорой помощи, мне нужно было уметь преодолевать тысячи шагов между палатами пациентов и рабочим местом в нашем недавно построенном отделении неотложной помощи. Я прекрасно понимала опасность лежания без дела после операции. Скопление крови в венах ног может привести к образованию сгустков в состоянии, называемом тромбозом глубоких вен.
Часть тромба в ноге может оторваться, пройти по кровотоку и застрять в кровеносных сосудах легких. Это состояние называется тромбоэмболией легочной артерии (ТЭЛА), и легочная эмболия обычно ежегодно занимает третье или четвертое место среди ведущих причин смерти в Соединенных Штатах.
Меня отправили домой с серийным компрессионным устройством, которое было наложено на обе мои ноги, чтобы вернуть приток крови к сердцу и предотвратить образование тромбов в икрах. Мотор был прикреплен к изножью моей кровати. Машина производила много шума и была довольно громоздкой. Из-за этого мне было трудно спать. Чтобы сходить в туалет, мне пришлось бы снять серийные повязки, а затем снова наложить их.
Примерно через день я решила, что это устройство, предназначенное для предотвращения образования тромбов во время иммобилизации во время восстановления, делает меня менее подвижной. Я был, вероятно, на 15-20 лет моложе обычного пациента, занимающегося эндопротезированием сустава, и смог встать и ходить очень скоро после операции. Я полагал, что серийный компрессионный аппарат вызывает эффект, противоположный тому, которого добивалась медицинская бригада, и я решил самостоятельно прекратить ношение устройства.
Я стал тем несговорчивым и “трудным” пациентом, которого не любят врачи и медсестры.
Я никогда не сообщала своему врачу, что перестала пользоваться компрессионным устройством. (Извини, Билл!) К счастью, я добилась отличного результата в виде быстрого восстановления после операции по замене тазобедренного сустава и отсутствия тромбоза глубоких вен (образования тромба).
Я подозреваю, что никто в ортопедическом отделении даже не знал и не испытывал лично использование медицинского устройства, которое мне посоветовали использовать. Теория содействия возвращению крови к сердцу была обоснованной. Однако на практике использование аппарата оказалось для меня неправильным. Отзывы пациентов могут помочь медсестрам и врачам более разумно использовать лекарства и устройства.
Когда пациенты не могут следовать указаниям своего врача, объяснение медицинскому персоналу проблемы и причин несоблюдения может помочь найти лучшее решение. Пациентам, которым необходимо преодолеть препятствия, может быть оказана определенная помощь, такая как альтернативные лекарства, транспортные ваучеры или изменения в расписании.
Врачи и медсестры могут многому научиться из своего личного опыта и воспоминаний, написанных талантливыми писателями. Писатели, которые делятся своим опытом пациентов, могут помочь менее опытным медицинским работникам понять, что они думают и чувствуют. Автор мемуаров может передать грубые эмоции уязвимости и беспомощности, которые часто испытывают наши пациенты. Врачи и медсестры могут узнать, как выглядит и ощущается этот опыт по другую сторону стетоскопа. В подавляющем большинстве случаев отчеты не очень хорошие.
, БессмертныхЭнн Бойер лауреат Пулитцеровской премии мемуары из ее груди диагностики и лечения рака, предлагает разгромный счет ее врача и медицинской системе, которая предоставляет несколько средств для таких пациентов, как с собой, со скудным вспомогательных систем. Бойер не собирается быть трудным пациентом, но она не думает, что ее первый онколог возьмет на себя достаточный риск для лечения ее агрессивного типа рака. Она уходит от него, чтобы получить второе мнение.
В другой раз, когда Бойер обманом заставляет госпиталиста выписать ее досрочно. Она не просто пыталась быть нечестной, ей просто нужно было вернуться к работе, чтобы прокормить себя в качестве учительницы. У нее закончился оплачиваемый отпуск по болезни, и она не могла рисковать потерей медицинской страховки.
Пациентом становится другой врач
В своей замечательной книге "В шоке" доктор Рана Авдиш ведет читателей по ужасающему пути своей тяжелой болезни и лечения в той самой больнице, где она работает ассистентом пульмонолога и реаниматолога. Во время одного из многочисленных визитов в отделение неотложной помощи, когда она возвращается с ужасными болями, Авдиш слышит, как ее медсестра говорит входящему в палату лечащему врачу, что Авдиш, пациентка, была “трудной”.
Awdish пишет,
“Ярлык задел меня так, как я не ожидала”.
‘Трудный’ Сколько раз я использовал этот ярлык для описания пациента или семьи пациента? Чаще, чем мне хотелось бы признать. Мы навешиваем ярлыки на пациентов. Мы называем их склонными к сотрудничеству или к поиску лекарств, реалистичными или трудными. Это был сокращенный отчет нашим коллегам о том, чего ожидать.
Слово "Трудный’ было сокращением от "Пациент не соглашается с планом". У меня есть хороший надежный план, а их не было на борту. Я задавался вопросом, почему мы вообще предполагали, что наш план должен быть барометром, с помощью которого мы измеряем соблюдение требований. Почему наша повестка дня была заранее сформулирована, а не совместной. Мы настояли на создании динамики, в которой один человек выигрывает, а другой проигрывает ”. (В шоке, стр. 157)
Да, действительно. Мы (врачи и медсестры) так или иначе судим наших пациентов, потому что так поступают люди. У нас сильное негативное предубеждение, и мы, естественно, ищем вещи, которые кажутся нам неправильными или опасными. Однако со всеми резкими суждениями есть несколько проблем.
Из-за предвзятости к подтверждению мы склонны интерпретировать новую информацию как поддержку мнений, которых мы уже придерживаемся. На самом деле мы ищем в мире вещи, которые поддерживают негативные убеждения, которые у нас уже есть.
Если мы считаем, что некоторые пациенты регулярно драматизируют свое поведение, чтобы получить больше обезболивающих, чем им нужно, мы найдем доказательства этого, только общаясь с этими пациентами. Иногда на эту мысль нас наводит дескриптор “ищет наркотики”, который другой врач или медсестра внесли в медицинскую карту.
Мы можем наблюдать за этими ”ищущими наркотики" людьми из-за двери их палаты и замечать, что они, кажется, не испытывают боли, когда никого нет рядом. Это наблюдение служит нам доказательством того, что пациент стонет в перформативном состоянии и, вероятно, притворяется, чтобы получить больше лекарств.
Многим, очень многим пациентам с сильной болью отказывают в облегчении или дают неадекватные дозы опиоидных обезболивающих из-за страха кормления или возникновения зависимости, или просто потому, что врачи и медсестры не хотят, чтобы ими манипулировали. Официальная проверка врачей на предмет чрезмерного назначения опиоидов реальна и постоянна.
Кроме того, как отмечает Авдиш, врачи и медсестры создали динамику, в которой один человек выигрывает, а другой проигрывает. Целеустремленные люди, которые становятся врачами и медсестрами, не любят проигрывать. Именно они контролируют доступ к лекарствам.
Динамика противостояния, безусловно, была создана в умах врачей и медсестер их собственными мыслями. Это одни из самых ядовитых мыслей, которые у нас могут быть. Когда мы думаем, что наши пациенты или их семьи должны вести себя по-другому или на 100% соответствовать нашему плану, мы довольно часто испытываем разочарование.
Наши компетентные пациенты имеют право самостоятельно принимать план лечения или нет. Это одно из четырех условий этичного медицинского обслуживания. От медицинских работников также ожидается справедливая практика. Пациенты в аналогичных ситуациях должны иметь доступ к аналогичной помощи.
Если мы всегда должны побеждать в динамике отношений врача и пациента, то пациент наверняка проигрывает. Авдиш продолжает объяснять, что она думала и чувствовала после того, как ее назвали трудной. Ее объяснение открыло мне глаза на ”терпеливую" сторону этого взаимодействия.
“В той постели, испытывая боль, я чувствовала себя ужасно, пугающе уязвимой, зависимой от заботы незнакомых людей о моих самых элементарных потребностях, а также о самом сложном уходе. Я чувствовала себя бессильной, что невозможно себе представить, находясь в привилегированном положении целостности и благополучия. Я знаю это, потому что после этой неудачи я жалко пыталась втереться в доверие к команде. Я верила, что мне нужно понравиться им, чтобы они заботились обо мне. Я верила, что должна научиться контролировать боль хорошим поведением. Я чувствовала, что должна доказать им, что заслуживаю этого ”. (В шоке, стр.157)
Представьте, что вам приходится “зарабатывать” контроль над болью хорошим поведением. Мне напомнили, как моя собака зарабатывает лакомства за то, что сидит по команде. Большинство из нас не испытывало сильной боли или сильного дискомфорта от отмены опиоидов. Наши пациенты просто пытаются избавиться от болей в спине или серповидноклеточного криза, и в данный момент их не волнуют правила назначения опиоидов.
Тот факт, что у нас есть средства помочь им почувствовать себя лучше и воздерживаться от этого осуждающим или карательным способом, жесток, неправильен и ненужен. Это неэтично.
Динамика отношений между медсестрами, врачами и их “трудными” пациентами может измениться, изменив то, как мы думаем о них. Наши негативные мысли и представления о них настолько глубоко укоренились, что каждый в отделении интенсивной терапии или неотложной помощи верит, что они правдивы. Некоторые убеждения уходят корнями в расовые или культурные стереотипы и карикатуры, которые мы изучили во время нашего обучения.
Наши мысли о “трудных” пациентах совершенно необязательны и могут быть изменены. Я так сильно переживаю по этому поводу, что написала об этом книгу под названием: Изменение нашего отношения к трудным пациентам: руководство для врачей и медицинских работников.
Я не читал книгу Авдиша до того, как написал свою. Мы оба приходим к схожим выводам о способах достижения согласия и сотрудничества с пациентами, которые бросают нам вызов. Мы могли бы отбросить мысли, которые определяют отношения врача и пациента как враждебные. Мы можем проявить творческий подход и найти другие решения. Мы боремся не против пациентов и их семей, мы боремся с основным заболеванием и лечим симптомы. Авдиш заявляет:,
“Никто не имеет права определять параметры или предпосылки чужих страданий”. (В шоке, стр. 158)
Прибытие пациента в клинику, отделение интенсивной терапии или неотложной помощи является нейтральным событием до тех пор, пока врач или медсестра не подумают об этом человеке. По привычке и воспитанию наши мысли имеют ярко выраженную негативную направленность. Я называю это суждениями.
То, как мы думаем о пациентах, - это выбор. Мы могли бы оценить одного и того же пациента и найти что-то положительное или близкое. Более добрые и деликатные мысли (которые по-прежнему правдоподобны) вызовут больше положительных эмоций у врачей и медсестер. Мы добиваемся лучших результатов, когда испытываем такие эмоции, как сострадание и любопытство.
Мы не только в буквальном смысле причиняем боль нашим пациентам своими резкими суждениями, мы заставляем самих себя чувствовать себя ужасно. Постоянные мысли “так быть не должно” или “разве в старые добрые времена не было лучше" вызывают у нас чувство неудовлетворенности и цинизма. Такое мышление просто борется с реальностью, и реальность всегда побеждает. Когда врачи и медсестры признают, что несколько трудных пациентов будут не соглашаться, отказываться, кричать на нас и жаловаться, принимать такие ситуации становится легче. Мы не можем просто пожелать отказаться от этой части человеческого опыта.
Всем вам, медицинским работникам, уделите минутку размышлению, прежде чем выносить суровые суждения о пациентах, которые кажутся вам трудными. Однажды каждый из нас окажется на носилках в качестве пациента, и мы можем только надеяться, что наши медсестры и врачи воспользуются преимуществом сомнений и справедливым обращением.