Продолжаем публикацию Провинциального романа. Начало здесь.
***
Народ страстно влюблялся в американские мыльные оперы и в бразильские сериалы. Попадья пробовала. Но как-то страдания Мэри и Тома, трудная судьба Изауры и Марии ее не очаровали, не захватили.
Вот фильмы да. От классики Голливуда до современных картин – она уважала, что-то и по нескольку раз пересматривала.
Установленный на кухне небольшой телик Костик соединил с б.у. видиком. Законной фирменной парой от одного производителя они не являлись, нормально сочетаться не хотели.
Пришлось колдовать с разъемами/переходами, Полина в этом ничего не понимала. Но результат радовал. Воткни кассету и наслаждайся прямо во время готовки.
Чем вместе с Костиком под борщик и занялись сразу после отлаживания системы. Костик, правда, еще и лапы распускал. А на возмущение Попадьи, мол, что это? Что такое? Ты без пяти минут женат? Друг сердечный лихо отболтался, что это же от радости. Эмоции нахлынули.
Между первым и вторым, т.е. сразу после борща и перед макаронами по-флотски, Полина вытянула из приятеля страшную тайну. Его натуральную блондинку каждый раз приходится долго и нудно уговаривать. А в итоге она просто лежит и смотрит в потолок. Ага. Ага. Влюбленность еще держалась. Костик решил, что у девочек так всегда. Ну… Стесняются. И не умеют ничего. Верно же?
Попадья привычно покивала.
Убегая, верный Костик поцеловал в щечки, в ушки и махнул рукой. Мол, эх!
Полина не смеялась и не плакала. Давно отболело. Да и не было у них по большому счету ничего кроме секса вполне приятельского. Который дружбу даже не слишком испортил. Во всяком случае, так считал Костик.
Наладил же кинозал на кухне? И холодильник помогал устанавливать. Вообще, если в городе и не дико занят, то отказывает редко. Хотя и Попадья старается не приставать слишком сильно. Порой Костик заскакивает просто потрындеть, позавтракать и выпить чашку кофе.
Какими странными тропками ходит дружба. Перепрыгивая через овраги обид, и перелетая через настоящие пропасти. Даже раскаяние и мольбы о прощении не нужны. Звонок в дверь. Глаза в глаза. И все. Проехали. Мчимся дальше.
Покупать фильмы Полина не спешила. Брала напрокат. Универмаг от ее дома в пяти минутах ходьбы.
Там точек с кассетами несколько. В одной требуют залог. В другой нет, но и цена выше. Ассортимент тоже разный. Пункт А больше на девушек ориентируется. Пункт Б на мужиков: предлагают в основном боевики и детективы.
Полина в обоих местах являлась завсегдатаем. Брала фильмы по настроению. Хотя и к рекомендациям продавцов прислушивалась.
Шла домой, несла в пакете боевики, хотелось кинцо со стрельбой и драками посмотреть, споткнулась неловко – не упала даже – встала на левую коленку. Но гадский камешек какой-то попал. Ох. Пробрало до слез. Отряхнула юбку. Приподняла край – оценить масштаб разрушений. Минус колготки. Синяк приятного – а ля дождливое небо цвета – разворачивает крылья. И пара царапин.
Фигня.
***
Что за мерзкая злая тварь одиночество? Что за сука со стальной хваткой и ребристыми клыками. Так просто не сорвешься.
В юности у Попадьи были дворовые друзья и враги. Сколько пивасика выхлестано, сколько песен хрипло и звонко спето?
А теперь?
Как петля на горле. Захлестнулась и душит.
У девчонок свои семьи. Или – чадушки, не оставляющие времени на ерунду у одиноких мамаш. У пацанов – друзья, плюс тещи у женатиков, ну и сами супруги, куда ж без них?
Свободный обоих полов народ – активно знакомится, встречается, ссорится и мирится, работает, увлекается чем-то и кроме личной жизни.
Только Попадья одна.
Или ей кажется?
И таких же, замороженных, несчастных, обожженных, недоверчивых, циничных, растерявших надежды, лузеров – пруд пруди?
Сидят у теликов. Мечтают о счастье.
Но синяя птица их не видит, на посадку не заходит.
Синички дело другое. Попадья прикормила целую армию. И зимой ее развлекали их писк, перепалки.
Можно любоваться крылышками – раскрывают как веер, цветом оперения, умильными прыжками…
Милота.
Если не знать, что и глаз выклюют, и мозг сожрут-достанут у побежденного соперника. Такие красивые, но не безобидные воробушки. Маленькие крылатые крысы, просто нарядные – поэтому и нравятся людям.
***
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
- Полина. Подожди!
У входа в «Чародейку» на ступенях с ноги на ногу переминался отец. Только этого не хватало. Чтобы пьяный дятел портил собой и без этого не самый светлый образ Попадьи перед коллегами.
- Чего тебе?
- Здравствуй.
- И ты не хворай
- Полина, мне бы на два слова тебя. Хотя бы.
- Сейчас не могу. Через пять минут уже начинаю работать. Давай вечером.
- Я зайду. Во сколько?
- Не надо сюда.
- Понимаю.
Лина быстро оглядела отца. Человеческая обувь, а не галоши на босу ногу, в которых он повадился ходить в самые тяжелые запойные моменты. Уже хорошо. Вполне приличные брюки. Старая тонкая для этой погоды куртка, но явно чистая. И вроде, быть не может! - даже слабого запаха алкоголя нет. Бррр. Не сглазить бы.
- Давай в двадцать пятнадцать напротив - в ДК. У них там до девяти на первом этаже буфет работает. Выпьем чаю. Хорошо?
- Спасибо, Полина.
- Пожалуйста.
Взлетела по ступенькам, не оглядываясь. Но затылком чувствовала – еще не ушел. Стоит и смотрит. С какой стати? На спине младшей дочери матерных надписей нет.
***
День выдался сложным. Трудные клиентки. Головная боль. Так что в двадцать тридцать Попадья была выжата, как апельсин, из которого делают фрэш. Плестись в обнимку с опозданием и гудящей башкой на непонятную беседу с отцом не стремилась. Но слово купеческое дадено. Будем держать.
Лина понадеялась, что Пантелеймон Иванович не явится. Его пьяного она точно не вынесет. Пусть лучше ухрюкается в синюю зюзю подальше отсюда и физически не сможет добраться, чем, качаясь, зависнет над душой и будет давать невыполнимые обещания: завязать, протрезветь раз и навсегда.
Плавали. Знаем.
Однако! Непонятные чудеса продолжались. Отец ждал у высокого столика, за такими пьют стоя, с двумя чашками чая и печеньем. Лина подвесила сумку на крючок, приваренный специально для этого под столешницей, расстегнула плащ.
- Вечер добрый. Прости, немного задержалась.
- Здравствуй, еще раз, Полин. Я ведь не просто так пришел.
Отец шумно перевел дыхание. Ну…
Неужели запоет про квартиру, развод и несправедливость? -Скривилась Полина. Впрочем, в любом случае – выслушать придется.
- Полина, прости за твое кольцо. Которое с котенком было. Которое тогда, с другими мамы твоей украшениями, унес и пропил.
- Начало интригующее.
- Я с Георгиной пытался поговорить вчера. Ну, она и напомнила мне всякое разное.
Ах, вот откуда ветер дует. Все же изначально папа сделал попытку сближения с любимой старшей дочерью, - напряглась Полина, но промолчала.
- Ясно.
- Я о нем забыл. О колечке. Но когда Георгина стала ругаться – вспомнил. Увидел, как в руке держу, да барыге отдаю. За бутылку. Дочь.
- Я.
- Дочь.
- Что?
- Прости.
- Пока не могу. Не получается пап, и дело не в колечке. Хотя его сильно жалко.
- Понимаю. Я попрощаться пришел. На всякий случай.
- А что случилось?
- Сейчас. Сейчас, скажу.
На самом деле Полине было решительно плевать на папины перемещения в пространстве. В деревню он собрался, или в неведомые дали… Лишь бы вектор не проходил через их квартиру, подъезд. Да и визит на работу был лишним.
- Ну?
- Мы с Фаей должны попасть в Грозный. В Чечню. Завтра поезд до Ростова-на-Дону, дальше на перекладных. Ты не поминай лихом, если не вернусь.
- Что? Зачем?
- Сын у нее в плену, Полин. Солдат. Восемнадцать лет Руслану всего. Уже полгода как пропал. А месяц назад позвонили. Требуют выкуп. Иначе убьют.
- Пап?
- Не шутят они, Полин. Фая все продала. Квартиру свою и мамы. Машину, гараж. И назанимала еще. У нее есть родня с кой-какими деньгами. Мы теперь едем. Я ее одну отпустить не могу. Пойми. Баба же.
- Пап?
В этот пронзительный оглушающий момент Полина совсем иначе увидела отца.
Сжимающийся и разжимающийся огромный кулак. Синеватая щетина на одутловатом лице, через испитую размытость черт которого, как через маску, снова стало проступать прежнее знакомое/забытое.
Тяжелая челюсть. Выпуклый лоб. Крупный нос. Вертикальная глубокая морщина между бровями.
Львиная морда, хоть и помятая, потрепанная.
Пантелеймон Иванович сейчас был похож на кого угодно, но не на безнадежную подзаборную пьянь.
Снова коротко и глубоко вздохнул. На дочь не смотрел. Топил взгляд в остывающем чае.
От себя такого Попадья не ожидала, но внезапно подошла. Всего сорок сантиметров расстояние, а кажется верста. Ноги не слушались, тело бастовало. Оно помнило слишком много: стирки, уборки, мерзкий запах в квартире…
Нет.
Полина справилась, обняла такого родного, хоть и совсем было потерянного человека.
Боялась поверить и одновременно знала: Едет. Правда. Едет.
- Пап
- Не могу я ее отпустить одну, Полиночка. А пришел, чтобы ты знала. Если я вдруг не вернусь.
Он помолчал и продолжил.
- Если нас там с Фаей обманут, порешат… К бандитам ведь – не на курорт. То вместе пропадем. А перед тобой дочь, перед твоей мамой и сестрой я виноват. И прощения прощу. На всякий случай, чтобы вы знали. Ну, хоть ты знала чтобы. Георгина меня не стала слушать.
- Пап
- Будет. Не плачь.
Но Полину прорвало. Под щекой стало мокро, двумя руками она вцепилась в старый свитер, который помнила еще в зачаточном состоянии: клубками шерсти.
Перед глазами замелькали картинки. Как мама пряжу прикладывает к отцу. Хорошо получится, цвет приятный. Как чуть позже держит готовую спинку изделия. Нет, не натягивается…
И ворчит, что узковат получается свитер. Придется распускать, перевязывать. Вот досада. Сутулился, что ли, когда меряли? А теперь плечики распрямил и не лезет одежка?
Полина тихо поскуливала, слезы лились потоком. Мозолистая сухая рука отца гладила по коротко стриженной голове.
- Будет, будет. Раньше смерти не хорони.
- Папа.
- Что?
- Возвращайся. И это! Возвращайся. И как его, сейчас, я помню имя. Помню! Руслана с собой привози. И с Фаиной своей меня познакомь! Понял? И с ним!
- Полиночка.
Он, неловко потянувшись, чмокнул дочь в колючую пацанскую макушку. Полина зашарила в карманах, нашла платок. Высморкалась. Вот же ж, новости. Отстранилась и посмотрела на высокого отца снизу вверх.
- Я буду ждать тебя, пап. Ты позвони, как сможешь. Или хоть напиши.
- Спасибо тебе, Полина.
Подхватив сумку, выскальзывая из кафе… Так и не отпив ни глотка чая, но не имея на это сил, чтобы не завыть в голос, Полина обернулась. У двери.
- Пап. Я тебя простила. Этим не заморачивайся. С этим точно все!
- Детка
- Удачи!
Вышла в вечер, осенний, который притворялся глубокой ночью. Столкнулась с парнями, спешащищими пропустить по пивасику. Они шли энергично, громко посмеивались.
Не среагировала на какую-то колкость, вроде: куда ж прешь, корова тупая… Не обратила внимания. Все просвистело мимо, не задев.
Отец, конечно, выкинул номер.
Но таким, как сейчас, он ей нравился. Такого помнила, любила и уважала.
Такого успела забыть.
Боялась поверить, что удержится от выпивки. Но и одна эта встреча что-то изменила. Какая-то часть тяжелого груза: ненависти, претензий, боли и обиды – отвалилась, освободив Полину. Пусть лишь отчасти, далеко не целиком. Но прощение не было пустой фразой вежливости.
Слова вырвались сами.
Из сердца.
***
Дома про встречу и общение с отцом Полина не упоминала. Опасалась сглазить хрупкую удачу. Прислушивалась к любым разговорам мамы и Георгины на этот счет. В ожидании прежних новостей: пьет как свинья. Но нет.
Об отце говорили только, что давно не появляется. Информационный вакуум Полину не пугал. Она поймала себя на гаденькой грязной мысли, что, пожалуй, была бы рада, если бы отец пропал и не вернулся.
Главное, чтобы не было его тела вонючего, мычащего на полу в прихожей. Из песни слов не выкинешь, она боялась повторения прежних сцен, содрогалась от воспоминаний.
Полина пыталась не думать в таком ключе. Останавливала себя. Но, снова и снова возвращалась на тот же круг. Уж лучше пропади пропадом, чем снова запей и заявись к нам.
Не надо!
***
Мода на психологов еще не докатилась до всех и каждого. Хотя в двух городских гимназиях появились специалисты.
В двадцатой – целый кандидат наук (вот шок и трепет), знающий английский язык. Высокий мужчина тридцати трех лет в джинсах и с хвостом! Да. Да. Вид у него был будьте-нате. Старшеклассницы пищали от восторга, а директрисса (заслуженно) гордилась продвинутостью своей личной и коллектива в целом.
А в двенадцатой пафосной гимназии – за психологию стала отвечать молодая девушка с московским дипломом. Тоже вся из себя выпендрежно-нездешняя… Говорили, что не бездарная. И толк от общения с ней есть.
Тем не менее, первые ласточки погоды не делали.
И мысль о том, чтобы пойти к психологу, если тебе так плохо, что хочется колотиться башкой о стену – в эту самую тыкву, голову – просто не приходила.
Поэтому Лина старалась загружать себя делами. Дольше обычного принимала душ. Злилась и не пробовала «взглянуть на проблему с другой стороны», «продышать и отпустить ситуацию» - потому, что понятия не имела о таких способах.
Она как маленький хомяк в стеклянной банке – бегала по кругу, царапала лапками о стекло, ела, спала и не видела выхода.
Решительно.
Абсолютно.
Никакого.
***
Шла с работы, увидела, как из автобуса выходит бабка с клетчатой сумкой, наподобие тех, с которыми челноки ездят. Только размер не человеку по пояс, а в разы меньше. Но сумка явно набита чем-то тяжелым. Бабка волокла ее по ступеням с трудом, с кряхтением, а в последний момент едва не уронила и провезла по ноге приятной с виду девушки, выходящей перед ней.
Невысокая с красивой русой косой, яркими стрелками на глазах - она изначально Полине даже понравилась. Тем более, что пострадала.
Едва не упала, это раз. И колготки бабка ей зацепила конкретно. Стрела пошла от щиколотки вверх, до колена, исчезла под короткой джинсовой юбкой.
Но тут девушка открыла рот и начала орать. Полина поморщилась, замедлила шаг. Вместо того, чтобы миновать мерзкую сцену. Почему? Интуиция сработала не иначе. Девушка орала. Полина тормозила. Потом совсем остановилась.
Не потому, что услышала мат…
Полина тоже цензуру речи не соблюдала никогда и ругаться умела, как пьяный прапорщик.
Не потому, что девушка вопила слишком громко…
Может сам по себе голос мощный, а тут еще и эмоции захватили. Тоже легко объяснимо и преступлением не является.
Но… злая симпатяга с косой и в порванных колготках сделала шаг вперед. Замахнулась. Ударила растерянную, суетливо извиняющуюся бабку по лицу.
Тут же залепила довольно крепкую вторую оплеуху. По морщинистой щеке.
Бабка охнула и опрокинулась на спину.
На самом деле Полина порой настолько дико злилась на своих родных старушек: и папину маму, и мамину, что тоже придушить хотела. Обеих сразу, скопом.
Быстренько, чтобы не мучились. И незаметно, чтобы за решетку лет на двадцать за убийство не загреметь.
Сильные эмоции девушки Попадья вполне понимала. Но именно эмоции. Не поступки.
К рыдающей бабке подскочила еще одна девушка, тоже, как и Полина свидетельница сцены. Она выглядела иначе, чем обидчица. Хороший костюмчик: юбка и пиджак. Светлый плащик.
Девушка взялась хлопотать вокруг расплакавшейся лежащей пенсионерки, и – вот тут - самаритянка совершила ошибку – сказала хулиганке.
- Как вам не стыдно?!
Та завизжала будто сирена, толкнула барышню в плащике на бабку. Прицелилась еще и пнуть защитницу старушки.
Полина с диким удивлением, обнаружила себя за спиной нападавшей. Словно в замедленной съемке увидела, как поднимает руку. Для толчка или удара?
...
В "Провинциальных романах" теперь всё заканчивается или хорошо, или прекрасно!
(Продолжение в пятницу)
#шумак #наталяшумак #провинциальныйроман #попадья #роман
.
Автор: Наталя Шумак
.
За обложку серии и романа горячо благодарю Сергея Пронина.