Любители игры слов, остроумия и юмористических двусмысленностей 19 мая отмечают Каламбурный день О. Генри. Подробнее о нем — в материале корреспондента агентства «Минск-Новости».
Еще лет эдак 200 назад кавалеры писали в альбомы дамам: «С вами я прошел до сада, и прошла моя досада, и теперь я весь алею, вспомнив темную аллею». Александр Пушкин так и сыпал каламбурными остротами и даже придумал злую шутку на тот случай, ежели его, несчастного камер-юнкера, оскорбит высокомерный вельможа. Будучи в гостях, поэт мог «ненароком» обронить: «Детина полоумный лежит на диване». «Что?!» — вскрикивал, приподнимаясь, хозяин. И тогда Пушкин повторял по слогам: «Дети — на полу, умный — лежит на диване».
Все каламбурили направо и налево. Гавриил Державин: «Наполеон — на поле он. Багратион — Бог рати он». Дмитрий Минаев: «Область рифм — моя стихия, и легко пишу стихи я…» Владимир Маяковский: «Славьте, молот и стих, землю молодости». Яков Козловский: «Нес медведь, шагая к рынку, на продажу меду крынку. Вдруг на мишку — вот напасть — осы вздумали напасть!»
Словно отголосок тех эпох, когда игра слов была своего рода тестом на внутреннюю наполненность человека, в мае в штате Техас проходит Каламбурное шоу О. Генри, оно же чемпионат мира по каламбурам. Острякам-самоучкам дается минимум времени на придумывание парономазии или гетерограммы, ай, ладно, ну хоть какой-нибудь юморной словесной эквилибристики. О. Генри, он же Уильям Сидней Портер, никогда каламбуров не сочинял, но, видимо, не нашлось у них другого литератора, чтобы использовать его как символ величайшего писательского мастерства. О. Генри был джентльменом удачи, беглецом от закона, каторжником. И мастером словесных эффектов. Его рассказы — юмор с тончайшей ненавязчивой философией. Недаром другой великий мастер эффектов — кинорежиссер Леонид Гайдай — снял по новеллам О. Генри один из своих лучших фильмов «Деловые люди», а киноведы говорят, что это вообще лучшая экранизация О. Генри.
В советских фильмах каламбуры были, да еще какие! «Где бы ни работать — лишь бы не работать» («Весна»), «Ох, рано встает охрана» («Бременские музыканты»), «Развлечься захотелось? — Нет, не думаю. — А что вы думаете? — Ничего не думаю. — Вам идет ничего не думать. — Вы так думаете?» («Забытая мелодия для флейты»). Феномен: трудно отыскать каламбур в ленте «Семнадцать мгновений весны», но сам фильм стал мощнейшим детонатором этого искусного словесного приема! «Штирлиц все ночь топил печку. Под утро печка наконец утонула», «Штирлиц подошел к цветочному магазину и поднял глаза — то были глаза профессора Плейшнера», «Стой, кто идет? — Дождь, — ответил Штирлиц и забарабанил по стеклу», «Штирлиц уже начал засыпать, когда в дверь постучали. — Потом засыплю! — подумал он, пряча самогонный аппарат и сахар».
С каламбуром дружит и журналистика. Достаточно полистать «Вечерний Минск» и «Минский курьер», чтобы увидеть, как мы поддерживаем жанр в заголовках своих заметок: «Повело на вело», «Захочу — захохочу», «Погрузиться в Пуччини», «Товарищу товар ищу»…