Мне снится один и тот же сон»… Воспоминания советских разведчиков об афганской войне..
Лицо душмана было совсем рядом. Крепко вцепившись руками в шею командира группы спецназа, боевик прижал старшего лейтенанта к скале. Он был на голову выше офицера и значительно шире в плечах. «Шурави» не сдавался, но силы покидали его. «Дух» наслаждался мучительной смертью офицера, на его губах промелькнуло некое подобие улыбки, но черные, как уголь, глаза по–прежнему пылали злобой.
Старший лейтенант Грищенко понимал, что теряет сознание — противник был значительно сильнее его. И тут он вспомнил про нож, спрятанный за голенищем сапога. Несколькими минутами раньше с его помощью он бесшумно снял часового. Протянув руку, спецназовец нащупал дремавшую сталь. Душман мгновенно все понял, и огонь, погасший в его глазах, накрыла холодная пелена...
Армейский клинок, вспоров ткань халата, накинутого на тело врага, вошел в него по самую рукоятку. Удар, еще удар... Хватка «духа» ослабла, но в голове Александра Грищенко по–прежнему пульсировала одна мысль: убить врага.
— Командир, он готов! — прозвучало над головой старшего лейтенанта, еще сражавшегося с «духом» на земле.
Поднявшись на ноги, Александр вышел на дорогу, присел у ямы с водой, зачерпнул ее окровавленной ладонью. Попытался смыть кровь с висящей на груди разгрузки. Получалось плохо. Темнея, кровь лишь сильнее пропитывала защитную ткань.
На обочине дороги стояли ящики с сочными гранатами и мандаринами. Незадолго до внезапного нападения спецназовцев на «духов» те взяли мзду с проезжавшего на машине афганца.
Где–то далеко, дома, такие же фрукты красовались в эти дни на праздничных столах. Люди встречали новый, 1985 год. Но было это где–то в другом мире — там, где не шла война...
Таков суровый закон войны: либо ты убьешь врага, либо он тебя. Те, кто сталкивался с противником лицом к лицу, как никто другой испытывали эту истину на себе.
В Афганистане тоже шла война. Действуя на чужой территории, спецназ мог доверять только себе. Насколько удачными являлись налет или засада, оценивалось не по красочным описаниям боев, а по добытым разведчиками трофеям и документам уничтоженных душманов. Спецназ интересовал только результат, а, значит, столкновение лицом к лицу с противником было неизбежно.
Говорят, что командующий 40–й общевойсковой армии (входившей в состав Ограниченного контингента советских войск в Афганистане) генерал–лейтенант Борис Громов знал по фамилиям многих командиров групп спецназа. Ведь это были наиболее подготовленные для действий в тех условиях подразделения.
Командовал группой спецназа в Афганистане и полковник запаса минчанин Александр Грищенко . На его счету около 300 боевых выходов, ликвидация иностранных наемников, захват караванов с оружием... И ни одного потерянного по его вине бойца!
-Та схватка на перевале мне снится иногда и сегодня. — Выжил я тогда чудом. Заклинил патрон в автомате, а в пистолете закончилась обойма. Не успел перезарядить, как передо мной выскочил здоровенный «дух» и почти в упор выпустил длинную очередь из автомата. Мне казалось, что я ощущаю, как пули прошивают меня насквозь. Но ни одна из них даже не задела. А потом мы сошлись в рукопашной...
После боя, захватив оружие и документы уничтоженных душманов, группа спецназа без потерь покинула перевал. Вернулись в отряд, разложили трофеи перед штабом.
В то время у нас в гостях была комиссия из Москвы. Выходит моложавый полковник, прошелся вдоль нашего строя и, остановившись у трофейного гранатомета РПГ–7 на сошках, поцокал языком: «Да, тяжело воевать с душманами — вон какой калибр у их пулеметов...» Я хотел было поправить полковника, мол, не пулемет это, но вовремя остановил командир отряда. А московский гость, увидев мою окровавленную одежду, уже спрашивает: «Ранен?» «Нет, — отвечаю, — пришлось в рукопашной с «духом» схватиться. Это его кровь». После этого полковник уточнил, сколько у меня боевых выходов, какое количество из них результативных. Посмотрел на командование бригады, по- интересовался, достоин ли я награждения орденом Красной Звезды. Офицеры кивнули. Полковник отдал распоряжение подготовить представление к награждению.
Когда позже я ознакомился с этим представлением, чуть со стыда сквозь землю не провалился. Мой подвиг был описан следующим образом: когда в группе закончились боеприпасы, командир поднял бойцов врукопашную. Ну не могли в скоротечной схватке так быстро закончиться боеприпасы! С имевшимся у нас боекомплектом мы были способны вести бой трое суток! Но орден мне все–таки вручили. Хотя были на моем счету и более серьезные боевые операции. Например, уничтожение иностранных наемников. За выполнение той задачи меня представили к ордену Красного Знамени, но награду я так и не получил — затерялось представление в кабинетах власти.
АЛЕКСАНДР Грищенко с гордостью вспоминает, как переиграл тогда американцев.
— Но сначала — небольшое предисловие, — вводит в курс дела Александр Петрович. — 2 августа 1985 года одна из групп спецназа во главе с Романом Потаниным была направлена для захвата склада с оружием, находившегося в пещере. Поставленную задачу планировали выполнить до обеда, а вечером отметить день ВДВ. Не вышло. Воевали до поздней ночи. Для поддержки группы несколько раз вылетала авиация. К счастью, никто из спецназовцев не погиб, но ранения получили все без исключения. Были и тяжелые.
«Духи» устроили в той пещере засаду. Пожертвовали даже часовыми, которых выставили у входа. Проводник–афганец оказался предателем. Сняв охрану и войдя в пещеру, группа попала под ожесточенный огонь. Но командир не растерялся и сумел организовать сопротивление. Парни бились насмерть и достойно вышли из боя.
Через некоторое время на нас вышел полевой командир того «духовского» отряда и выразил восхищение профессионализмом русского спецназа. Признался, что не ожидал, что мы умеем так воевать. Пообещав больше не связываться с «шурави», душман гарантировал нам беспрепятственный проход через подконтрольную ему территорию. И нас действительно никто здесь «не замечал». В ходе одной из операций мы использовали это, чтобы подобраться к самому логову врага.
...Недалеко от границы с Пакистаном был сбит наш самолет Ан–12. В 173–м отряде специального назначения я тогда исполнял обязанности начальника разведки. По поступившим оперативным данным, работали иностранные наемники — на практике демонстрировали обучаемым «духам» боевые возможности «Стингеров».
Мы получили задачу найти «псов войны» и наказать. После продолжительной работы удалось выяснить время и место, где можно перехватить наемников. Отряд, в составе которого они находились, должен был возвращаться в Пакистан. Мы даже знали, что в колонне интересующие нас люди будут ехать на легковой машине сразу же за мотоциклистами. Засаду устроили недалеко от кишлака, расположившегося у Аргандабского водохранилища, южнее Кандагара.
Спустя некоторое время вместе с группой я вышел в район проведения засадных действий. Получили задачу — ни в коем случае не выдавать себя. На связь без надобности не выходить. Трое суток отсидели в горах вблизи места, где должна была пройти интересующая нас колонна. Безрезультатно. Никого не дождались. У «духов» разведка тоже работала неплохо. Тогда я пошел на хитрость. Засветившись перед располагавшимися неподалеку от места проведения засады афганскими пограничниками, встретился с их командиром и попросил запустить в близлежащем кишлаке информацию о том, что русских бойцов забрали вертолеты. «Шурави» оставили только двоих наблюдателей. Мы вызвали вертушки. Покружившись в небе, они приземлились, после чего взмыли ввысь. Со стороны все выглядело естественно — русские улетели на базу. Но место засады мы не покинули.
С наступлением темноты вдали показалась колонна. По фарам я насчитал более десятка машин. Вычислив интересующую нас, подготовились к броску. Ударили по ней из всех стволов. Для достижения максимального эффекта первый магазин обычно заряжали трассирующими патронами. В темноте это производило сильное впечатление. Подбежав к машине, для верности бросили несколько гранат. Она загорелась. Я рванул на себя дверь — в салоне были мужчины европейской внешности. Быстро забрали у убитых оружие, документы — и в горы. На все ушли какие–то минуты.
В небе появились «крокодилы» — вертолеты огневой поддержки Ми–24. Нанесли удар по колонне. Но с уходом вертушек стрельба внизу не утихла. Скорее, она разгоралась с новой силой. До сих пор не могу понять: то ли это был бой с конкурирующей бандой, то ли «духи», поняв, кого уничтожили советские, имитировали перед своими хозяевами жаркую схватку с нами. Среди трофейного оружия я впервые увидел тогда автомат Калашникова иностранного производства, ни на одной детали которого не было маркировки — так называемое стерильное оружие. Среди захваченных документов обратил внимание на авиабилет — из Пакистана в Америку. На следующий день его обладатель должен был лететь домой. Вот и не верь приметам.
Но ведь и наши бойцы попадали в жестокие засады. Особенно тяжело приходилось, когда им противостояли хорошо подготовленные иностранными наемниками банды.
Александр Грищенко попадал в засады три раза. Однажды, будучи начальником разведки отряда, чудом избежал смерти. Почувствовал засаду интуитивно. Что–то подсказало офицеру изменить первоначальный маршрут движения колонны. Когда душманы поняли, что русские пошли другим путем, открыли ураганный огонь. Но он не причинил им особого вреда.
— Засада — это страшно. В первую я попал буквально через неделю после прибытия в Афганистан, — вспоминает Александр Петрович. — Мы шли колонной на бронетранспортерах — спецназ выдвигался в район засадных действий. Вместе с командиром роты капитаном Константином Невзоровым я расположился на головной машине. Внезапно в темноте, в стороне от дороги, наше внимание привлекли вспышки фонариков. И практически тут же тишину ночи разорвали выстрелы из гранатометов.
«Духовские» банды были вооружены по–разному. Не у всех были ночные прицелы. Поэтому противник использовал хитрый прием. «Духи» отслеживали ночью нашу колонну. С одной стороны дороги располагались гранатометчики, с другой — их боевые товарищи с фонариками. Когда приближалась машина, включался фонарик и гранатометчик направлял оружие на это светящееся пятно. Как только машина перекрывала луч фонарика, попадая на траекторию выстрела, стрелок открывал огонь.
До сих пор помню вспышку разрыва. Нас смело с брони. БТР горит. Поднялся на ноги, в ушах звенит, бросился к машине помогать бойцам. Завязался бой, вызвали на помощь вертолеты — в Кандагаре с этим было проще, здесь авиационная часть стояла. Отбили нападение.
Вот тогда я увидел и первые потери. Один спецназовец погиб, несколько человек были ранены. Их увезли вертушкой, а мы продолжили выполнять поставленную задачу.
Со временем душманы совершенствовали свою тактику. Помню, как рота спецназа, следовавшая в колонне на БМП–2, днем попала в засаду. С одной стороны дороги были горы. С них противник расстреливал из гранатометов боевые машины. Бойцы спешились и вступили в схватку. Но, как выяснилось вскоре, куда большее поражение наносили бойцам «духи», засевшие на другой стороне дороги. Стреляя из бесшумного оружия почти в упор, в спину, они выбивали живую силу. На беду врага парни им противостояли боевые и быстро все поняли. В результате нападавшие были уничтожены, среди погибших оказалось немало наемников.
Командир 334–го отряда Григорий Быков отчаянным офицером был. До Афганистана мы служили с ним в Украине и заваливали письмами командиров и Главное политическое управление Советской Армии и Военно–морского флота с просьбами направить нас выполнять интернациональный долг.
Он был рожден для войны, относился к ней творчески, по–спецназовски. Например, поступила как–то в отряд информация о нахождении в кишлаке банды. Прокачав ситуацию, Быков выяснил, где расположился ее главарь, узнал, какой условный сигнал подает он для сбора своих верных нукеров. Допустим, это были три одиночных выстрела из автомата в воздух трассирующими патронами. Подобравшись к кишлаку, спецназовцы блокировали выходы из дувалов. Быков подавал условный сигнал на сбор у главаря, и бойцы терпеливо ждали, когда сонные «духи», не забыв прихватить оружие, выбегали из дувалов. Тут же они уничтожались из бесшумного оружия. Вот это работа спецназа!
При проведении операций мы действовали боевыми «двойками» и «тройками». Нападая на караваны, использовали термитные гранаты, которые хорошо подсвечивали противника.
Работали над психологической устойчивостью бойцов. Признаюсь, иногда нарушая меры безопасности, — но то была война.
Например, чтобы солдаты уверенно обращались с гранатой, отделение строилось в одну шеренгу, каждый боец брал в руку гранату РГД–5 или РГ–42. По команде все выдергивали чеку.
Опять же по команде роняли гранату себе под ноги. По команде поднимали и бросали ее. Разумеется, на выполнение команд отводились секунды. Но после таких занятий бойцы уже не боялись «карманную артиллерию», и никогда бы не растерялись в бою, выпустив гранату из руки.
Гренадеры Григория Быкова вообще были натасканы перебрасывать мины через стены дувалов.
Каждый спецназовец был готов пойти в любое пекло и был уверен — товарищи его не бросят. Таков наш негласный кодекс. Будь ты ранен или убит — тебя непременно вытащат из переделки. Это железное правило, усвоив которое, становилось легче воевать. Командуя группой спецназа на войне, я не потерял ни одного своего подчиненного. И этим горжусь!»
Бывало, времени на подготовку к боевому выходу совсем не было, — отвечает он. — Внезапно поступали агентурные данные — и группа «уходила на войну». Но, как правило, время на подготовку предоставлялось. Командиры групп получали секретные шифры для передачи радиограмм. Ни при каких условиях они не должны были попасть к врагу. В случае опасности командиру следовало их уничтожить. Никто в группе, даже радист, не имел доступа к шифрам, чтобы исключить всякую возможность утечки информации.
Перед выходом устраивался строевой смотр для того, чтобы проверить экипировку. На плацу выкладывалось все, что необходимо было взять с собой. Но после строевого смотра брали, конечно же, не все. Требования нормативных документов не всегда стыковались с условиями, в которых нам приходилось воевать.
Не брали с собой стальные каски и бронежилеты, которые сковывали движение, саперные лопатки. При необходимости окопаться среди камней с успехом можно было и ножом разведчика. Вместе с тем котировались трофейные разгрузки. Апробированная нами отечественная боевая выкладка десантника, разработанная в Союзе, представляла жалкое зрелище. Мастерили разгрузки сами. На ноги надевали ботинки с высоким берцем либо кроссовки. Первые удобны в горах — не рвались, защищали ноги от камней, и ночью мы чувствовали себя в них комфортнее. Действуя на равнине, предпочтение отдавали кроссовкам. Тяжелые спальники с собой не брали. От ночного холода в горах спасались бушлатами и солдатскими одеялами. Брать в горы одеяла научились у врага. Маскируясь под ними, можно было даже покурить. Чтобы не мерзли на дневке ноги, некоторые бойцы надевали на них специально сшитые из шинели чехлы.
Нестерпимый зной, пыльные смерчи пустыни и холод высоких равнодушных гор, ущелья, таящие смертельную опасность, и кишлаки, на первый взгляд сонные и благодушные, а в следующее мгновение изрыгающие огонь — на протяжении десятилетия для матерей солдат-срочников СССР не было слова страшнее, чем «Афганистан». Участников боевых действий в Афганистане становится все меньше — уж слишком тяжелы были и физические, и психологические условия пребывания там. Они выполнили почти невозможное: существенно отсрочили террористическую угрозу со стороны агрессивно настроенных исламистов, уберегли от нее среднеазиатские республики, на десятилетия притормозили развитие наркобизнеса.
Первое время в Афганистан отправляли в основном солдат из среднеазиатских республик. Но в 1982 году их решили заменить славянами, видимо, опасаясь негативного воздействия душманов-единоверцев.
Заминирована была вся страна. Душманы ставили, наши войска ставили и не обозначали на картах. Опытный разведчик всегда ездил на первой машине, обращая внимание на все подозрительные или просто непонятные места:
— Полевая дорога — и вдруг в сухой колее кустик травы растет. А почему? Скорее всего, мину маскирует. Или едешь — на дороге влажное пятно. Откуда оно в пустыне, где стоит жара неимоверная? А это душманы выкопали ямку, поставили в нее фугас или противотанковую мину, накрыли целлофаном, присыпали землей и пролили водой, чтобы отбить запах для саперных собак. Мы двигались тогда по самым опасным местам Герата, будучи уверенными, что впереди идут саперы отряда обеспечения движения 101-го мотострелкового полка. Но по каким-то причинам они не пошли, а нас об этом командование дивизии не предупредило… Пришлось полагаться только на собственные опыт и интуицию.
Еще одна опасность, подстерегавшая наших солдат в Афганистане, — сложная эпидемиологическая обстановка:
Шинданд стоял в Долине смерчей. Зимой, когда поднимался сильный ветер, можно было увидеть до 100 торнадо сразу. Они вздымали и несли песок пустыни, в котором гнили останки павшего скота. Эта пыль витала в воздухе, скрипела на зубах. Два раза в год, зимой и весной, случались вспышки гепатита, который отправлял в госпиталь до половины личного состава дивизии. За своими разведчиками мы всегда присматривали: добывали лекарства, которых не всегда хватало, организовывали пары, в которых более крепкий заботился об ослабевшем. От паратифа, кишечной инфекции, однажды умерли сразу 80 человек.
Честно говоря, все это уже стирается из памяти, только снится сейчас. Жара, пыль, болезни. У меня было осколочное ранение в голову и в ногу. Плюс к этому был тиф, паратиф, малярия и какая-то лихорадка. И гепатит. Болели гепатитом многие, процентов 90, если не больше.
Я вспоминаю это время очень тепло, несмотря на все неприятности и трудности. У нас там люди разделились на тварей и нормальных — но это, наверное, всегда так бывает.
А так — не только негатив был. Хорошие нормальные люди там как братья были. Некоторые афганцы, пуштуны, лучше к нам относились, чем многие наши командиры. Люди другие были. Там, в экстремальной обстановке, совершенно по-другому все воспринимается. Тот, с кем ты сейчас чай пьешь, возможно, через день-два тебе жизнь спасет. Или ты ему.
Бешеные деньги, которые там крутились, никому добра не принесли. Со мной несколько человек были, которые, я знаю, наркотой торговали. Бывает, попадут в БМП из гранатомета, от бойца фарш остается — ничего практически. Цинковый гроб отправлять вроде надо. И в этих гробах везли героин в Союз. Я не могу этого утверждать точно, но знакомые офицеры об этом много раз рассказывали, и в том, что это было, уверен на 99,9 процентов.
Там очень много грязи было. А я был идеалистом. Когда меня выгнали из партии, я стреляться собирался, не поверишь. Это я сейчас понимаю, какой был дурак, я воспитан так был. Мой отец всю жизнь был коммунистом, оба деда в Великую Отечественную были... Я сейчас понимаю, что это шоры были идеологические, нельзя было так думать.
В наш полк специально прилетали вертушки из штаба армии за хлебом и за самогончиком. Гнали прекрасно — на чистейшей горной воде. Бывало, водку привозили из Союза, но это редкость была. Но не только из Союза водкой торговали, в дуканах можно было паленую купить, да и какую угодно. Я имел доступ к лучшему техническому спирту, который по службе ГСМ шел. Пили все — не так, конечно, чтобы все в перепитом состоянии были. Но пить — пили, и пили много.
Я в режимной зоне Баграма, будучи замкомандира полка, курировал вопросы тех подразделений, которые от полка там стояли: третий батальон, зенитно-ракетная батарея, третья артиллерийская батарея и батальон на трассе. Поскольку я находился близко от штаба дивизии, комдив Барынкин привлек меня к работе с местными, поставил мне задачу: мол, посмотри-послушай, чем они там дышат. И я на его совещаниях по этому вопросу присутствовал. Получить информацию о них иначе как вращаясь в их среде было никак невозможно. Вот этим я и занимался.
С «зелеными» — солдатами Наджибуллы, которые за нас воевали, — тоже приходилось работать. Ездили, с местными общались — есть фотографии, когда мы приезжаем, вокруг бородатые стоят, а мы броней идем — колонной. А они там со всякими «хренями и менями» в боевые действия не вступили, склонили на переговоры — тоже показывали свою силу.
Я таджиков-солдатиков из третьего батальона взял и туда, в совмещенный командный пункт, который в Баграме был, где их штаб находился, чтобы они с местными поговорили. На первый день послал одного, на второй — другого. Я специально с собой таджиков взял, причем не простых, а которые на фарси говорили, — большинство афганцев общается на этом наречии.
Один из этих моих солдатиков рассказывал, что они попытались его «заблатовать»: «Давай, мол, беги по-быстрому к нам в банду, мы тебя в Пакистан переправим, скоро шурави (русские) уходят. Тебя там в Пакистане поучат, а Союз-то скоро развалится. Ты придешь к себе в Таджикистан и будешь там большим человеком». Это 1988 год! Для меня, партийного и офицера, это звучало как бред сивой кобылы. Мысль о том, что Союз развалится, — вообще была из области фантастики.
Когда я приехал в Афган, дальние гарнизоны уже начали выходить. И я смысла не понимал: на хрена мне, ребята, туда ехать? На хрена вы меня туда послали? Война чем хороша? Когда идет движение, когда ты воюешь. А когда войска стоят на месте, они сами себя обсирают и портят все, что находится вокруг них. Но раз выходили — значит, была такая политическая необходимость, это тоже все понимали.
Афган на меня сильно повлиял тем не менее. Меняются отношения — на политическом уровне и на личном. И еще я помню, как офицеры клали на стол рапорты еще до расформирования подразделений. Там сидели кадры «оттуда» и просили их: да у тебя два ордена, ты что, куда? — Нет, я увольняюсь... Судьба и война приводят каждого к законному знаменателю.
А потом, уже после всего этого, я узнал, что Александр Лебедь, который был у нас в академии секретарем партийной организации курса, который разглагольствовал с партийной трибуны о социалистической Родине, вместе с Павлом Грачевым поддержал Бориса Ельцина, когда развал СССР пошел. И я понял, что ловить здесь нечего. У нас тут предатели везде.
Грачева министром обороны сделали, а Лебедь вылез в политические деятели. Наш начальник разведки дивизии поначалу к нему прильнул и, так сказать, вскоре улетел в мир иной. А потом и Лебедь вслед за ним отправился. Политика — дело сложное, интересное...
В Бога я в ту пору еще не верил. Был таким человеком, который ищет справедливости во всем. С одной стороны, в этом есть своя чистота, а с другой — наивность. Среди подчиненных принципиально неверующих людей не было. По крайней мере у всех, когда выходили на утренний осмотр, были либо вырезанные крестики, либо пояски с 90-м псалмом. Такова военная традиция.
Я порой подтрунивал над солдатами: «Что это такое? Ведь вы же коммунисты, комсомольцы, а верите какой-то ерунде»... Но снимать кресты не просил.
На границе между жизнью и смертью, да еще и в чужой стране, отношения между солдатами были пропитаны абсолютным доверием. В Афгане я мог подойти к любому водителю и попросить, чтобы меня подбросили куда-то. Без вопросов. То же самое — на вертолете. Ни о каких деньгах, как вы понимаете, речи быть не могло.
При этом никакого панибратства, понимаете? Вот в чем штука. Я подчиненных называл по имени-отчеству, но это не отменяло постоянных тренировок и других методов поддержания подразделения в форме, чтобы люди были готовы ко всему. Приказы не надо было повторять дважды, не надо было даже проверять их исполнение. Единственное, насколько было можно, мы делали бойцам щадящие условия: три часа на сон вместо двух, потом — час бодрствования и еще два — в наряде.
Одна из главных проблем афганцев — это обида, что здесь, в Союзе, все не так, как было в Афгане. В первую очередь не хватало таких же теплых отношений между людьми.
Порой нас встречали даже с некоторой враждебностью. Так, по возвращении из Афгана мы с другим офицером хотели новые фуражки получить. Объяснили, что в командировке вся форма поистерлась и так далее, а нам ответили: «Мы вас туда не посылали». Я понимаю, что это расхожая фраза, но так действительно говорили и, разумеется, не все ветераны, а особенно те, что сражались на передовой, могли молча такое проглотить.
Трудно найти оправдание человеческим потерям... Но я все же считаю - все это было не зря! И для самого себя - в том числе. Закалился характер, сила воли. Лично во мне не произошло никакого ожесточения. Но у каждого, вернувшегося с этой войны - своя судьба.
Что еще мы можем сделать для своей Родины? Создав Общество ветеранов Афганистана, мы рассказываем о тех событиях молодому поколению, пытаясь донести до ребят, что патриотизм, любовь к Родине и исполнение солдатского долга - это не пустые слова!
Друзья! ! Большое спасибо за то, что читаете мои материалы. Я делаю все возможное для того, чтобы они были интересны. И помните: мы сами творим нашу жизнь. Каждый день! Не забудьте поставить лайк и подписаться.