«Кабы были между нами путные люди», - скажет Шубин. Что же получается, окружающие Елену совсем уж «беспутные»? Конечно же, нет, однако если говорить о них… Впрочем, давайте присмотримся!
Буквально «во первых строках» романа мы знакомимся с двумя, скажем прямо, незаурядными молодыми людьми. «В тени высокой липы, на берегу Москвы-реки, недалеко от Кунцева, в один из самых жарких летних дней 1853 года лежали на траве два молодых человека».
Один из них - Андрей Петрович Берсенев. Автор подчеркнёт и внешнюю некрасивость, и какую-то несуразность своего героя: «высокого роста, черномазый, с острым и немного кривым носом, высоким лбом», «его большая, кверху широкая, книзу заострённая голова неловко сидела на длинной шее; неловкость сказывалась в самом положении его рук, его туловища, плотно охваченного коротким чёрным сюртучком, его длинных ног с поднятыми коленями, подобных задним ножкам стрекозы». И вместе с тем очень важное замечание – «Нельзя было не признать в нём хорошо воспитанного человека; отпечаток "порядочности" замечался во всём его неуклюжем существе, и лицо его, некрасивое и даже несколько смешное, выражало привычку мыслить и доброту».
Этот не по годам серьёзный человек («казался стариком» в сравнении с Шубиным), несомненно, примечателен, и, наверное, не случайно Шубин (о нём речь, конечно же, ещё будет) предполагает, что именно его любит Елена.
Описывая свою героиню, Тургенев скажет: «Она много думала о Берсеневе, о своём разговоре с ним. Он ей нравился; она верила теплоте его чувств, чистоте его намерений. Он никогда ещё так не говорил с ней, как в тот вечер. Она вспомнила выражение его несмелых глаз, его улыбки — и сама улыбнулась и задумалась, но уже не о нём». Вот этот переход мыслей, мне думается, очень важен.
Чем привлекает Елену Берсенев? Я думаю, своей целеустремлённостью, серьёзностью, верностью памяти и заветам покойного отца («Передаю тебе светоч, — говорил он ему за два часа до смерти, — я держал его, покамест мог, не выпускай и ты сей светоч до конца»). Этот «светоч» и стремится нести Берсенев. Но обратим внимание на очень интересный момент.
После первого вечера, проведённого в беседе с Берсеневым («Елена слушала его внимательно и, обернувшись к нему вполовину, не отводила взора от его слегка побледневшего лица, от глаз его, дружелюбных и кротких, хотя избегавших встречи с её глазами. Душа её раскрывалась, и что-то нежное, справедливое, хорошее не то вливалось в её сердце, не то вырастало в нём»), она назавтра «тотчас же, почти нетерпеливо, возобновила вчерашний разговор». А выслушав его рассказ и об отце, и об университете, неожиданно задаёт вопрос: «Скажите, между вашими товарищами были замечательные люди?» Мне кажется, здесь уже ясно: Елена поняла, что, Берсенев без всяких сомнений, хороший человек, но вовсе не «замечательный». Почему?
Его высшая цель – стать профессором: «Это моя любимая мечта… Какое же может быть лучше призвание? Помилуйте, пойти по следам Тимофея Николаевича... Одна мысль о подобной деятельности наполняет меня радостью и смущением, да... смущением, которого... которое происходит от сознания моих малых сил». «Пойти по стопам» Грановского – вот всё, о чём он мечтает. Видимо, своего он добьётся: в конце романа мы узнаем, что «Берсенев находится в Гейдельберге; его на казённый счет отправили за границу; он посетил Берлин, Париж и не теряет даром времени; из него выйдет дельный профессор». Конечно, «сеять разумное, доброе, вечное» - прекрасно, и всё же Елена, сама того не понимая, ищет чего-то бо́льшего в своём избраннике.
Чего не хватает Елене в Берсеневе? Шубин, по-моему, очень верно охарактеризует его: «Ты нравственно и физически опрятная личность, ты... постой, я не кончил, ты добросовестно-умеренный энтузиаст, истый представитель тех жрецов науки, которыми, — нет, не которыми, — коими столь справедливо гордится класс среднего русского дворянства!» В этой характеристике мы видим какую-то ограниченность…
Очень любопытно, что автор отметит одну деталь: погружённый в свои чувства, взволнованный, Берсенев никогда не забывает о деле: «Эта грусть не помешала ему, однако, взяться за "Историю Гогенштауфенов" и начать читать её с самой той страницы, на которой он остановился накануне».
Конечно (возвращаясь к характеристике), можно было бы всё списать на ревность и некоторое злоязычие Шубина, но ведь и сам Берсенев практически признается: «А мне кажется, поставить себя нумером вторым — всё назначение нашей жизни».
И, по существу, он этим самым «нумером вторым» и будет всё время. Он любит Елену, но сам скажет: «И любовь соединяющее слово; но не та любовь, которой ты теперь жаждешь: не любовь-наслаждение, любовь-жертва». И эта «любовь-жертва» - как раз о нём.
Он рассказывает Елене об Инсарове, ещё до знакомства с ним внушив интерес и уважение к этому замечательному человеку, хотя и томят его не лучшие предчувствия: «Он не раскаивался в своём намерении познакомить Елену с Инсаровым, он находил весьма естественным то глубокое впечатление, которое произвели на неё его рассказы о молодом болгаре... не сам ли он старался усилить это впечатление! Но тайное и тёмное чувство скрытно гнездилось в его сердце; он грустил нехорошею грустию».
И, тем не менее, он продолжает делать всё, чтобы интерес Елены не ослабел, - «Берсенев понимал, что воображение Елены поражено Инсаровым, и радовался, что его приятель не провалился, как утверждал Шубин; он с жаром, до малейших подробностей, рассказывал ей всё, что знал о нём», расскажет и о двух таинственных посетителях, с которыми он ушёл. В своём дневнике Елена запишет, сравнивая Берсенева и Инсарова: «Андрей Петрович, может быть, учёнее его, может быть, даже умнее... Но, я не знаю, он перед ним такой маленький».
Он, кажется, полностью смирится с ролью «второго нумера», когда окончательно поймёт, кому принадлежит сердце Елены. Он самоотверженно будет ухаживать за Инсаровым во время его болезни. «Он находился в комнате человека, жизнь которого висела на нитке, — человека, которого, он это знал, любила Елена... Взоры его упали на стол, покрытый грудами бумаг... "Исполнит ли он свои замыслы? — подумал Берсенев. — Неужели всё исчезнет?" И жалко ему становилось молодой погибающей жизни, и он давал себе слово её спасти...»
И это слово он сдержит. Он будет не только около больного – он поклянётся («Обещаюсь, перед Богом») сообщать Елене все новости и действительно «каждый день её видел и украдкой передавал ей — иногда на словах, иногда в маленькой записочке — все подробности хода болезни».
Ему будет больно, когда он услышит просьбу Елены: «Не сердитесь на меня, Андрей Петрович... не приходите завтра к нему», - но ответит только: «А! да, понимаю, очень хорошо, очень хорошо». Размышления его горьки: «Тем лучше, тем лучше, — думал он, спеша домой. — Я не узнал ничего нового, но тем лучше. Что за охота лепиться к краешку чужого гнезда? Я ни в чем не раскаиваюсь, я сделал, что мне совесть велела, но теперь полно. Пусть их!»
Конечно, и Елена, и Инсаров оценят его самопожертвование. «О вы, русские, золотые у вас сердца! И он, он ухаживал за мной, он не спал ночи... И ты, ты, мой ангел... Ни упрека, ни колебания... И это всё мне, мне...» - скажет Инсаров. Елена заметит: «Андрей Петрович такой добрый! Я его не стыдилась. И чего мне стыдиться? Я готова сказать всему свету, что я твоя... А Андрею Петровичу я доверяю, как брату».
Но несколько раньше, придя к Инсарову и застав его больным, а Берсенева ухаживающим за ним, «она вдруг схватила его руку и, прежде чем он успел её отдёрнуть, припала к ней губами».
Она ценит его, но полюбить не сестринской любовью не может.
Так он и останется «нумером вторым», свято помнящим слова отца: «Мы с тобой, брат, не сибариты, не аристократы, не баловни судьбы и природы, мы даже не мученики, — мы труженики, труженики и труженики. Надевай же свой кожаный фартук, труженик, да становись за свой рабочий станок, в своей тёмной мастерской! А солнце пусть другим сияет! И в нашей глухой жизни есть своя гордость и своё счастие!»
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь
