Далее, фрагменты текста и соответствующего перевода этих частей текста на русский язык, второй части критики диалектического разума Сартра, Введения, Диалектика догматическая и диалектика критическая с ближайшими развернутыми заметками на полях.
Tout ce que nous avons établi dans Questions de méthode découle
de notre accord de principe avec le matérialisme historique. Mais
tant que nous présenterons cet accord comme une simple option,
parmi d’autres options possibles, nous n’aurons rien fait. Nos conclusions demeureront conjecturales : nous avons proposé certains amé-
nagements de méthode; ceux-ci ne sont valables ou tout au moins
discutables que dans l’hypothèse où la dialectique matérialiste serait
vraie, Si l’on veut en effet concevoir le détail d’une méthode analytico-synthétique et régressive-progressive, il faut s'être convaincu
qu’une négation de négation peut être une affirmation, que les conflits
— à l’intérieur d’une personne ou d’un groupe — sont le moteur
de l'Histoire, que chaque moment d’une série doit se comprendre à
partir du moment initial et qu’il est irréductible à celui-ci, que l’Histoire opère à chaque instant: des totalisations de totalisations, etc.
Or, il n’est pas permis de considérer ces principes comme des vérités reçues; bien au contraire, la plupart des anthropologistes les
refusent; certes, le déterminisme des positivistes est nécessairement
un matérialisme; quel que soit l’objet étudié, il lui donne les caractères de la matérialité mécanique, c’est-à-dire l’inertie et le conditionnement en extériorité. Mais ce qu’on refuse ordinairement, c’est
la réintériorisation des moments dans une progression synthétique,
Là où nous voyons l’unité de développement d’un même processus,
on s’efforcera de nous faire voir une pluralité de facteurs indépendants et extérieurs dont l’événement considéré devient la résultante.
Ce qu’ils refusent, c’est le monisme de l'interprétation. Je prends
pour exemple cet excellent historien, Georges Lefebvre : il reproche
à Jaurès d’avoir découvert dans les événements de 89 l’unité d’un
processus : « Tel que le présentait Jaurès l’événement de 89 apparaissait comme un et simple : la Révolution avait pour cause la puissance de la bourgeoisie parvenue à sa maturité et pour résultat de la consacrer légalement.
Всё, что мы установили в “Вопросах метода”, вытекает из нашего принципиального согласия с историческим материализмом. Но пока мы представляем это согласие как простой выбор среди других возможных вариантов, мы ничего не сделали. Наши выводы останутся предположительными: мы предложили некоторые методологические корректировки; они действительны или, по крайней мере, обсуждаемы только в предположении, что материалистическая диалектика верна. Если мы действительно хотим разработать детали аналитико-синтетического и регрессивно-прогрессивного метода, мы должны быть убеждены, что отрицание отрицания может быть утверждением, что конфликты — внутри человека или группы — являются двигателем Истории, что каждый момент серии должен пониматься исходя из исходного момента и что он несводим к нему, что История в каждый момент осуществляет тотализации тотализаций и т.д. Однако нельзя считать эти принципы принятыми истинами; напротив, большинство антропологов их отвергают; конечно, детерминизм позитивистов неизбежно является материализмом; независимо от изучаемого объекта, он приписывает ему характеристики механической материальности, то есть инертность и внешнее условливание. Но то, что обычно отвергается, это реинтериоризация моментов в синтетическом развитии, там, где мы видим единство развития одного и того же процесса, стараются заставить нас видеть множество независимых и внешних факторов, из которых событие становится результатом. То, что они отвергают, это монизм интерпретации. Возьмем, к примеру, этого отличного историка, Жоржа Лефевра: он упрекает Жореса в том, что тот обнаружил в событиях 89 года единство процесса: “Так как представлял Жорес, событие 89 года выглядело единым и простым: причиной Революции была мощь буржуазии, достигшей зрелости, и результатом было её законное утверждение.”
Где то, уже встречался беспокойный покой и покоящееся беспокойство, видимо прогрессивно- регресивное и аналитически - синтетическое. То, что отрицание отрицания, это утверждение, само по себе трюизм формальной логики. И да, АЭ показали, совместив исторический материализм и психоанализ в соответствующей критике последнего, в известном смысле просто и не просто сняв возможную противоположность того и другого, что история Жореса, и история Лефевра, это одна и та же история. А не так, что история сальных свечей и сальностей была бы совершенно безразлична к истории взятия Бастилии восставшими парижанами, или вернее и скорее революция, начавшаяся с восстания женщин, ни была всецело случайна и безразлична к семейным очагам, историю которых так скрупулезно стала описывать школа Анналов. Но в известном смысле главное в методологическом отношении Сартр, видимо, так и не выработал формализм фракталов логике. И потому еще прежние оппозиции формализма количественного и содержательности качества видимо ни оставляли и его. И потому будучи непосредственно близок к складке модерна и постмодерна, модернизма и постмодернизма, можно было бы сказать мол, так и остался, или так и не вышел, или так и не понял, так и не увидел, и ни поднялся, и т.д. Но видимо сказать так, можно было бы, скорее, во времена Сартра, но они еще только догадывались о фракталах, таким же образом, как и цифровые технологии были все еще в начальном состоянии развития. И все же, поразительно, может быть, сколько много случаев прямого указания на особенность Нового времени у самых разных авторов, в том числе, и приоткрывающих формальные характеристики некоей универсального характера такого времени в 20 веке. Можно, конечно, сказать, что Сартр, словно и Коллингвуд в "Идее истории", так и не узнал в своих методологических штудиях фразеологические проекции на науку и философию, один состояния подводной лодки на перископной глубине, другой автомат Калашникова, возвратно-поступательное движение стрельбы такого оружия. Но это ровным счетом ни поможет нам понять, почему такое оружие появилось только после Второй мировой войны. И потому АЭ несомненно продвинули Сартра, извинившись перед ним, словно и перед Ламетри, Гольбахом, Дидро и Де Ламбером, Вольтером или Руссо, Кантом или Гегелем, и да, в известном смысле и пред Фрейдом, Ницше, Марсом и Лениным, за то, что оказались в такое время, когда могли бы, и увидеть, и понять дальше и больше. И все же, ВФР готовилась спорадически, если вообще готовилась, тогда как революция в России, была подготовлена практически полувоенной организацией партийного типа, со строгой конспирацией. И так что никто ни мог и подумать, что такая партия, представленная в русском парламенте 6 членами, может выиграть, взять власть, если ни тогда, а быть может и даже тогда, когда по обыкновению таких ситуаций, власть словно добрая женщина доступна всякому тому, кому не лень. Но именно эта организация оказалась готова к такому моменту. Крайне короткому по времени проходу для достижения успеха. Именно поэтому, кроме прочего, изучение историй буржуазных революций, кроме которых видимо иных и не было, и ни могло быть, это действительный способ познания и понимания соотношения: свободы, высвобождения, необходимости и случая, что да, структурно может и не отличаться от отправления телесных потребностей. Как бы там ни было, но в крайне особенной форме в СССР установилось господство буржуазии - горожан, что конечно стремились к союзу с крестьянством, а не к антагонистической войне с ними, впрочем, довольно странными иногда методами. И да, ни только в этом смысле политический строй, мог и напоминал государственное правление буржуазии. И потому еще, упомянутая складка модерна и пост модерна, модернизма и пост модернизма, структурно одна и та же. Новое время стремясь все время быть новым, всякий раз возвращается к себе поступательно развиваясь на границе в виде постмодерна или пост модернизма, что оказываются состояниями зарождения Нового времени, модерна и модернизма. Если быть вдумчивым и не видеть в этом, всякий раз, колесо, пусть бы и Фортуны, то это состояние зарождения легко понять словно некую особенность капитала встраивать первоначальное становление, накопление в структурную целостность готового строя господства способа производства. Но иначе эта поправка, если ее можно так назвать и действительно меняет все. Ни цикл, ни спираль, ни Возрождение, ни прямолинейное развитие, уже ни могут быть простыми образами такого процесса. Коль скоро, это скорее гетерогенность текстуры, поверх непрерывности, что может быть поверх разрывов. Какая, никакая, но свобода рынка и найма на работу, это видимо те скрытые на виду факторы, что всякий раз оказываются сиятельными событиями. Лиотара, таким образом, можно признать философом одного афоризма, словно бывают композиторы, поэты и писатели одного художественного произведения. И да, это может быть и серьезный методологический вопрос, что может быть далек от методологического регресса, в который Сартр с какого-то времени после войны редко погружался: каким образом можно совмещать монизм и 11, если ни более принципов материалистической диалектики, ни для пурпурного словца? И что, как же индивид, среди всех этих квази-универсалий, квази-трансценденталий, словно назвал их так М Фуко? И ответ отчасти был дан, коль скоро, в сети можно иметь ни одно имя, но N таких имен, словно, и лиц, и судеб. И потому еще ни они оказываются забытыми, но скорее все еще и всякий раз бытие, которым они являются, как ни странно. И что? Что в этом плохого, когда идея фикс бытия перестает быть такой? Иначе говоря, сложные сочетания и смеси прежних форм отправления власти и свободы, смеси их позитивности и негативности с новейшими способами бытия таких, вот что до сих пор является беспокоящим, если этим эвфемизмом можно назвать, то что происходит. Но что же далее…
Nous savons bien maintenant que la Révolution de 1789, comme fait spécifique, a nécessité un concours vraiment extraordinaire et imprévisible de causes immédiates : une crise
financière dont l’exceptionnelle gravité vient de la guerre d’Amé-
rique; une crise de chômage engendrée par le traité de commerce
de 1786 et par la guerre d’Orient; enfin une crise de cherté et de
pénurie provoquée par la mauvaise récolte de 1788 et par lédit de
1787 qui avait vidé les greniers. 1 »
Et quant aux causes profondes, il insiste sur le fait que sans la
révolution aristocratique (qui commence en 1787 et qui avorte) la
révolution bourgeoise eût été impossible. Il conclut : « L’ascension
d’une classe révolutionnaire n’est pas nécessairement la seule cause
de son triomphe, et il n’est pas fatal que ce triomphe survienne, ou
en tout cas prenne des allures violentes. Dans le cas présent, la Révolution a été déclenchée par ceux qu’elle devait anéantir, non par ceux
qui en ont profité et. rien ne dit que de grands rois ne seraient pas
parvenus à enrayer les progrès de l'aristocratie au xviri® siècle. »
Il ne s’agit pas de discuter ce texte. Du moins pas pour l’instant : on
pourrait certes convenir avec Lefebvre que l’interprétation de Jaurès est simpliste, que l'unité d’un processus historique est plus ambiguë, plus «polyvalente » — au moins à sa naissance —, on pourrait
tenter de retrouver l’unité des causes disparates au sein d’une synthèse plus vaste, montrer que l’impéritie des rois au XxvIII® siècle
est aussi bien conditionnée que conditionnante, etc., retrouver les
circularités, montrer comment le hasard s'intègre dans ces véritables
machines à feed-back que sont les événements de l'Histoire et qu’il
est aussitôt digéré par le tout au point d’apparaître à tous comme
manifestation providentielle, etc. Mais la question n’est pas là : il
ne s’agit même pas de prouver que ces synthèses sont possibles,
mais d'établir qu’elles sont requises. Non pas celle-ci ou celle-là
mais, en tout état de cause, que le savant doit prendre en tout cas
et à tous les niveaux une attitude totalisante par rapport à ce qu’il
étudie.
«Мы теперь хорошо знаем, что Революция 1789 года, как конкретный факт, потребовала действительно необычного и непредсказуемого сочетания непосредственных причин: финансовый кризис, чрезвычайная серьёзность которого проистекает из войны в Америке; кризис безработицы, вызванный торговым договором 1786 года и войной на Востоке; наконец, кризис дороговизны и нехватки, вызванный плохим урожаем 1788 года и указом 1787 года, который опустошил амбары. И что касается глубинных причин, он настаивает на том, что без аристократической революции (которая началась в 1787 году и потерпела неудачу) буржуазная революция была бы невозможна. Он заключает: “Возвышение революционного класса не обязательно является единственной причиной его триумфа, и не фатально, что этот триумф наступит, или во всяком случае примет насильственные формы. В данном случае Революция была спровоцирована теми, кого она должна была уничтожить, а не теми, кто извлёк из неё выгоду. И ничто не говорит о том, что великие короли не смогли бы остановить прогресс аристократии в XVIII веке”. Не стоит обсуждать этот текст. По крайней мере, не сейчас: конечно, можно согласиться с Лефевром, что интерпретация Жореса упрощена, что единство исторического процесса более двусмысленно, более “многозначно” — по крайней мере, в его начале —, можно попытаться найти единство разрозненных причин в рамках более широкой синтеза, показать, что несостоятельность королей в XVIII веке также была обусловлена, как и обуславливающая, и т.д., найти циркулярности, показать, как случайность интегрируется в эти настоящие машины обратной связи, которыми являются события Истории, и что она немедленно усваивается целым, до такой степени, что для всех она кажется провиденциальным проявлением и т.д. Но вопрос не в этом: речь даже не идёт о доказательстве возможности этих синтезов, а о том, чтобы установить, что они требуются. Не тот или иной, а в любом случае, что учёный должен принять в любом случае и на всех уровнях тотализирующую позицию по отношению к тому, что он изучает».
Прекрасно, но это согласие Сартра с Лефеваром лишь подчеркивает, то простое и не простое обстоятельство, что капитал, словно господствующий способ производства, мог и выдерживал множество революций, прежде всего, научно-технических, даже ни будучи еще политически господствующим классом, тогда как все иные способы производства, просто и не просто уходили в небытие от таких перемен, прежде всего аграрных. Если же подумать, насколько стар торговый и финансовый капитал, к которому отчасти можно причислить ростовщический, то и тем более. Феодальная революция могла сколь угодно претендовать на победу, более того современные монархии, что не являются конституционными, вполне доказывают, что возможны ни только исламские "перевороты"- революции. Но факт видимо в том, что лишь в виду смеси. Только будучи встроены в мировой рынок, кроме прочего, они могут существовать, как такие формы политического правления до сих пор. Страны Картеля. Может быть, короче то, что Сенатская площадь 1825 года проиграла и в России, впрочем, гораздо позже, чем проиграла попытка феодальной революции аристократии во Франции, по мимо известного: "ни твоя ли история это", - отсылает еще и к тому, что сама такая попытка могла быть лишь следствием работы доброго старого крота истории капитала, в виду восходящего класса горожан и в России. Что в виду феодальных и сословных установлений в порах которых такой класс развивался и существовал, имел еще более странный вид, чем во Франции в эпоху абсолютистской монархии. Ни однозначностей и смесей было куда как больше, чем это может быть высказано и может мыслиться в виду неких идей классов и соответствующих тождеств. Достаточно вспомнить, как А.С. Пушкин защищал феодальный строй в России, в виду чудовищного положения рабочих в первой трети 18 века в Англии. В целом Жорес прав, во Франции уже к моменту Людовика 14 в государстве абсолютистской монархии был только один человек – сам король и больше могло никого ни быть, в виду кроме прочего внутренней эмиграции и диссидентства, что хоть и получили свои названия гораздо позже, но от этого ни переставали быть анклавами сознания и социального общения, и ранее, настолько, это сыр был изъеден плесенью распространявшегося буржуазного рынка и равнявшегося на передовую аристократию буржуазного гражданского общества. Великая мысль французского просвещения была салонной мыслью. И да, все что осталось от этого, это способность ни краснеть Пруста. Что, может быть, было признанием и обезличиванием, более того, обесчеловечиванием, в виду императива морали, кроме прочего, ни только машины письма, но эпикуреизма, соответствующего этой машине. И как бы там ни было, и именно поэтому, ни удастся избежать той стороны фронды, ни в какое последующее время хождения такой истории буржуазной революции и ее предтеч и последствий, как славно показал Клод Леви-Стросс в «Неприрученной мысли». Но что помимо этих афоризмов, что пусть и сокращают все иногда красиво и верно, но явно испытывают все сложности порога размерности или старого доброго правила логики, чем больше объем, тем меньше содержания. И в этом смысле, конечно, подробности Лефевра с добавлениями Сартра и иных историков, вида советского Мамфорда, и методологов исторического познания, вполне резонны. Но это не отменит простого и не простого обстоятельства, это один и то же фрактал, одного и того же многообразия буржуазной революции в Европе. И да, именно поэтому верно ставшее расхожим: верхи ни могут, а низы ни хотят, коль скоро, прежняя аристократия, прежний господствующий образ правления, может быть добрее, пусть бы и скорее в виду вялого блага, чем идущий ей на смену класс, что отменяет просвещение иногда гораздо жестче, чем его прежние гонители. Так классическое образование ни смотря на известную критику трогладитизма от самой высокой инстанции, было практически отменено в СССР, мотив для последующего взрыва интереса к античности, по правилу: последовательно проведенное действие чревато противоположностью. И да, этим вряд ли можно кого-то удивить в известном смысле, в таких обстоятельствах, со времен Платона, что таким же образом ни чествовал демократов софистов в пользу аристократии. Строковое завершение кинофильма "Распутник" лишь комическое подтверждение этому, резонанс художника, что исполняет роль политического философа. И да, вновь найденная структура, что лишь некая поверхность текстуры, это ни откат, будет ли он артиллеристским или взяточническим. С этим последними скорее можно сопоставить политические реставрации, да и то в виде большой растраты содержания в виду надо думать большого богатства. С реставрациями, которых в Франции было как минимум две, Наполеоновская и вполне себе последующая аристократическая, впрочем, уже такая, что Луи Бонапарт мог быть лишь жалким подобием своего предшественника, сделавшего имя нарицательным, словно Цезарь. И да, было ли это следование традиции или розыгрыш этих людей, вида Талейрана, вопрос столь же спорный и не однозначный, как и сама по себе граница капитала с его эпохальными прошлым и будущим. Что и вызвало один из самых известных текстов о классовой борьбе, что был одновременно, и методологическим, и историческим.
N'oublions pas en effet que la méthode dialectique n’est jamais
refusée absolument par les anthropologistes. Lefebvre lui-même ne
critique pas en général toute tentative de totalisation; bien au contraire,
dans son cours fameux sur la Révolution française, il a, par exemple,
étudié en dialecticien les rapports de l’Assemblée, de la Commune
et des différents groupes de citoyens entre le 10 Août et les massacres de Septembre; il a donné à cette « première Terreur » l’unité
d’une totalisation en cours : il refuse simplement de prendre en tout
cas l'attitude totalisante; il déclarerait, j'imagine, s’il voulait répondre
à nos questions, que l'Histoire n’est pas une, qu’elle obéit à des lois
diverses, que la pure rencontre accidentelle de facteurs indépendants
peut produire un certain événement et que l’événement peut se développer à son tour selon des schèmes totalisateurs qui lui sont propres.
Bref, il nous dirait tout net qu’il refuse le monisme, non parce que
c’est un monisme mais parce qu’il lui paraît un a priori.
«Давайте не забывать, что диалектический метод никогда не отвергается антропологами категорически. Сам Лефевр не критикует вообще любую попытку тотализации; напротив, в своём знаменитом курсе по Французской революции он, например, изучал в диалектическом ключе отношения между Ассамблеей, Коммуной и различными группами граждан между 10 августа и сентябрьскими массовыми убийствами; он придал этому “первому Террору” единство текущей тотализации: он просто отказывается принимать тотализирующую позицию в любом случае; он заявил бы, предполагаю, если бы хотел ответить на наши вопросы, что история не едина, что она подчиняется различным законам, что чистое случайное стечение независимых факторов может породить определённое событие и что событие может в свою очередь развиваться согласно собственным тотализирующим схемам. Короче говоря, он бы сказал нам прямо, что он отвергает монизм, не потому что это монизм, а потому что он кажется ему априорным».
Замечательно. Клод Леви-Стросс идет еще дальше Лефевра в попытке растворить хоть какую-то роль личности в истории. Субъективность явно ни в чести. Но структуры не выходят на улицы, знаем мы из лозунгов студентов 68 года. Но к чему это отсылает, как ни странно, к правоте Лефевра и Леви Стросса, что каждый по-своему, но играют на руку той восхитительной особенности капитала, генерировать заново способ первоначального становления. Только он все еще принимает вид структуры, или ens realissimum по едкому замечанию Хайдеггера. Гений ни существует, ни потому что не случаются конвергенции независимых переменных случайных факторов, события, но потому, что для того, чтобы это происходило достаточно думать, что индивид только связка или скрепа в цепи причин и следствий, пересечений необходимостей. Короче правила меняются вовсе ни потому, что произвол какого-то человека берет теперь вверх. Но он берет вверх потому, что так сошлись звезды. Повальное когда-то распространение гороскопов, как ни странно, это последствие структуралистского мышления. И да, оно сходит на нет или превращается из драмы или мелодрамы, "ценник доходит до миллиона долларов", в фарс или балаган, сатиру или сарказм, именно в виду ИИ. Даже сакраментальное "потому что больше" , было лишь отражением института ни родового наследования престола. И что же Матрица? В Известном смысле, без сомнения, играют ни игроки, но сама игра, подвел черту Гадамер в Истине и методе, опережая бравые хождения туда- сюда, справа налево и слева направо, Клода Леви-Строса в той же Неприрученной мысли". «Просвещение – это вредная программа». И зачем же столько книг писать? И да, именно со стороны, все же может быть, видно, почему эти мыслители так слепы к себе, оставляют по себе многое из того, что другой, в данном случае, автор, мог бы подметить. Лефевру нравиться конвергенция независимых переменных факторов, случай Фортуны, потому что он ни хочет быть профессиональным революционером и скорее мыслит, в известном смысле, как Плеханов, мол, "видимо рано", и видимо мыслит верно. Таким же образом и Клод Леви-Стросс, скорее принадлежит правым, а не левым в пафосе революции, то есть он фрондер, что вовсе ни хочет буржуазной революции, в какие бы одежды она ни рядилась, но аристократической, если ни архи-аристократической, что по умолчанию ищет свои идеалы в существовании этнически консервативных народов, и именно потому, что вопреки антропоцентризму и европоцентризму, правых, этнограф и этнолог. Лакан именно потому же мотиву, видимо, распустил школу, что Франция отделалась стеклобитьём во время последней мировой войны. И это может быть столь же ни однозначно в виду будущего, просто и не просто потому, что ландшафт Сталинграда 1942 года ни самое лучшее исходное, для вечного возвращения того же самого. Быть в коалиции против фашизма и ни потерять разрушенным мол ни одного замка старины от бомбёжек, это в известном смысле достижение. И потому, если и был какой-то философский источник для конвергентного реализма и теории конвергенции, то это, в том числе, и мысль Франции 20 века. Иначе, просто и не просто, война и разруха, террор и насилие, что словно завороженные придерживаются выхода на два слова, бинарной структуры. Что же можно отстроиться и дистанцироваться, многоукладная экономика говорят нам. Может быть. Но что это чудовищные гибриды, вида свиньи с курицей, что могут быть ни только в воображении художника "Бедные несчастные", но и в самых разных смесях самых разных подлив? "Вкусно, очень вкусно, а конец вообще порвал". Ни потому ли опасением такого такие смеси и могут пугать и тревожить, словно гетеротопии?
Скорее речь идет о том, что многоукладность, это средство для капитала до поры разворачиваться там, где ситуация все еще ни позволяет ему выходить на собственные пределы и одновременно, как никогда и ни где, близка к ним, из-за прошлого и в виду прошлого традиции, что по известному правилу видимо все время стремиться быть прошлой, прежней, а не новой. Впрочем, это стремление вполне легко теперь, как и любое другое капитализируется просто и не просто потому, что быть все время новым или быть все время прежним в известном смысле как раз конвергентные состояния, как никогда. "За деньги, кто угодно сможет продать, попробуйте продать без денег" Аккаунт в сети или девушку за калым? Впрочем, безналичные расчеты по картам в ритейле, когда деньгами может называться бумага с водяными знаками, денежные купюры, в отличие теперь от цифрового пластика. Холизм, тотальность, тотализация, сокращение, порог размерности фрактала, это в известном смысле крайне близкие друг к другу состояния языковых последовательностей.
2.
Короче, как бы ни было и дальше соблазнительно, разделывать прежнюю философию, словно бог черепаху под орех, делать это можно просто и не просто потому, кроме прочего, что перевод и вполне сносный, во всяком случае, в качестве так называемого технического и первоначального, теперь, может дать ИИ. Все фрагменты текста Критики диалектического разума, даны в переводе ИИ в котором ближайшим образом ни понадобились даже незначительные исправления. И потому еще "СТЛА" конечно может дать имя своей структуре, что ни выходя на улицы, тем не менее знает все. Записывать всякий раз дисклеймер, в конце всякого текста, в стратегии высвобождения и снятия ответственности, в виду бранкета желания и протокола - терминала сети, но это ни отменит ни фамилии, ни имени данных с рождения, так же, как и возможности иметь имена в сети не ограничено много. Всем может быть хорош ответственный разум, и, если бы только он добр был и красив. Короче, и действительно, радость людей и их жизнь, ни смотря на уходящие структуры, может волновать более чем ответственность, что может быть категория судебной психиатрии. Призыв к ответственности это может быть провокация в квадрате, ибо по словам этим, как раз все и происходит в том числе и с той стороны, вполне ответственно, коль скоро ни вмешиваться значит соучаствовать, и потому оружие может литься рекой в горячую точку. Всякая попытка выстроить линейную зависимость в происходящем оказывается может статься, или провокацией, или глупостью просто потому, что все происходит ни просто параллельно, но фрактально многообразно. Прежде и после могут быть вне игры в том простом и не простом смысле, что самому себе подобие ни позволяет их разделить так же, как в линейной последовательности самому себе тождества абстрактные моменты теперь. В РФ изобретают новые формы вооружения оправляясь от шоковой терапии 90 и смежного разоружения, и радуясь теперь что может быть в 1000 раз лучше, в виду бравых оборотов «Рособоронэкспорта». на другой стороне, НАТО расширяется на Восток. Президентство Путина некая скользящая средняя между фрондой, монархией, революцией и реставрацией, тогда как в США, что ни выборы то подбрасывание монеты, 50 на 50. Между этими событиями нет линейной последовательности, они происходили одновременно и в известном смысле встречным образом, один из мотивов для популярности кинофильма «Довод». Остальное слова, слова, слова, что и подтверждается всем последующим ходом. И потому, вспоминать и повторять их прошлые, может быть наивно, коль скоро зачем их вообще было говорить, если шансов не было? И что же, каков может быть выход из этой игры структур и текстуры, помимо которой все остальное просто детская вера в действенность слов? Ни скрывается ли за уверенностью в том, что все будет хорошо, – просто повоюют немножко и все, – бессилие перед необходимостью соскальзывания к большой войне, что парадоксально становиться все желаннее по мере забвения предыдущей? Или не есть ли подобная подозрительность сама по себе близорукость к некоей собственной «вторичной» позиции, что на самом деле первична, словно фундирующая предрассудки и предубеждения? Все эти вопросы могут быть вновь актуализированы с тем, чтобы получить данные уже ответы. Коль скоро, и в истории бывают необратимые изменения и события, которым соответствует необратимость мысли с какого-то момента следовать, тому или иному.
И потому, вновь стоит видимо повторить минимизация потерь, и максимизация высвобождения, это видимо в известном смысле, и теперь ближайшие конечные возможные цели, коль скоро, продолжение и окончание конфликта, так или иначе неизбежно. Но что теперь о больших рисках, что чреваты большой выгодой, забыть об этом? Ни вернуть ли все вновь из отчуждения финансовой спекуляции в войне к той самой? Пусть бы и рискуя очередным повторением 2008-го?
Сартр между тем придерживается в этом, едва ли ни последнем значительном философском тексте творческой эволюции и революции, кантовского различия догматической и критической установки. Критики, что кажется все сокрушительной и все сокрушающей, но ничего ни ниспровергает и быть может, лишь изобретает новые доказательства бытия Бога. Поддерживая традицию в осуждении солипсизма, отдает приоритет из двух зол самолюбию перед самомнением. Этики, что остается этикой образа мысли. И где же ругань, какой он когда-то славился на Канта? Это даже ни натуральная и феноменологическая затем, трансцендентально феноменологическая установки, последовавшего за трансцендентализмом Гуссерля.
Опровержение опровержения философов, видимо, таким же образом было не простым текстом. Удивительным образом, диалектика, даже кажущегося заочным диалога, возвращает источнику инвектив позицию цели, словно упорное визави становиться теперь судьбой нападавшего. Сартр критик, а не догматик, пусть бы и теперь отчасти иной диалектики, ни трансцендентальной.
Вновь критика критической критики? Парадокс пирамиды этого имени? Может быть. Но, когда-то, широкие одежды Сартра, экзистенциального психоанализа, что сменился историческим материализмом с известными долями и того и другого, и экзистенциализма, и психоанализа, напоминающие клоунаду Сезана, «никто из них ни ближе», уже сменяются на горизонте узкими брючками становящейся фукианской мысли и пафосом Анти-Эдипа. Одновременно и более тонкими и более масштабными сетками афоризмов и аналитических памфлетов, археологических поэм, историй настоящего и микро-физик власти палача. Кажется, что такое количество, почти однородных складок окончательно может сокрушить, если ни самомнение, то интерес ко всякой философии, коль скоро, топтаться на месте возле стены, если ни в преддверии плахи гильотины, и сочиняя ей самую известную теперь оду от группы Pink Floyd, в известном протоколе защиты системы от Джокера, это может быть, и скучно, словно сексуальность. В отличие видимо от another dick in the wall. Коль скоро, так всем полюбилось лекарство от гнили в виде локальной войны в эпоху феминизма и N полов, гендеров. Что ведь сама по себе это отнюдь не панацея, и главное скорое много яду чем пользы. И… Трамп виновен. Ни Зеленский, ни Байден, ни Путин, – как того хотелось бы в Гааге, – но Трамп рискует попасть за решетку, в преддверии выборов, и что, так или иначе, но ни сможет отменить его участие в президентской гонке, добавляя ей не шуточную интригу правдивости. Именно таким образом быть может, прошлая складка феодализма и капитала, что так прозорливо изображена на картине Менины, может быть преодолена и на поверхности политической системы, будучи давно упразднена в цифровых технологиях. И большая часть населения, что побывала в тюрьме, наконец получит своего президента эпохи пост панка, а теория конвергенции своего героя, коль скоро, и тюрьма, ни только армия, это часть гражданского общества, а ни исключительно государства, словно и ФРС. И, все же, что-то произошло, что-то случилось.
3.
Пока же, Сартр исходит из предпосылки, что разделял видимо еще Наполеон, что ни чествовал идеологию, такой он называл деятельность журналистов, что столь великолепно позже отразил Бальзак в «Утраченных иллюзиях», в одной из частей огромной «Человеческой комедии», одного из источников компрадорской буржуазии для мотива смеяться над чем угодно, если это не трагедия какого-либо монаршего рода. Философия же, что одна на эпоху, чем-то сродни субстанциональной нравственности, коль скоро она и есть только в форме теории, что-то, в известном смысле, субстанционально природное. И в этой предпосылке быть может весь Сартр, что вместе со Спинозой и идеалом архи-аристократии, – что выстраивает свое достоинство на личной физической силе и службе господину, готовности к самопожертвованию, – вместе с теоретическим априори, принимает прежнюю культуру за природу. Философия– это рефлексия на мир, что в целом стал, и точка. Может быть. Но со времен Христианства идеология как раз могла быть и была тем, чем ни хлебом единым живут, коль скоро была государственной в первом Риме. И осталось таким образом причислить и философию к идеологии или идеологию отождествить и с философией, чтобы задаться вопросом, так в чем же различие, разница? Что же, иначе удерживая синицу в руках и ни особо стремясь схватить журавля, Сартр придерживается аристотелианской природы. И это сдача. На милость ли победителю, или в плен, системе или природе, но так или иначе потеря производства в желании. Возможно, ни один другой текст так ни спровоцировал в своем отношении АЭ, как эта критика, они полностью разделяют критику диалектики, но видимо лишь в виде ловушки юмора.
Забавно, но именно оппозиция меркантилизма и физиократии, что так легко оказалось обойти АЭ остается непреодолимой для Сартра, и именно как идеолога, и именно после впечатляющего поворота к историческому материализму, – от идеалистической феноменологии и разведения непреодолимой пропастью в себе и для себя бытия, – основоположники которого высказались, что такая противоположность финансовой любви к деньгам и иначе к промышленности и индустрии, основанной на земле и ее ресурсах – это неизбывная судьба буржуазной идеологии. Он предпочитает одно из двух, все еще, и в одной из многих противоположностей, из которых все остальные видимо оказываются не уместными. Позже Деррида назовет, это мышлением в бинарных оппозициях…
"СТЛА".
Караваев В.Г.