— Что ты сделаешь первым делом, когда вернёшься домой? — спросил я у Олега. Он лежал на спине, с закрытыми глазами, закинув руки за голову. В лунном свете его лицо было неестественно бледным и безмятежным, как у мертвеца, отчего мне становилось не по себе каждый раз, когда я смотрел на него. Последнее время я видел слишком много мертвецов. Наверное, я и сам сейчас был похож на труп. Иногда мне казалось, что я и есть труп, зомби в телесной оболочке.
Олег ответил не сразу. Его медлительность и обдумывание каждого слова сводили с ума. Почему нельзя сразу сказать, что думаешь? Разве он никогда не думал о том, чем займется, когда вернется домой?
— Первым делом, — наконец-то заговорил он, — я хочу сбросить с себя эти неподъемные, до ужаса неудобные сапоги, эту форму и хорошенько помыться. С мылом и мочалкой.
— Без мочалки и мыла прожить можно, а вот без этих сапог ты бы вообще не мог ходить, — ответил я.
— Что правда, то правда. Земля здесь отстойная. Липкая какая-то, пропитанная кровью. — Олег глубоко вздохнул, и его голос стал мечтательным. — Как вернусь, Машку обниму. Уткнусь лицом в макушку. Соскучился. Она у меня такая живая, теплая.
— Только сперва тебе и вправду придется обняться с мылом и мочалкой. От тебя разит, как от сотни немытых мужиков, — ухмыльнулся я.
— Какой же ты идиот, Герман! — Он шутливо толкнул меня в бок, и снова заложил руки за голову. — Вот влюбишься однажды, и поймёшь, что нет ничего лучше тепла любимого человека.
Я не видел его лица, но понял, что он улыбается. Видел я эту его Машку. Ничего особенного в ней не было, чтобы так вздыхать. Девчонка как девчонка. Светлые волосы, веснушки, глаза прозрачные, как озера, да и ростом не выдалась. Но о вкусах не спорят. Мысли о Маше помогали Олегу раз за разом идти в бой и не сдаваться. Всегда удивлялся, что при всей его мягкости он был невероятно сильным и смелым. Настоящий человек. На таких хочется равняться. Олег всегда знал, как поступить правильно, и мне казалось, что до таких качеств как у него мне никогда не дорасти.
Мне не хотелось думать о будущем, но мысли сами лезли в голову.
— Как думаешь, мы выберемся отсюда? — не унимался я, понимая, что он этого не знает, так же, как и не знает никто. Каждый хотел бы услышать, что все будет хорошо, и мы обязательно вернемся домой, даже если это откровенная ложь.
— Сколько мы с тобой знакомы? — Спросил Олег, как обычно не сразу. Наверное, он снова задремал.
— Два года,— ответил я, — с того самого боя под…
— Мы с тобой всякое пережили, — перебил он, — я тебе соврал хоть раз за это время?
— Нет.
— И сейчас не буду, — он помедлил, словно обдумывал каждое слово, будто я не смогу принять сказанное им таким, какое оно есть. — Я не знаю, дружище. Я хотел бы знать. Правда, — наконец ответил он. — Все мы надеемся встретить завтрашний день и вернуться домой, к родным, а как оно сложится, одному Богу известно. Так что толку думать о том, чего не можешь знать и изменить?
— Эй, ну будьте же людьми, дайте поспать! — Недовольно пробурчал Антон, и повернулся к нам спиной. — Разболтались тут…
— Да все, все, спим уже, — ответил я ему. — Может, в последний раз говорим, а ты…
— Сплюнь, идиот!
Шелест высокой травы заглушал наши голоса. Ночь выдалась тёплой, и я был рад, что нам не приходилось мерзнуть на холодной земле или мокнуть под проливным дождём, как это бывало поздней осенью и зимой. Лес тоже был так себе укрытием. Времена, когда можно было спокойно спрятаться, где бы то ни было, давно прошли.
— Они, наверное, где-то рядом, как думаешь? Бродят среди деревьев, — спросил я через какое-то время Олега. По телу пробежал неприятный холодок. Никогда бы не подумал, что мне придётся однажды всерьез задаваться подобным вопросом. Олег уже задремал.
— Роботы? — спросил он, — Навряд ли. Слишком тихо. Так что спи. Неизвестно, что ждет нас завтра.
Но мне не спалось, и правда, было слишком тихо. Хоть бы где-то вдалеке прозвучал одинокий выстрел. Никогда не думал, что долгая тишина начинает по-настоящему пугать, она как предвестник чего-то ужасного и неизвестного, притаившегося совсем рядом. Когда повсюду рыщут роботы, никогда не узнаешь, что тебя выдаст. Так что, даже закурить не лучшая идея, а разведи костёр — и ты труп. Без вариантов. Как нам рассказывали на учениях, они реагируют на тепло, излучаемое человеческим телом, но я думаю, что нам что-то недоговаривают.
Никогда не забыть, как я впервые увидел робота, не в учебном центре, а в настоящем бою. Немногим выше среднестатистического солдата, он был почти в пять раз сильнее, в десять раз неуязвимее, и неисчислимое число раз более безжалостным. Что наводило на меня еще больший страх, так это его вид. Он был похож на человека, но он не был человеком. Просто мороз по коже.
— Я вот все в толк не возьму, — я приподнялся на локте, и посмотрел на Олега. — Робот же не может сделать выбор, кого убивать, а кого нет. Мочит всех без разбора. Для него нет разницы, нападают на него, обороняются, или просто прячутся, чтобы выжить.
— На то он и робот, что выполняет определенную программу — убивать врага. Остальное для него неважно. Человек может выбирать, как поступить. Нужно оставаться человеком в любой ситуации.
— Вчера я видел, как солдат пристрелил другого. Даже не задумался. Пустил пулю прямо в парня, будто чихнул. Он был человеком.
— Наличие крови в венах ещё не делает тебя человеком, — ответил Олег. Его голос становился сонным, и я уже не был уверен, что он говорит что-то не за гранью своих сновидений. Мы люди, но это не точно? Ему уже что-то снится.
Упала звезда, прочертив небосвод белой полосой. Человек склонен всему придавать ореол романтики. Падает метеорит, а он говорит, звезда упала, загадаю желание! Я провел рукой по траве, и десятки маленьких светлячков поднялись в небо, покружили над нами несколько секунд и полетели к большому дереву, на конце небольшой поляны, на которой мы расположились. Я смотрел на то, как они кружат над головой и думал о том, что природе нет дела до того, что человечество ведет войны. Что сотни солдат каждый день умирают, безвестные, одинокие, где-то на краю чужой земли, оторванные от родных, со слабой надеждой дожить до следующего утра. Природа просто существует, и будет существовать даже когда все мы до единого превратимся в прах. Мегаполисы порастут диким плющом и папоротником, и через каких-то двести лет о нашем существовании напомнят разве что бетонные развалины. От былой славы человеческой империи не останется ничего. Возможно, что где-то по разбитым войной и временем дорогам будут также бродить роботы, безуспешно выслеживая свою цель.
Я не мог поверить, что Олега ничего не тревожит, а если и тревожит, как он может сохранять такое спокойствие? Я думал о детстве, о словах Олега, и вскоре все мысли смешались, словно фотографии без хронологии, погружая меня в сон, поверхностный и беспокойный.
Когда я открыл глаза, было уже утро. Оно стелилось сизой дымкой, оплетая стволы деревьев. Трава, влажная от росы, неприятно холодила. Я сел и поежился. Олега рядом не было. Смятая трава, на месте, где он спал, тоже успела покрыться росой, так что я сделал вывод, что его нет уже около получаса. Надеясь найти его у реки, я встал, чтобы пройтись и размяться. Река находилась недалеко от места нашей ночевки. Всего каких-то сто метров по лесу.
Ботинки неслышно наступали на мягкий, зеленый мох. Лес дышал спокойствием и прохладой, но это гнетущая тишина, натянутая, словно струна. Она звенела от напряжения, и готова была вот-вот разорваться чем-то страшным и необратимым. Вскоре до меня донесся шум воды.
Я отодвинул рукой ветку, чтобы пройти и опешил от увиденного. Прямо посреди реки стоял робот и смотрел на Олега. С обшарпанной и местами проржавевшей обшивки стекала вода. Наверное, человека, к которому его приставили, убили, и он бродил один по лесу, как и многие другие. Олег привстал с корточек и расставил руки в стороны, показывая, что безоружен. Наивный. Разве он забыл, что роботу нет дела до этого?
Рука судорожно нащупала нож, прикрепленный к ремню, и сжала рукоятку. Ноги словно вросли в землю. Я продолжал стоять за деревьями, понимая, что если выдам себя, мы оба покойники.
"Только не беги, не беги, не беги!" — повторял я беззвучно, надеясь, что произойдет чудо, что машина, запрограммированная убивать, даст сбой, что речная вода повредит его операционную систему, и он заглохнет за секунду до выстрела.
Не помню, сколько длился этот кошмар — замерший на месте Олег и железный монстр, стоящий напротив него. Наверное, прошло всего пару минут, но мне показалось, что прошла целая вечность.
Робот навел на него автомат, послышался звук приводящий в действие оружие. Хорошо помню этот свистящий звук, услышав который вся жизнь проносится перед глазами. Он часто снился мне по ночам. Раздался выстрел. Олега с силой откинуло от реки на три метра, он упал спиной на землю. Вокруг рассыпался вихрь красных искр. Олег закашлялся, захлебываясь кровью. Робот вышел из воды, и направился к нему. Он тяжело ступал по земле, оставляя за собой мокрые полосы.
Олег был приговорен. Мне хотелось тихо скрыться, спасти свою шкуру, но что-то внутри настаивало, что я должен остаться и хоть как-то помочь ему. Да и как бы я жил после этого? Я достал нож и медленно вышел из-за деревьев, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Каковы шансы, что я выживу в этой схватке? Но отступать было поздно. Робот меня заметил и повернулся в мою сторону, прицеливаясь. Я еще крепче сжал нож и побежал. Раздался выстрел, но я увернулся, и продолжил бежать прямо на него. Взобрался ему на спину, и всадил нож в основание шеи. Он закрутился на месте, размахивая руками и паля во все без разбора, затем замер, и мы повалились на землю. Чудом он не придавил меня. Я приложил ладонь к ране, а когда отнял ее, увидел, что она вся в крови. Все-таки задел, сволочь.
Последнее, что я видел — со всех ног бегущего к нам Антона, и отключился.
Очнулся в палате. Сильно пахло дезинфицирующим средством, а в окно слабо пробивался дневной свет. Попытался привстать на локти, но резкая боль на правой стороне ребер повалила меня обратно на кровать. Голова раскалывалась. Я глухо застонал. Через мгновение рядом появилась медсестра. Она ловко достала шприц, набрала жидкость из ампулы и вколола в капельницу, присоединенную к моей руке. Боль отступила.
— Вам сейчас лучше больше лежать,— Я узнал голос командира. Он сидел напротив кровати, сложив руки в замок и изучающе рассматривал меня.
— Наслышан о вашем подвиге. Впечатляет. — продолжил он, — ликвидировать робота, не каждый может похвастаться таким.
— Сколько я здесь?
— Десять дней.
— Меня отправят домой?
— Ваше ранение не настолько серьезное, чтобы отправлять вас домой. Через неделю вы снова вернетесь в ряды солдат, защищающих наши земли. Поскольку вы потеряли своего, — он запнулся, — “человеческого” напарника, к вам будет приставлен робот — модель MN 149-501. Сожалею о вашей утрате.
Он говорил таким тоном, словно сам был роботом, бездушной машиной. Знает ли он хоть что-то о том, каково это — потерять друга, человека, с которым делил одну кружку на двоих? Которому доверял больше, чем себе? Даже если он знал, неужели забыл, стал настолько черствым?
Я молча кивнул ему в ответ, и он ушел. Да и что я мог ему сделать? Приказы начальства не обсуждаются. Хотя меня так и подмывало послать всех куда подальше. Воевать плечом к плечу с роботом? Лучше бы я не выжил тогда, у реки. Олега убил робот. Безоружного. Теперь же мне приставляют эту машину. Я ненавидел всех, и себя, за то, что не могу ничего сделать.
— Вам повезло, что вас нашли. — сказала медсестра и мягко коснулась моей руки, — теперь все будет хорошо.
— Вы всем раненым это говорите? Ну конечно, это ведь ваша работа, — наверное, я сказал это резче, чем планировал, и она убрала руку и вышла из палаты. Я остался наедине с мыслями, разрушающими меня изнутри.
Через неделю ко мне прикрепили робота MN 149-501, но я решил называть его просто Мун. Модель нового поколения, не допускающая промашек, напичканная всевозможными технологиями, не оставляющими противнику ни единого шанса на спасение. Вот только частичку человеческой души в него так и не положили. О чем с ним вообще можно договориться?
Ночью был бой, ничем не отличающийся от сотен таких же. Мун не отходил от меня, возможно, что он даже несколько раз спас мне жизнь. Вот только это был не Олег. Мне не хватало коротких разговоров, буквально по две фразы. Когда ты чувствуешь дружеское плечо и поддержку. Пусть он слабее робота, робот не человек. Он просто железка, напичканная проводами.
На рассвете все стихло. Даже вопли солдат, казалось были просто кошмаром, растаявшим в утреннем тумане. О произошедшем напоминал лишь кровавый цвет восходящего солнца, растекающегося по небу. Эта тишина казалась мне страшнее оглушительных залпов и очередей выстрелов.
Мун сидел на земляной насыпи, уставившись на горизонт. Его взгляд был пуст. Настолько, насколько он может быть пустым у робота. А может у него просто сел аккумулятор? Что он там пытался разглядеть? Вокруг лежали изувеченные тела, от оторванные конечностей роботов исходили клубы черного дыма. Укладывалась ли в его голове полная картина происходящего?
Воздух наполнил запах крови, гари и перегретого машинного масла. Запах смерти. Он залез мне под кожу, заполнил каждую пору, разнесся по кровотоку и я больше не мог дышать. Я поспешил уйти. Уйти подальше в лес, в надежде, что лесной воздух может смыть с меня этот запах, но я ошибся. Куда бы я ни пошел, он следовал за мной по пятам.
У дерева, облокотившись о ствол, сидел человек. Его форма была вся в грязи и крови, но все равно я смог понять, что это вражеский солдат. Услышав мое приближение он замер, прислушиваясь, и посмотрел в мою сторону. Его лицо было бледным, пересохшие губы потрескавшимися. Он прижимал руку к ноге выше колена. Штанина была пропитана кровью. Она сочилась сквозь пальцы на землю, растекаясь темной лужей. Я подумал, что он точно уже не жилец. С такими ранениями не выживают, по крайней мере здесь, где поблизости ни одного госпиталя, ни одного санитара. Как забавно. Люди научились создавать супероружие, но не позаботились о том, чтобы солдаты не умирали от обыкновенного огнестрела, где-то посреди леса.
— Ох, черт, — выдохнул он с облегчением, — я уже подумал ты одна из этих железок. Она бы точно прикончила меня не церемонясь. Слава небесам, ты человек. С человеком всегда можно договориться. — Он заметил кровоточащую рану на моей руке и сказал: — Смотрю, тебя тоже нехило так потрепало.
Я ничего не ответил. Слова застряли в горле, казалось, я вообще никогда не умел говорить. Увидев мою реакцию, человек сглотнул и сказал:
— Послушай, парень, дружище, у меня двое детей там, — и показал куда-то в сторону. — Совсем ещё малыши. Сын в этом году в школу пойдёт, а дочке три года. Мне не нужна эта война, я просто хочу домой.
Я смотрел на этого перепуганного, истекающего кровью солдата, и ничего не ощущал. Ни презрения, ни жалости. Он казался мне просто элементом всего этого ужаса. Ничем не отличаясь от дерева, возле которого он сидел.
В моих венах течет машинное масло, оно капает на землю из поврежденной обшивки. Его запах, горячий и густой, забивает легкие. Я вижу, как встроенная в меня программа оценивает, кто передо мной. Я слышу свистящий звук приводимого в действие оружия. На моей цели загорается красная точка. Она мельтешит, прыгая с груди на лоб и обратно, как муха. Я не вижу больше ничего, кроме поставленной цели.
Нажимаю на курок. Выстрел.
Цель уничтожена.