Сегодня вот задумался об одиночестве творческого человека, вернее, об одиночестве в творчестве. Хотя эти мысли меня тревожили еще в ранние журналистские месяцы, даже дни. Мне совершенно было не понятно, как работает внутренняя кухня, как рождаются заметки, статьи, очерки и высший пилотаж в профессии – фельетоны. Конечно, я приставал к опытным журналистам, но никто внятно не мог или не хотел отвечать на мои вопросы.
Был у нас заместитель главного редактора, который читал мои оригиналы (так газетчики называли любой подготовленный к публикации текст) оригинально: распечатанные в машбюро листы перечеркивал по диагонали и возвращал:
– Не понимаю!
Я, естественно, расстраивался, не знал что делать дальше: что в моем тексте не так? Один тертый коллега меня успокоил:
– На самом деле Антонычу все понравилось, он хочет, чтобы ты, молодой, еще поработал. Если больше нечего добавить или убавить, переделать, ты просто отнеси эти листы девочкам в машбюро на перепечатку. Потом доложи, мол, все исполнено. Увидишь, Антоныч подпишет.
Как не странно, так и случалось: текст мой уходил в печать, после выхода газеты Антоныч гордо заявлял, что в бюро обкома нас хвалили – идем в ногу со временем. Не называлось имя автора, но я понимал, что речь идет о моей статье. Я тогда в основном писал на экономические темы, которые были в центре внимания советской прессы.
Хотя одного учителя я могу назвать – Александра Фадеева, завотделом промышленности газеты «Ленинский путь» (Самарканд, Уз ССР). Нет, он не учил как писать – за пиалушкой зеленого чая он терпеливо выслушивал мой рассказ об очередной поездке на какое-то предприятие, лишь вставляя попутно какие-то замечания. Он очень хорошо знал обстановку в промпредприятиях области, мог разложить все по полочкам как какой инженер или экономист. По ходу чаепития у меня складывался стройный план статьи, я шел к себе и к назначенному сроку выдавал готовый материал. После визы Фадеева мой оригинал доходил до печатного станка нетронутым. Разве что дотошные корректора что-то находили. То есть у Саши я учился работать с накопленной информацией, мыслить, он меня самого подводил к главной идее публикации, а не сам писал за меня. Тут и заголовок удачный приходил на ум. Позже стал спецом по придумыванию заголовков для других тоже. Старшие товарищи в благодарность кормили молодого журналиста сытным обедом в чайхане у Пулота.
Когда журналист-пенсионер переключился на литературу, точнее, на малую прозу, оказалось, что «темный лес» только начинается: надо, как и 34 года назад, учиться с нуля. Но только у кого? В ближайшем окружении ни одного эссеиста или новеллиста, вообще ни одного писателя!
Кстати, эссеиста во мне еще раньше увидели мои читатели, которые признавали, что покупали/искали очередной номер журнала ради колонки редактора. Например, этой: «Начало».
И я начал писать. Не в стол: завел себе канал в Дзене – «Поэзия и проза жизни (Фархад)». Очень скоро сложилась книга «Одиночество – сволочь?».
Все началось с того, что от карантинного безделья я начал просматривать свои «записи на полях» в течении семи лет. Сначала придумал заголовки к каждой миниатюре. Придумал – не совсем точное слово: заголовки, как и тексты, приходят ко мне безо всякого напряжения. Потом их расположил в определённой логической последовательности и само собой сложилось эссе «Одиночество – сволочь?».
В процессе «складывания» я пришёл к невесёлому выводу о том, что мы, становясь всё цивилизованнее, вгоняем себя в скорлупу одиночества. Даже когда... веселимся. И начали рождаться вокруг этого эссе другие вещи: миниатюры и рифмованная проза, рассказы и новеллы, философские эссе и анекдоты-были, политические памфлеты (например, о месте России на мировой арене, которую пытаются впихнуть в скорлупу одиночества). Еще через год вышел сборник «Вожак стаи отпустил мальчика».
Само собой, я не мог остановиться на этом пробном самиздате. Надо было покончить с «одиночеством в сети» и влиться в живую творческую среду, которая даст не только лайки/дизлайки. Хотя в соцсетях некоторые мои посты активно обсуждали, писали отзывы, бывали даже угрозы от одноразовых подписчиков - это к политическим памфлетам.
Как оказалось, в ней, новой среде, фигурируют, вернее, занимаются чаепитием вприкуску со сладкими взаимными восторгами одни стихотворцы. Чтобы приходить к чаю еще с чем-то кроме пряников, я опять начал сочинять стихи, которые забросил лет сорок назад до этого («ворону соловьем не запеть»). И ворон тоже получил несколько доз сладкого к чаю. Само собой, мечта его о соло как соловей отдалилась еще лет на сорок.
Чтобы как-то разнообразить меню, я попробовал внушить «сочайникам», что к чаю подают не только сладкое – недурно бы его разложить на составные части по блюдечкам и попробовать на вкус. Может усладу для самовлюбленного уха не примет личный организм? Не говоря о других слушателях/читателях. Все дружно покивали, но в следующее чаепитие подавали те же «сладости». Хорошо хоть можно было подзакусить пряниками да конфетками кондитерской промышленности, которыми, кстати, я мог бы сластить чай и дома – «Магнит» открыли прямо у нас во дворе. В общем, я опять вернулся в творческое одиночество. Хотя и не выходил из него.
А мои «сочайники»? Сами себя вогнали в одиночество. Гордое одиночество. «Я – гений, критиковать не сметь!» Вот и хвалят друг друга, втайне… ненавидя. Мне на эту тему пришло несколько строк:
Гении оба два
Я говорун – ты глухой,
Ты говорун – я глухой.
Я писатель – ты слепой,
Ты писатель – я слепой.
Я гений – ты... рядом,
Ты гений – я... рядом.
Говорят, яйцо курицу не учит. Еще как! Как-то дочка, прочитав рассказ «Вожак стаи отпустил мальчика», спросила:
– Папа, слабо тебе из этого сделать повесть? Тебе пора бы взяться за что-нибудь более масштабное, чем твои миниатюры.
Взяться можно, а на какие шиши издаваться? Тут знакомство с главным редактором питерского издательства «Алетейя» Игорем Савкиным, который говорит:
– Собери свои рассказы в одну книгу – издадим.
Но я помню и наказ дочки: решил одной стрелой убить двух зайцев. Вот и родился роман-эссе «Вспышки памяти». Тут и одиночество в творчестве куда-то улетучилось!
С некоторых пор я стал замечать, что один из матерых коллег стал меня ненавязчиво опекать. Как? Когда критиковать и в хвост, и в гриву, когда и похвалить, через это и подсказать. Может, этого мне не хватало всю мою творческую биографию?
Пишу эти строки, а на экране выскакивает уведомление о новой записи от Юнны Мориц:
«КОРНИ СЛОВ
(из цикла «Мгновеники»)
Жили-были слова «творчество» и «творческий». Жили-были «деятели культуры», которые в печатных органах при советской власти обожали потреблять эти слова в необъятных количествах, в своё удовольствие и в свою пользу. А при антисоветской власти запыхтели, завизжали, забрюзжали: какая гадость, какое дурновкусие, какая пошлость – «творчество» и «творческий», эти вульгарные, мерзкие слова надо вымарать и забыть, они – наш позор!
Так появился у нас «креативный класс» и его «креатив». Креатив – с латыни! – творчество, а креативный – творческий. Что натворил, что творит и что хочет натворить этот креативный класс, – ни для кого не секрет. Натворил он кастовое, клановое сообщество, которое желает диктовать свои законы, подчиняющие интересам креативного класса «86% некреативных масс». Некреативные массы – это мы, ужасное большинство, а креативный класс – элита, интеллектуальный цвет нации. Главное – обгадить слова «творчество» и «творческий», жульнически заменив их на креатив и креативный, что в переводе – как раз! – творчество и творческий… Такая перелицовка, пересадка лиц на всё те же головы, всё тех же «деятелей», которые сказочным образом при всех режимах используют один и тот же приём – обгадить и жульнически присвоить.
Но творчество и творческий – корень родства с Творцом. А креатив и креативный – корень родства с креатурой, с тем, кто выдвинулся по блату, – это не мой корень!»
В тему!