Ну, поехали!
Русская литература имеет очень славную историю. Но это не та история, которую мы знаем со школьной скамьи, с советских времён. Речь не о той русской литературе, которой мы привыкли гордиться, не о литературе имени Гоголя и Льва Толстого. Речь о той литературе, которую у нас украли.
Есть, например, фундаментальное исследование «История русской литературы» в 3-х томах. Его автор – замечательный писатель, литературовед, полиглот Пётр Николаевич Полевой. Вот где охват будь здоров! И главное – без усвоенных нами конъюнктурных клише.
Но и эту книгу мы не знаем, как и её автора, поскольку она не переиздавалась более ста лет. Да и то: зачем нам всё это, когда есть давным-давно спущенные свыше директивы, и тот огрызок, который этими директивами был вычленен из истории русской литературы? Он для нас альфа и омега, и мы как тот самый Голем, которому вставили в рот бумажку с формулой. А вытащи её или хотя бы измени что-нибудь в формуле – и всё, механизм застопорится.
И так мы ничего кроме этой формулы не знаем, да и знать не хотим. Вот и получается, как в известном стихотворении: «Мы живём, под собою не чуя страны…»
Первый комплекс, который необходимо преодолеть в восприятии русской литературы, особенно периода её становления, это комплекс неполноценности. Вторичности, подражательности в сравнении с Европой. Это можно найти у Чаадаева, у того же Пушкина, у Вяземского, не говоря уж про Белинского. «Ну, нет у нас литературы! вот в Европе есть, а у нас нет», – общим местом проходит в статьях и письмах – «философических» – литераторов первой половины XIX века.
Но комплекс этот совершенно надуманный, поскольку сравнение просто некорректное. По той причине, что история России, русского народа совсем иная, чем история Европы. Русская история гораздо короче, русский народ гораздо моложе.
Когда сложились первоосновы для развития западноевропейской культуры? Во времена античности – Греция, эпоха эллинизма, Рим, какие это века? И что была тогда Русь? Хронологически это совершенно не совпадающие пространства, сами условия возникновения развитой культуры – географические, климатические – на Руси совершенно иные.
Так чего ж тут сравнивать? Когда сложились условия, тогда и стала развиваться изящная словесность. Для России это век XVIII – Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков, начало силлабо-тоники, и как вершина в развитии отечественной поэзии эпохи классицизма – творчество Хераскова, создателя русской героической поэмы. Вот на этом моменте мы и сфокусируем своё внимание.
Херасков сегодня – это сплошной парадокс. Никто о нём не знает, хотя в своё время он был признанным поэтом №1. И не только был, но таким и остаётся. Посему предстоит новое открытие. И самое главное, что здесь нужно, это личный опыт, искусство погружения.
Главными претензиями, исходя из которых Херасков и всё его время по сути выброшены из оперативного пространства русской литературы, являются архаичный, то бишь неактуальный язык и обвинение в подражательности, литературной несамостоятельности.
В связи с чем он якобы безнадёжно устарел. Так это сформулировали в XIX веке, и так это считается поныне. Изучается в вузах в курсе истории литературы как нечто – хотя и имеющее, возможно, какое-то историческое значение, – но навсегда оставшееся в своём времени.
Но тут надо уяснить один момент. Литераторам XIX века нужно было просто расчистить себе место. И это нормально. Само развитие изящной словесности, возникновение новых форм, новых творческих подходов требует отказа от старого, от опыта предшественников. Причём радикального. То же самое было и в XX веке, когда футуристы сбрасывали Пушкина с парохода современности. Но Пушкин остался, чего нельзя сказать о Хераскове. И сегодня настало время восстановить эту зияющую брешь.
Давеча наткнулся в ленте на очередные славословия «национальным гениям»: «225 лет Пушкину и 220 — Глинке. «Оба создали новый русский язык — один в поэзии, другой в музыке», — сказал критик Стасов, и сегодня мы вполне можем оценить его правоту. Примечательно, что на памятнике «Тысячелетие России», установленном в 1862 г. в Великом Новгороде, среди полутора сотен значительных фигур русской истории изображены лишь два музыканта: Михаил Глинка и Дмитрий Бортнянский».
С одной стороны, вроде всё нормально: Пушкин, Глинка – кто же против? Но вот вопрос: а что из этого вышло? Вначале рухнула одна империя, а затем другая – и в обоих случаях общепринятая культурная основа и подоснова, культурный базис никак не помогли. Но разве это не значит, что в основах что-то не так?
И по ходу вывод первый: и Пушкин, и Глинка – национальные гении – с этим нет вопросов. Но их «гениальности» оказалось явно недостаточно для того, чтобы удержать здание Русской цивилизации в устойчивом состоянии. Равно как и гениальности всех остальных, введённых в «культурный канон». А культура есть не что иное как основа национальной идеи. И чего-то здесь не хватает – и это та самая зияющая брешь.
По ходу вывод второй: да, Пушкин – национальный поэт, но не в смысле национальной идеи. Он, то есть его творчество, целиком и полностью находится в пространстве художественном, эстетическом, если хотите, душевном. Он как душа народная, а при жизни – всеобщий любимец и баловень (и даже враги его определялись по этой причине: их раздражала его популярность). Но при этом Пушкин вовсе не философ, не мыслитель, не идеолог, и тем более, не метафизик, не теолог. Потому творчество его не может стать базой для национальной идеи, основой национальной идеологии. Это совсем другое пространство: эстетика и идеология могут дополнять друг друга, взаимно обогащать, но никак не заменять.
И вывод третий: именно «Россияда» Хераскова, а не «Евгений Онегин» и не «Герой нашего времени» может создать глубинную ноуменальную базу с Российской первоидеей в мировоззренческой первооснове, столь необходимую на новом витке исторического развития.
А теперь разберём подробно и по сути те претензии, которые предъявляются к творчеству Хераскова.
(продолжение следует)