— А парень-то есть у тебя, малая? — смеясь, спросила Валентина.
Её подруга, щупленькая, на вид совсем ещё ребёнок, застеснялась, но, стараясь не подавать виду, решила признаться:
—Есть вообще-то один. Не парень, а так — просто друг. Ухаживает за мной уже полгода.
—Ну а ты что же? Не нравится он тебе? Хулиган или из некультурных? — вопросы сыпались на бедную девчонку без остановки. — А может, выпивает или пристает с глупостями мужскими? Или вообще женат, как же я сразу не догадалась? Скажи, что не так?
Малая опустила глаза и слушала свою подругу, едва заметно вздыхая. Решилась ответить, лишь когда дождь вопросов почти кончился.
— Глупости ты говоришь, Валя, сплошные. Саша хороший, и мне даже очень нравится. Но только робкий очень. Даже застенчивый. За руку меня возьмёт и водит по городскому саду часами взад и вперёд. Так и гуляем с ним по выходным молча.
—Да, странный твой Сашка, конечно. Да ладно, ты малая ещё. Сколько тебе? 14? 15? — размышляла вслух Валентина.
— 16 исполнилось в мае. Честно, — ответила малая с нескрываемой гордостью.
— А ему сколько, интересно мне знать? — продолжала любопытничать подруга.
— И ему столько же, как и мне. Мы в одном классе в вечерней школе учимся. Только ты не думай, что Сашка, как я, маленький. Он с детства боксом занимается и выглядит даже старше своих лет. А в июне его в ополчение приняли. Он два года себе приписал — и, представляешь, поверили!
Разговор на мгновение прервался. Каждая из подружек, видимо, думала в этот момент о чем-то своем, невероятно личном. Они давно уже перестали обращать внимание на вой многочисленных сирен, взрывы, сливающиеся в один сплошной гул, выстрелы и крики. Подружки стали частью этой битвы и за несколько бесконечно долгих дней смогли привыкнуть к звукам, запахам и виду войны. Однако слова Веры, а именно так звали младшую из подруг, о вступлении Саши в ополчение не могли не напомнить о том, что они находятся в самом центре огромного сражения, в котором, возможно, решится судьба всей войны.
—Какие у тебя босоножки модные, — вновь попыталась отвлечься Валентина. — Я всю весну прошлую о таких промечтала. Да-да, именно о таких — светло-бежевых с бантиками на небольшом каблучке.
Вера встала с большого ящика из-под снарядов и покрутилась, чтобы подружка смогла лучше рассмотреть босоножки. Изящная, словно кукольная, обувь делала и без того стройную девочку ещё стройнее, словно отрывая её от земли. Но одетые на Веру выцветшая гимнастёрка и плотные защитного цвета солдатские брюки никак не подходили ни к ее симпатичному личику, ни к её ажурной летней обуви.
—Мне папа эти босоножки из Москвы привёз, как раз прошлой весной. Он у меня речник и в столицу часто ездил. И каждый раз мне оттуда подарок привозил: то бусы, то сумочку. Сейчас вместе с самим Цезарем Куниковым в одном отряде сражается, — как бы небрежно, но явно хвастаясь, рассказала Вера и, продолжая любоваться своими босоножками, добавила: — Ну почему нам командир всё-таки сапоги или ботинки какие-нибудь не выдал? Мне так жалко по крышам в моих туфельках лазить!
Валентина только вздохнула в ответ:
— А у меня, малая, таких босоножек, как у тебя, нет и не было никогда. Я же детдомовская. Ни папы, ни мамы, ни подарков. Но я не жалуюсь, нам всем Сталин — как отец. А сейчас вообще хорошо живу. На заводе работаю, и комната в общежитии. По выходным — на танцы, но по очереди с подругами ходим. Сегодня я иду: у кого туфли одолжу модные, у кого — сумочку. А завтра уже я девочкам свое платье одалживаю.
Оборвав предложение на полуслове, Валентина замолчала, вслушиваясь в звуки очередей крупнокалиберного пулемёта, доносившиеся из соседнего здания. А потом, когда выстрелы стихли, продолжила, как ни в чем ни бывало:
— А зато у меня парень есть. Мы с ним как раз на танцах и познакомились. Мишка в соседнем цехе работает. Взрослый такой, серьезный и книги разные читает. А на гитаре как играет, заслушаешься! Я в него моментально влюбилась, но только виду не подаю. Жду, пока он мне сам в любви признается и предложение сделает, — Валя мечтательно заулыбалась и с гордостью взглянула на подругу.
Вера же в нетерпении заерзала на снарядном ящике:
— А вы с парнем своим хоть раз целовались, или после свадьбы уже?
—Ну ты малая даешь! — рассмеялась подружка, впрочем, немного смутившись. — Мы же люди взрослые — целовались, конечно. Четыре раза. Два раза после танцев. Один раз на моем дне рождения, когда мне 18 исполнилось. И ещё, когда на войну его провожала. Месяц назад, — у Валентины в уголках глаз вдруг заблестели слёзы. — А, может, нужно было признаться, что я его люблю? Как думаешь, Вера?
Обе задумались, и Вера, разглядывая значок ОСОАВИАХИМа на своей гимнастёрке, ответила:
—Да нужно было, так думаю! И тебе Мише открыться, и мне моему Сашеньке. Я его ужас как люблю, да только признаться даже себе не решалась, — у Веры на глазах тоже задрожали слёзы. — Но кто же знал, что война снова вернётся в город? В ноябре 1941-го считали, что разгромили немцев и у Ростова, и под Москвой. Что через месяц или два войне конец, — голос девушки дрожал, и было видно, что она вот-вот разрыдается.
—Ну прекрати, перестань! Не время сейчас слёзы лить, соберись, — Валя обняла подругу за плечи, и Вера положила голову ей на плечо.
Девушки были даже похожи друг на друга. Обе темненькие, кареглазые, только Валентина чуть повыше и покрупнее Веры, обе в старых солдатских гимнастёрках и брюках не по размеру с вытянутыми коленями. Касок, как и армейской обуви, им не досталось, и на головах девчонок были завязаны простые косынки, из-под которых непослушно выбивались по-детски заплетенные косички. Месяц назад они ещё не знали друг друга и познакомились, уже вступив добровольцами в отряд помощи ПВО.
С тех пор и дежурили вместе на крышах городских зданий, высматривая приближающиеся немецкие самолёты. При виде крылатых убийц необходимо было крутить сирену, оповещая население об опасности. Но два дня назад на улицах Ростова появились вражеские танки, и перед бойцами отряда ПВО поставили другие, особые задачи…
Так Валя и Вера оказались на полуобгорелой крыше Дома Красной Армии и Флота на Буденновском проспекте. Здесь располагался один из наблюдательных постов ПВО. Как только в городе начались бои, отрядам ПВО раздали сумки с бутылками горючей смеси. Подружки также получили тяжеленные сумки с бутылками. Они должны были жечь ими вражеские танки и немецких солдат.
Вера аккуратно достала из брезентовой сумки одну из бутылок. Зелёного цвета, с этикеткой из-под «Советского шампанского». На обратной стороне была наклеена инструкция, как пользоваться, где поджечь и куда кинуть.
—Валь, а ты шампанское пила хоть раз? — вдруг спросила девушка.
—Нет, Вера, никогда не пробовала. Оно же дорогое. Да к тому же вся выпивка вредна для будущих мамочек, — Валентина хихикнула. — Ну то есть для нас с тобой. А ты что, пила?
Вера засмущалась:
—Да нет, не пила. Но на праздники взрослые покупали несколько раз и пили. Говорили, что вкусно очень, если охладить. Потом они пели, танцевали после этого шампанского. Наверное, и вправду вкусное. Лично я бы попробовала разок, когда стану взрослой.
Валя тоже достала из своей сумки бутылку, затем ещё одну — обе были из-под минеральной воды «Боржоми».
— А я лично не пойму, как за простую воду можно деньги платить? Она что, какая-то особенная? Если хочешь пить — пей из любого крана, из любой колонки на улице, из любого фонтанчика в парке — вкусная вода у нас в Ростове, особенно на нашей Богатяновке, — Валентина посмотрела в сторону Богатяновского родника, туда, где в дыму от пожаров давно скрылось её общежитие завода «Красный Дон».
С их наблюдательного пункта открывалась панорама всего города. Центр пылал и дымил до самого солнца. Всюду выли сирены ПВО, рвались снаряды, а треск выстрелов давно слился в один сплошной сухой звук. Такой, как будто кто-то разжег на месте города гигантский костер, и теперь дрова этого костра горят, взрываясь и потрескивая. И среди пламени и дыма сражались, убивая друг друга, солдаты, метались мирные жители, взлетали ввысь голуби с обгорелыми крыльями, стремясь улететь подальше, прочь от пылающих домов. Вера и Валя незаметно для себя стали частью этого костра, маленькими щепочками в самом его центре.
Девушки видели, как по Буденновскому, вниз к реке, к Дону, к переправам спешили машины с красными крестами и телеги с ранеными. Транспорт эвакуированного городского госпиталя скопился у моста через Дон в ожидании своей очереди на переправу.
Неожиданно Валя заметила, как две немецкие самоходки показались на Буденновском. Они миновали разрушенную баррикаду, разбитый взрывами дот на Горького и крались по направлению к улице Энгельса.
—Оттуда танки накроют огнём всю переправу! — воскликнула Вера.
Валентина так же, не отрываясь, вглядывалась в фашистские машины. А впереди самоходок пробирались, обходя завалы, вражеские солдаты.
— Там же наши раненые! — закричала Вера, — Немцы их всех передавят и перестреляют! Надо как-то предупредить тех, кто у переправы!
Подруги посмотрели на одиноко стоящий аппарат, подающий сигнал тревоги. Нет, на сирену внимания не обратят, даже если услышат. Сейчас всюду они гудят. Девушки с ужасом глядели на то, как движутся вперёд вражеские самоходки. Десять, двадцать, сто метров… Скоро они поднимутся на холм, на перекрёсток, и прямой наводкой расстреляют обоз с госпиталем.
Бронированные машины наконец добрались до наблюдательного пункта девушек. Сверху Вере и Вале хорошо были видны красные тряпки с нарисованной на них свастикой в белом круге.
Обер-лейтенант Бюзинг вместе со своей 13-й ротой шёл впереди самоходок 13-й танковой дивизии по горящему и разрушенному центру Ростова. Откуда-то сверху полуразрушенного здания он услышал слова известной русской песни «Расцветали яблони и груши». Пели два звонких девичьих голоса на крыше. Офицер улыбнулся и поправил пропитавшийся потом шейный платок. Песня про Катюшу ему тоже очень нравилась. Бюзинг поднял голову и в этот момент увидел, как с крыши падают вниз две девушки. Ему были хорошо видны их тёмные косички…
Они упали прямо на танки. Бронированные машины тут же вспыхнули. Похоже, что у русских смертниц были бутылки с зажигательной смесью. Солдаты роты Бюзинга кинулись помогать танкистам, которые пытались выбраться из пылающих самоходок. Обугленные трупы девушек лежали рядом с гусеницами. Бюзинг разглядел на переломанных ногах одной из них детские босоножки. Почти такие же носила его дочь. Офицер достал короткую сигарету из наградного портсигара и закурил. Руки его дрожали. Он не мог понять, что в этом городе и в этой стране такого, за что можно вот так страшно умереть. Звуки выстрелов и пули, попавшие в стену совсем рядом с его головой, привели обер-лейтенанта в чувство. Стреляли из дома напротив. Битва за Ростов продолжалась.
