Найти тему

Суеверный Пушкин

Изображение из открытых источников.
Изображение из открытых источников.

6 июня Пушкину исполнится 225 лет. Будет ещё один его юбилей. Продолжаю публиковать свои заметки о том, зачем нужен нам Пушкин именно сегодня.

...В языческой натуре Пушкина таилось, может быть, самое обширное и достоверное собрание таинственных, розных и забавных следов древней жизни славянской души.

Если перелистать страницы жизни Пушкина с определенной заданностью, то окажется, что суеверие играло в ней необычайную роль и в значительной степени определило само ее течение. Во многих случаях именно оно влияло на повороты его судьбы, и, не будь Пушкин «язычником», его жизнь могла бы сложиться совсем иначе.

Вот один из самых известных случаев. Он описан современниками Пушкина неоднократно.

Даль, очень близкий ему человек, мог слышать это от самого Пушкина.

«Всем близким к нему известно странное происшествие, - пишет он, - которое спасло его от неминуемой большой беды. Пушкин жил в 1825 году в псковской деревне, и ему запрещено было из нее выезжать. Вдруг доходят до него странные слухи о кончине императора, потом об отречении от престола цесаревича; так подобные события пронзают молнией сердце каждого, и мудрено ли, что в смятении и волнении чувств участие и любопытство деревенского жителя неподалеку от столицы возросло до неодолимой степени? Пушкин хотел узнать положительно, сколько правды в носящихся разнородных слухах, что делается у нас и что будет; он вдруг решил тайно выехать из деревни, рассчитав время так, чтобы прибыть в Петербург поздно вечером и потом через сутки же воротиться. Поехали, на самых выездах была уже, помню, какая-то дурная примета, замечена дядькою, который исполнял на этот раз приказания барина очень неохотно. Отъехав немного от села, Пушкин уже стал раскаиваться в предприятии этом, но ему совестно было от него отказаться, казалось малодушным. Вдруг дядька указывает с отчаянным возгласом на зайца, который перебежал впереди коляски дорогу; Пушкин с большим удовольствием уступил убедительным просьбам дядьки, сказав, что, кроме того, позабыл что-то нужное дома, и воротился. На другой день уже никто ему не говорил о поездке в Питер, и все осталось по-старому. А если бы Пушкин не послушался на этот раз зайца, то приехал бы в столицу поздно вечером 13 декабря и остановился бы у одного из своих товарищей по Лицею, который кончил жалкое и бедственное поприще свое на другой же день... Прошу сообразить все обстоятельства эти и найти все доводы и средства, которые могли бы оправдать Пушкина впоследствии, по крайней мере, от слишком естественного обвинения, что тот приехал не без цели и знал о преступных замыслах своего товарища».

...Надо очень жалеть о том что Пушкин, много раз пытавшийся начинать записки сугубо интимного свойства, ни разу не коснулся в них этой своеобразной черты своего характера. Однако тот же Даль весьма тонко подмечает вот такую подробность: «Пушкин, я думаю, был иногда и в некоторых отношениях, - сверхтактично начинает он, - суеверен; он говорил о приметах, которые никогда его не обманывали, и, угадывая глубоким чувством какую-то таинственную, непостижимую для ума связь между разнородными предметами и явлениями, в коих, по-видимому, нет ничего общего, уважал тысячелетнее предание народа, доискивался в нем смыслу, будучи убежден, что смысл в нем есть и быть должен, если даже не всегда его легко разгадать».

Пушкин «доискивался смыслу» в суеверных приметах, угадывая и уважая в них сокровище народного духа, древнего уклада. Думаю, что доискался он многого. Обидно, что от этих поисков ничего не осталось. Ни сам Пушкин и никто из его друзей не оставил намека на то, как он понимал и расшифровывал суеверные приметы, до каких корней добрался в их толковании.

О зайце можно продолжить. Перебежав дорогу, он не только наследил по первопутку, но и, можно сказать, остался навечно в истории нашей изящной словесности. О нем даже заспорили слегка, причем все люли именитые. Погодин, например, с которым Пушкин, судя по дневникам, охотно разговаривал на разные отвлеченные темы, утверждает, что Пушкину дорогу пересекали сразу два зайца, и это, естественно, в два раза усугубило роковое значение приметы.

Вяземский в письме к Гроту в том сомневается: «О предполагаемой поездке Пушкина инкогнито в Петербург в дек. 1825 г. верно пересказано Погодиным в его книге «Простая речь». Так я слыхал от Пушкина. Но, сколько помнится, двух зайцев не было, а только один. А главное, что он бухнулся бы в самый кипяток мятежа у Рылеева в ночь с 13 на 14 декабря: совершенно ясно».

На этом закончим о безмерной славе зайца и будем ему благодарны за нечаянный подвиг во имя русской литературы. Кстати, ему давно собираются поставить памятник на той дороге, да все денег не хватает.

Теперь вот такая вещь. Если следовать той логике, которая представлялась Пушкина в системе суеверных знаков, и той серьезности, с которой он к ним относился, то окажется, что Дантес в его судьбе был неизбежен, и Пушкин знал о том где-то с семнадцати лет.

Вот как это было.

Гораздо больше, чем поэтический талант, влияла на суеверную податливость натуры Пушкина какая-то роковая предопределенность его судьбы к недобрым исходам. Он жил в постоянном напряжении, ожидая худа. И чаще всего оно, это худо, приходило...

Страх и вера схожи в том, что для их развития нужен крепкий первоначальный толчок. Такой толчок у Пушкина был.

«Известно, что Пушкин был очень суеверен, - вспоминает ближайший друг его Алексей Вульф. - Он сам мне не раз рассказывал факт, с полной верой в его непогрешимость - и рассказ этот в одном из вариантов попал в печать. Я расскажу так, как слышал от самого Пушкина: в 1817 или 1818 году, то есть вскоре по выпуске из лицея, Пушкин встретился с одним из своих приятелей, капитаном л.-гв. Измайловского полка (забыл его фамилию). Капитан пригласил поэта зайти к знаменитой в то время в Петербурге какой-то гадальщице: барыня эта мастерски предсказывала по линиям на ладонях к ней приходящих лиц. Поглядела она на руку Пушкина и заметила, что у того черты, образующие фигуру, известную в хиромантии под названием стола, обыкновенно сходящиеся к одной стороне ладони, у Пушкина оказались совершенно друг другу параллельными... Ворожея внимательно и долго их рассматривала и наконец объявила, что владелец этой ладони умрет насильственной смертью, его убьет из-за женщины белокурый молодой мужчина... Взглянув затем на ладонь капитана - ворожея с ужасом объявила, что офицер также погибнет насильственной смертью, но погибнет гораздо ранее против его приятеля: быть может, на днях...

Молодые люди вышли смущенные... На другой день Пушкин узнал, что капитан убит утром в казармах одним солдатом. Был ли тот солдат пьян или приведен в бешенство каким-нибудь высказыванием, сделанным ему капитаном, как бы то ни было, но солдат схватил ружье и штыком заколол своего ротного командира... Столь скорое осуществление одного предсказания ворожеи так подействовало на Пушкина, что тот осенью 1835 года, едучи со мной из Петербурга в деревню, вспомнил об этом эпизоде своей молодости и говорил, что ждет над собой исполнения «пророчества колдуньи».

Тщательно вникнув в ту эпоху, выяснил я, между прочим, что «колдунью» эту звали Кирхгоф Александра Филипповна. Благодаря своему имени и отчеству у петербургских повес она была известна под кличкой «Александр Македонский». Она в самом деле имела громадную популярность, которую завоевала своим необычным умением. То, что Пушкин и неизвестный злополучный капитал выбрали из массы гадалок петербургских именно ее, не было случайностью. У «Александра Македонского» перебывал весь фешенебельный Петербург. Любопытно, что уже после смерти Пушкина у нее побывал в клиентах юный Лермонтов. Она так же напророчила ему год смерти и указала все с поразительной точностью.

Об эпизоде с ворожеей Пушкин рассказывал не одному только Вульфу, поэтому нам можно восстановить и другие подробности этого гадания. И выяснить, почему этот, казалось бы, незначительный факт его юности наложил такой сильный отпечаток на всю его последующую жизнь.

Вот как записано это происшествие чебоксарской беллетристикой А. А. Фукс опять же со слов самого Пушкина, который гостил у нее, будучи в этих местах проездом. Заметьте, поэт тут сам говорит, что давний этот случай единственно повлиял на прочность его суеверных убеждений.

Вам, может быть, покажется удивительным, - начал опять говорить Пушкин, - что я верю многому невероятному и непостижимому: быть так суеверным заставил меня один случай. Раз пошел я с Н. В. В. ходить по Невскому проспекту, и из проказ зашли к кофейной (?) гадальщице. Мы попросили ее погадать и, не говоря о прошедшем, сказать будущее. «Вы, - сказала она мне, - те на этих днях встретитесь с вашим давнишним знакомым, который вам будет предлагать хорошее место по службе; потом, в скором времени, получите через письмо неожиданные деньги; а третье, я должна вам сказать, что вы кончите вашу жизнь неестественною смертью...» Без сомненья, я забыл в тот же день о гадании и гадальщице. Но спустя две недели после этого предсказания, и опять на Невском проспекте, я действительно встретился с моим давним приятелем, который служил в Варшаве при великом князе Константине Павловиче и перешел служить в Петербург; он предлагал и советовал занять его место в Варшаве, уверял меня, что цесаревич этого желает. Вот первый раз после гадания, когда я вспомнил о гадальщице. Через несколько дней после встречи со знакомым я в самом деле получил с почты письмо с деньгами; и мог ли ожидать их: Эти деньги прислал мне лицейский товарищ, с которым мы, бывши еще учениками, играли в карты, и я его обыгрывал. Он получил после умершего отца наследство, прислал мне денег, долг, который я не только не ожидал, но и забыл о нем. Теперь надо сбыться третьему предсказанию, и я в нем совершенно уверен...»

«Суеверие такого образованного человека меня очень тогда удивило, - замечает чебоксарская собеседница Пушкина. Глубокое суеверное чувство его способно удивить и теперь. Но становится много понятнее, когда узнаешь, при каких и в самом деле необычайных обстоятельствах оно зарождалось.

Веневитинов и Погодин писали, что пророчество петербургской колдуньи Пушкину подтвердил в Одессе какой-то грек. Он повез Пушкина лунной ночью в поле, несколько раз переспрашивал о дне рождения и, произнеся заклинания, объявил, что он и в самом деле умрет от лошади или беловолосого человека. Пушкин пожалел потом, что не спросил - седого или белокурого надо опасаться. С тех пор он крепко ставит ногу в стремя, когда садится на коня, и разговаривает с блондинами всегда дружелюбнее, чем с шатенами. Задумывает написать небольшую поэму о нелепом предсказании волхвов князю Олегу, который должен принять смерть от любимого коня своего.

С тех пор пошло. Биография Пушкина изобилует внешне анекдотическими случаями, которые можно объяснить только этими крепко засевшими в памяти предречениями: «Он сам рассказывал, - записала в дневнике В. А. Нащекина, - как, возвращаясь из Бессарабии в Петербург после ссылки, в каком-то городе был приглашен на бал к местному губернатору. В числе гостей Пушкин заметил одного светлоглазого, белокурого офицера, который так пристально и внимательно осматривал поэта, что тот вспомнив пророчество, поспешил удалиться от него из залы в другую комнату, опасаясь, как бы тот не вздумал убить его. Офицер последовал за ним, и так и проходили они из комнаты в комнату в продолжение большей части вечера. «Мне и совестно, и неловко было, - говорит тот, - и, однако, я должен сознаться, что порядочно-таки струхнул».

Еще один анекдот:
«В другой раз в Москве был такой случай, - продолжает В. А. Нащекина. - Пушкин приехал к княгине Зинаиде Александровне Волконской. У нее был на Тверской великолепный собственный дом, главным украшением которого были многочисленные статуи. У одной из статуй отбили руку. Хозяйка была в горе. Кто-то из друзей поэта вызвался прикрепить отбитую руку, а Пушкина попросили подержать лестницу и свечу. Поэт сначала согласился, но, вспомнив, что друг был белокур, поспешно бросил лестницу и свечу и отбежал в сторону.

- Нет, нет, - закричал Пушкин, - я держать лестницу не стану. Ты - белокурый. Можешь упасть и пришибить меня на месте...»

Сейчас я подумал вот о чем. А не слишком ли смел был я, когда заявлял, будто жизнь Пушкина могла бы сложиться совсем иначе, не будь он так суеверен. Доказательства тому можно собрать в пушкиниане, которая сегодня представляется чуть ли не бесконечной.

Пушкин, например, как это с блеском доказывал выдающийся пушкинист из Казахстана Н. А. Раевский, почти всю жизнь хотел и пытался быть военным. Трудно докопаться до того, что же в конце концов помешало ему осуществить этот выбор, но первоначальная причина выясняется вот из таких эпизодов. Известно, что ему, по крайней мере, два раза предлагали надеть эполеты и отправиться на службу в Польшу. В первый раз такое предложение, как мы помним, поступило от генерала Орлова. Другой раз он должен был отправиться в Польшу где-то перед самой женитьбой. Опять всплыло тогда, что одного из противников (видных) русской политики в Польше, оружием действовавших против нее, зовут Вейскопф (белоголовый). Он опять кинулся в раздумья, которые ничем не окончились. Он так и остался штатским.

Кто-то из друзей его поразился резким его разрывом с массонами и неожиданным выходом из ложи.

- Это все-таки вследствие предсказания о белой голове, - как будто ответил ему Пушкин. - Разве ты не знаешь, что филантропические и гуманитарные тайные общества, даже и самое масонство, получили от Адама Вейсгаупта направление, подозрительное и враждебное существующим государственным порядкам. Как же мне было приставать к ним? Вейскопф, Вейсгаупт, одно и то же...
Пророчество петербургской колдуньи всегда влияло на преддуэльное состояние Пушкина, а в таковых он оказывался частенько.

Однажды шла большая карточная игра. За столом были, кроме прочих, Пушкин и известный под кличкой «американец» граф Федор Толстой... Игру в этот раз тот вел нечисто. Передернул. Пушкин заметил это и сказал:

- Граф, карточных шулеров бьют канделябрами...

- Да я сам знаю, - отвечал, нисколько не смутившись и грубо, Толстой, - но не люблю, чтобы мне это замечали...

Наметилась дуэль. Пушкин купил новые пистолеты фирмы Лепажа и ежедневно упражнялся в стрельбе из них, набивая руку. Алексей Вульф стрелял вместе с ним и часто слышал, как Пушкин ворчал про себя:

- Нет, этот меня не убьет, а убьет белокурый. Ведьма врать не станет...

Когда трижды белый Дантес - беловолосый, носивший белый мундир кавалергарда и белую кокарду, подчеркивавшую в нем убеждения легитимиста, - смертельно ранил поэта, всем, знавшим о дальнем предречении, стало жутко от того, насколько точно оно исполнилось.

Другие детали гадания мы теперь оставим, а продолжим собирать таинственные следы, которые оставило в душе Пушкина русское суеверие.

В 1827 году состоялось одно из последних добрых свиданий Пушкина с Анной Керн.

«Он приехал ко мне вечером, - вспоминает она, - и, усевшись на маленькой скамеечке (которая хранится у меня как святыня). Написал на какой-то записке:

Я ехал к вам. Живые сны

За мной вились толпой игривой,

И месяц с правой стороны

Осеребрял мой бег ретивый.

Я ехал прочь. Иные сны...

Душе влюбленной грустно было,

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло!

Мечтанью вечному в тиши

Так предаемся мы, поэты.

Так суеверные приметы

Согласны с чувствами души.

Писавши эти строки и напевая их своим звучным голосом, он при стихе:

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло!

- заметил, смеясь: Разумеется, с левой, потому что ехал назад».

Если переложить чудесные слова Пушкина на нужную мне прозу, то получится следующее, Если в пути окажется так, что луна будет светить вам с левой стороны, то эта примета нехороша. Вряд ли вас ждет удача в конце дороги. И наоборот: луна справа, и все должно быть в порядке.

Пушкин уезжал от женщины, к которой продолжал относиться с бесконечной теплотой, с тяжелым чувством. Увы, это была одна из последних чистых радостей в их отношениях. И «месяц с левой стороны» подчеркивал и влиял на его настроение.

О некоторых приметах, которым подчинялись Пушкин и его закадычный друг Павел Воинович Нащекин, упоминает В. А. Нащекина.

«С ним (Пушкиным) и моим мужем было сущее несчастье (Павел Воинович был не менее суеверен). У них существовало великое множество примет. Часто случалось, что, собравшись ехать по какому-нибудь неотложному делу, они приказывали отпрягать тройку, уже поданную к подъезду, и откладывали необходимую поездку из-за того только, что кто-нибудь из домашних или прислуги вручал им какую-нибудь забытую вещь, вроде носового платка, часов и т.п. В этом случае они ни шагу не делали из дома до тех пор, пока, по их мнению, не пройдет определенный срок, за пределами которого зловещая примета теряет силу».

От себя добавлю, что обычно действие приметы кончается, по поверьям, вместе с днем, в который она приключилась. Значит, после двенадцати часов ее можно было уже не бояться. Пушкин этому правило подчинялся.

«Засветить три свечи, пролить прованское масло (что раз он и сделал за обедом у Нащекина и сам смутился этой дурной приметой) и проч. - для него предвещало несчастье». Об этом говорит П. А. Бартенев, слышавший об этих приметах от самого Павла Воиновича.

Отправляясь в очередной раз свататься к Гончаровым, Пушкин решил, что не помешало бы в их доме появиться франтом. У Павла Воиновича был подходящий к случаю только что сшитый фрак.

- Дай-ка мне его, - сказал Пушкин, - Я свой то ли забыл, то ли у меня его вообще нет...

Сватовство, наконец-то, вышло удачным. Пушкин, конечно, решил, что это фрак такой счастливый. Выпросил его в подарок и в особо ответственных случаях обязательно его надевал.

При желании насобирать свидетельств о глубоком постоянном интересе Пушкина к внешним обстоятельствам подобного толка можно сколько угодно.

И потому легко представить себе, как несколько нелепых случайностей испортили Пушкину день, который казался ему лучшим во всей его жизни. День венчанья с Натальей Гончаровой. Накануне он опять вспомнил гадалку:

«Во время обряда Пушкин, задев нечаянно за аналой, уронил крест; говорят, при обмене колец одно из них упало на пол... Поэт изменился в лице...».

«Во время венчания нечаянно упали с аналоя крест и Евангелие, когда молодые шли кругом. Пушкин весь побледнел от этого. Потом у него потухла свечка. - «Все это плохие знаки» - сказал Пушкин».

Зловещие предвестия эти, как мы знаем теперь, тоже сбылись.

Несмотря на многословные попытки исследователей последних лет доказать недоказуемое, жениться Пушкина, которую он считал первым шагом к счастью, по-прежнему остается очередным его шагом к трагедии...

...Закончить же это не вполне серьезное расследование некоторых таинственных обстоятельств жизни Пушкина надо бы следующим.

Когда мы, люди средних достоинств, судим о гениальности, мы унижаем ее, пытаясь мерить собственным аршином. Отсекая от глыбы гранитные наросты, которые, как нам кажется, ее не украшают, мы впадаем в типичную ошибку посредственности, не умеющей охватить великое единым взглядом. Мы видим все по отдельности, и это мешает видеть красоту и законченность целого. Так я хочу думать о Пушкине. Бывают такие скульпторы, которые надо рассматривать под разными углами зрения и запоминать линию любого ее поворота, потому что в каждой такой линии скрыта неожиданность, доказывающая, что перед вами именно великое произведение. Так, пушкинское суеверие показывает нам эту натуру с иной стороны и только довершает полноту и законченность его гениальной сути... Странная привязанность к вытравляемым просвещенным веком чертам старинной наивной мудрости нашего народа для меня лично является знаком изысканности его внутренней культуры, его духовного облика.... Он сам выразил это в таких словах: «...заметьте, что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности». Добавить бы только, что неуважение к предкам проявляется в любых формах непростительной нашей забывчивости, в том числе и к трогательному опыту связывать малое в своей душе с необъятной жизнью Вселенной, угадывать и видеть влияние каждого мгновения своей жизни на весь ход земного уклада, крепить так нужное и сегодня стремление жить в ладу с природой и миром.

Заблуждения эти, если продолжать их так называть, чище, красивее, а может быть, и нужней, во всяком случае, безобидней многих истин, которыми мы, не стесняясь, жили и живем многие годы напрасной жизни...

Между тем приближался тридцать седьмой год жизни Пушкина...

Первую часть моих заметок о Пушкине можно прочитать здесь: Моя национальная идея https://dzen.ru/a/ZlGEO_Qp0Hlsl7y_

вторая здесь: Диктатура по Пушкину https://dzen.ru/a/ZlLeobvT7HNHBozq

и третья: Самоубийство Пушкина https://dzen.ru/a/ZlXqGk0nSm24XnM1