Мне было почти четыре года, когда я придумала главное правило, которое (я была уверена!) принесет мне счастье.
«Валя, – твердила сама себе ночью, уткнувшись носом в жесткую детдомовскую подушку, – надо быть послушной. И тогда тебя заберут добрые люди. У тебя будет своя комната, а в ней – яркие игрушки, красивая одежда и мягкая, как пух, подушка».
Я верила, что пуховой подушке не придется впитывать слезы. И я старалась быть самой примерной во всей нашей сиротской обители! Я заглядывала в глаза взрослых, и душа кричала: «Возьмите меня! У вас никогда не возникнет со мной проблем!» Но взрослые равнодушно скользили взглядом по моему лицу и проходили мимо. Я точно знала почему!
– Господи, до чего же она некрасива! – с жалостью говорили обо мне детдомовские нянечки. – Такую нескладную девочку никто никогда не заберет отсюда. Эти оттопыренные уши... Еще и заикается. А жаль. Ведь Валюша такая послушная девочка...
– И ласковая такая! – всегда добавляла тетя Тамара, моя самая любимая нянечка.
Когда я впервые подслушала такой разговор, со мной случилась настоящая истерика. Я забилась в угол и ревела. И только тете Тамаре удалось тогда успокоить меня. Она присела на корточки рядом и ласково сказала:
– Валечка, солнышко мое ясное. Ну что ты плачешь и надрываешься? Разве можно таким красавицам и умничкам плакать?
– Тетя Тамара, – горько рыдала я. – Меня никто и никогда отсюда не заберет. Потому что я очень-очень страшная. Я слышала, так няни говорили...
– Обязательно заберут, – грустно улыбалась тетя Тамара. – Ну и что, что ушки торчат? А мы их волосиками прикроем, сделаем прическу модную! Давай попробуем?
Я сидела на полу, а она примостилась около меня и колдовала над моими волосами. Колдовала и приговаривала:
– Какие же у тебя, Валюшка, глазки красивые! А носик! А губки! Я буду скучать по тебе.
– А куда ж я могу подеваться, тетя Тамара, – я не понимала, о чем говорит нянечка.
– Ой, Валюшечка! Уедешь ты. Я чувствую, – говорила она. – Совсем скоро тебя заберут отсюда очень добрые и хорошие люди.
Я крепко прижималась к нянечке и клялась, что никогда не забуду ее. И осторожно, словно боялась спугнуть доброе слово, заглядывала ей в глаза: неужели меня и правда удочерят? Глаза у тети Тамары были такие ласковые... Нет, они никак не могли лгать!
Тетя Тамара не ошиблась. Вскоре она вела меня за руку в кабинет директрисы, где смущенно мялись двое взрослых людей. Они строго глянули на меня, как только я вошла, и я вся сжалась.
Неужели? Испытание взглядом – всего несколько секунд, а мне казалось – целая жизнь прошла. Эти люди разглядывали меня откровенно и неприкрыто, и всё задавали директрисе какие-то глупые вопросы.
Тетя Тамара стояла рядом и поправляла косички, сплетенные над моими лопоухими ушами так, чтобы хоть как-то их прикрыть. Наконец нянечка, следуя жесту директрисы, вывела меня из кабинета в коридор. А те двое остались беседовать.
– Все будет хорошо, Валечка, – шепнула мне тетя Тамара. – Ты им понравилась.
Вот так в моей жизни появились мама и папа. Правда, ненадолго. Когда я мечтала о своих родителях, почему-то была уверена, что сразу же узнаю их, почувствую, что они хотят забрать именно меня, что они уже меня любят...
Став взрослой, я много размышляла о том, почему право выбирать предоставляется только возможным родителям. Ведь это несправедливо и жестоко! Сирот выставляют как живой товар, и нет у них права высказать свое мнение, что тот или иной взрослый им не нравится. Ребенка толкают в объятия абсолютно чужих, незнакомых людей, и он должен почувствовать душевное родство с любым, кто соизволил переступить порог детского дома. Так что ли?..
Мне уже сказали, что те двое хотят удочерить меня, как вдруг в нашем детском доме случилось чрезвычайное происшествие. В один из дней двери игровой комнаты открылись, и на пороге возникла зареванная Танька. Прошло, наверное, месяца два с тех пор, как она, счастливая и гордая, нас покинула. Ее удочерили симпатичные, не совсем молодые, но славные люди. Мы прилипли тогда к окнам, как прилипали каждый раз, когда очередной счастливчик навсегда покидал скорбный сиротский приют. Махали ей руками и завидовали. И вот...
Мы оторвались от игры и замерли, окаменели! Смотрели на Таньку, и нам всем было страшно. Как? Таньку удочерили, а потом вернули? Мы не задавали ей вопросов, да и вряд ли она сказала бы правду. Но вся наша сиротская команда была уверена в одном: Танька ни в чем не виновата! Это те взрослые – чужие, равнодушные, виноваты они!
Мы молчали, но на всю жизнь я запомнила неловкие детские проклятия, которые в эту минуту мысленно посылала тем людям, которые вышвырнули из своего дома нашу Таньку.
А потом наступила ночь, и я слышала, как Таня тихонько плачет, уткнувшись в свою подушку. Я подошла, присела на краешек ее кровати и шепотом попросила:
– Танечка, не плачь. Их накажет Бог...
– Я... хочу к ним, – прошептала Танька. – А они отдали меня... назад. Почему, Валь?
Ах, если бы я только знала, что вскоре Танькина трагедия повторится со мной... Но я не знала и знать не могла, что тетя Лариса и дядя Ваня, которые через десять дней после случая с Танькой увезли меня из детского дома, окажутся самым страшным и самым болезненным моим воспоминанием. На встречу с новыми родителями меня наряжала тетя Тамара.
– Вот видишь, Валечка! И твое счастье пришло. Ты уж там смотри, девочка, не раздражай своих родителей, слушайся.
– А вдруг они меня не полюбят? – на ушко спросила я у тети Тамары.
– Да что ты! – всплеснула она руками.
– А как же Танька... – прошептала я еще тише.
То, что случилось с Танечкой, это большая беда, – со вздохом ответила нянечка. – И виноваты в этом только безответственные взрослые. У нас такое впервые. Знаешь, Валюшка, как строго мы теперь относимся к людям, которые хотят удочерить сироту. Уж твоих-то наша директриса расспрашивала долго. Я сама слышала. Так что тебе у них будет хорошо. Поняла?
Я поняла. И старалась. Но никакие старания не могли растопить холод, возникший между мною и приемными родителями с первого дня нашего совместного сосуществования. Странно началась моя жизнь в этой семье.
В первый же день тетя Лариса и дядя Ваня созвали полон дом гостей. Они презентовали свое приобретение, то есть меня, в центре комнаты.
– Это наша Валя, – сказала тетя Лариса, когда гости собрались. Незнакомые люди озадаченно кивали головами, сочувственно смотрели на тетю Ларису и дядю Ваню, а когда подвыпили и языки развязались, послышались хлесткие реплики.
– Лариса, ну зачем же вы взяли такую страшненькую? – негромко спросил мою приемную мать пожилой дяденька с седыми усами.
– Из чувства милосердия, сострадания, – ответила тетя Лариса.
– А еще они очень неблагодарные, эти детдомовские, – вставил дяденька.
Гости как по команде повернули головы в его сторону и раскрыли рты от предвосхищения ужасов, которые он собирался поведать. А я сидела камнем на стуле, потому что дала себе слово быть самой послушной девочкой в мире. Родители вспомнили обо мне лишь к ночи.
– Валя, почему ты сидишь на стуле? – спросила удивленная «мама». – Иди ложись в свою кровать.
– Спасибо, тетенька, – прошептала я.
– Ну какая же я тебе тетя?! – она всплеснула руками. – Теперь я – твоя мамочка.
– Мамочка... – послушно повторила я, а душа болела: ну не может эта непонятная, чужая тетя быть моей мамой.
Мы терпели друг друга полгода. Потом «мама» собрала мои вещи и дала мужу:
– Всё! Валя готова. Можете ехать. – И добавила: – Ты же видишь, она не меняется. Она дикая. Я очень устала. И больше ее не хочу.
Я стояла за дверью детской и плакала. Дядя Ваня открыл дверь и промямлил:
– Валя, мы с твоей ма... с тетей Ларисой уезжаем на три месяца, и за тобой некому будет ухаживать. Ты пока поживешь снова в детдоме. А потом мы тебя заберем.
– Хорошо, – прошептала я, давясь слезами, и даже тетя Лариса прослезилась.
Я знала, что они никогда не вернутся, поэтому вцепилась в ручку двери и уже не старалась быть послушной. Зачем? Держалась за дверную ручку, как за жизнь, и кричала отчаянно: «Не отдавайте! Я буду вас любить!..»
Это последнее было самым главным аргументом. Я приберегала его для самого черного дня. Но меня все-таки отвезли обратно...
Я успокоилась в один миг. И не потому, что к окнам прилипли перепуганные дети. Просто в тот морозный день на крылечко в одном халатике выбежала мне навстречу моя любимая тетя Тамара. Я по сей день уверена, что так встречать может только мама.
– Валечка! – кричала она и прижимала меня, окаменевшую, к себе. – Как же я соскучилась по тебе, родная моя!
Только тетя Тамара сумела найти слова, которые возвратили меня к жизни Я больше никого не хотела слушать – это было так страшно. А еще... Я никак не могла найти Таньку. Пока я раздумывала, подскочил шустрый Олежка и крикнул:
– Валь! А Танька наша... повесилась! – вытаращив глаза, открыл он страшную тайну. – Ты уж смотри, не вешайся, ладно?
– Что ты болтаешь, глупый! – тетя Тамара уже была рядом. Она не отходила от меня ни на шаг.
В наш детдом приезжала комиссия за комиссией, кого-то из воспитателей уволили. А вот тех, кто отказался от Таньки, даже не пожурили. А я...
Как же мне было плохо! Однажды я обняла нянечку и попросила:
– Тетя Тамара, забери меня, пожалуйста, а то я тоже...
Это был наивный детский шантаж. Тетя Тамара была очень мудрой женщиной.
– Утро вечера мудренее, – сказала она.
И ушла. Словно обязала меня жить. Я не спала всю ночь. Ждала утра, как будто оно изменит мою жизнь.
Утром тетя Тамара зазвала меня в уголок и стала говорить:
– Не хотела говорить тебе, Валечка, но я подавала заявление на удочерение. Хотела, чтобы ты была моей дочкой.
– Да?! – чудо происходило прямо у меня на глазах, и даже голова немного закружилась.
– Да. Но мне не разрешили. У меня для этого слишком маленькая зарплата, да и жилплощадь тоже... Вот и не получается пока.
– Не получается... – слезы залили мне глаза.
– Не плачь, Валечка. Ты же знаешь, что я тебя очень люблю, – ответила тетя Тамара.
– А можно я всем нашим скажу, что ты меня любишь? – робко спросила я.
– Валюшка, а как же другие детки? Им же будет очень больно, – мягко пожурила она.
Я ничего никому не сказала. Не смогла. А потом меня перевели в другой детдом, и тетя Тамара наказала мне напоследок:
– Валюшка, пиши мне, ладно?. Ты же знаешь, что я не смогу жить без тебя... доченька.
Это слово вело и хранило меня. Я окончила школу, стала швеей. Комната в общаге, свои стул, стол, шкаф. Роскошь, неведомая доселе роскошь...
Мы переписывались все эти годы, иногда тетя Тамара приезжала ко мне. Она кормила меня сладостями, но самым сладким было то единственное слово, которого я ждала, затаив дыхание.
– Доченька, не грусти, я люблю тебя! – говорила тетя Тамара...
Как только я заработала первые деньги, помчалась к ней. В другой город. С трудом нашла ее квартиру в старой пятиэтажке. Она открыла дверь и схватилась за сердце.
– Валюша! Ты? Доченька моя! Мы долго сидели на кухне и пили чай.
– Тетя Тамара, хочу, чтобы вы... удочерили меня, – решилась сказать я.
– Ты же знаешь, что я и так считаю тебя дочкой. Старая я, немощная. Чем я тебе помогу? Зачем тебе такая обуза?
– Это я буду тебе помогать, чтобы все знали, что у меня самая лучшая на свете мама!
Тетя Тамара обнимала меня и плакала, а я ее утешала, как когда-то она меня...
Кто-то из бывших воспитанников детдома пустил слух: «Валька тетю Тамару удочерила». Для меня не было высшей похвалы.
