В ту ночь в деревне никто толком не сомкнул глаз. Разошедшись по домам, старейшины до утра толковали с домочадцами. То там, то здесь по окошкам изб мелькали огоньки. Услыхав страшную весть о Тихомире, бабы начинали кто креститься, кто плакать, а мужики лихорадочно соображали, как будут при случае обороняться от нападения соседа-волколака. К утру каждый в селении, от мала до велика, знал правду.
Для Горазда также ночь прошла крайне неспокойно. Хоть и обещался он Мечиславу ласково поговорить с дочерью, хоть и глушил в себе растущую злость на Тишку-обманщика, ничего у него не получилось. Как вошел он домой, с порога сказал:
- Ну-ка, Найда, поди сюда! Сейчас, дочка, беседовать с тобой будем. И чтобы все как на духу мне выложила!
Матрена побледнела, схватившись за сердце, а Найда, чуя неладное, подошла к столу, послушно присела на лавку.
- Случилось что? – упавшим голосом произнесла Матрена. – Девка-то чего натворила?
- Случилось!
Горазд повысил голос, невзирая на поздний час и на то, что мальцы уж спать улеглись на полатях. Любим встрепенулся, а дед Сидор, прихрамывая, вышел из дальней горницы, где начал кемарить.
- Что стряслось-то, родимый? Не томи!
- Да то и стряслось, что черная овца, как оказалось, среди нас давно обретается! Не разумеешь, о ком речь веду, дочка?
Найда вздрогнула и опустила глаза в пол. В ее душе мгновенно взметнулся целый вихрь страхов и опасений. О чем толкует отец? Догадался о ее кручине по Мечиславу? Или что-то ведает о дружинном, что самой ей невдомек?
- Не пойму тебя, отец. В чем виновата я перед тобой?
Горазд усмехнулся, но смешно ему, разумеется, не было. Он продолжил свой допрос:
- Для начала расскажи-ка нам, что за оберег ты втайне ото всех носишь? Тот оберег, что тебе Тишка дал. Он, слышь, оказывается, диковинную вещь тебе подарил, которую никто в глаза у нас не видал. Да вот Мечислав признал ее: то особая побрякушка, не с базара привезенная. Не простая это подвеска на тесьме. Знак на ней колдовской есть. То оберег, что чародею принадлежит, в наших лесах обитающему.
Матрена ахнула и зажала рот платком, а дед Сидор от удивления крякнул и присел на лавку рядом с внучкой. Любим воскликнул:
- Чародею?! Ну, дела! Это тому самому колдуну, что ли?
- Колдуну, ведуну, как хошь назови, хоть горшком, только в печку не ставь!
Любим от потрясения не мог в себя прийти:
- Вот тебе и раз! Сестрица, это что ж, ты хранишь у себя вещь того самого ведуна, коего Мечислав сыскать должен? Но как? Откуда Тишка достал такую диковину?
- Мне самому любопытно, что Найда нам поведает, - согласился дед Сидор, - ибо невдомек мне, каким образом у Тишки нашего подобные сокровища-то взялись.
Горазд громко заявил:
- Успокою ваше любопытство: ответ я уж знаю. Но хочу для порядка дочь послушать. Так я жду от тебя ответа, Найда. Поведай нам, своим родным, всю правду. Чай, не чужие мы.
Найда держалась-держалась, да и заплакала. Хлынули из глаз горячие слезы: не было у нее больше сил сдерживать свою тоску. Она уж готова была во всем покаяться… не только про Тихомира, а что сердце ее дружинному отдано, и оттого жизнь стала не в радость, и жених противен ей.
- Все скажу, отец… не серчай, - плакала она, – что смолчала про оберег, в том нет вины моей… Тихомир мне подарил его, да заклинал никому про то не сказывать… говорил, чуть не волшебный этот оберег, жизнь сохранит, что бы ни случилось… боялась я тебя прогневать… потому и носила подарок под рубахой, вместе с крестиком…
- Ну, а про то, что это за вещица, не сказывал тебе Тихомир?
- Нет, говорил, что сам всего не ведает, но оберег защищать меня будет! От горя, беды, смерти лютой… я поверила ему, никому ничего не сказала… про ведуна этого Тиша словом не обмолвился…
- Как же, не обмолвился! Да будет вам известно – вам всем, что сегодня на совете старейшин страшная тайна нам открылась.
Все так и замерли.
- Ох, прости Господи, - крестился дед Сидор, - чем еще обрадуешь?
- А тем, что оборотень, столько лет державший в страхе нашу деревню, изобличен!
- Как так?! Кто ж это?
Горазд обвел всех домочадцев взглядом и произнес:
- А Тишка это, волколак-то. Он уж много лет, оказывается, среди нас хоронится. Затесался паршивой овцой и мутит воду! Вот какую змею мы на груди пригрели-то, вот кого с собой за стол сажали, мать! Теперь-то, что делать будем?
- Ох, - Матрена тяжело опустилась на лавку, не в силах и слова вымолвить от потрясения.
Дед Сидор снова крякнул, Любим округлил глаза, а Найда… Найда изменилась в лице. Нет, не могла она поверить в такую небылицу. Тиша, ее Тиша, с кем провела она рядом все детство, с кем они бегали босиком по селению, гоняя кур, он – зверь во плоти, оборотень?! Если б ей весть эту принес не отец, а кто другой, она ни за что на свете не стала бы слушать. Но слова отца назвать облыжными она бы не посмела… не таков был Горазд, чтобы шутить подобными вещами.
- Ну, - повторил он, - теперь разумеете, что к чему?
- А как же… как же открылось это все? – не понял дед Сидор. – Кто ж истину-то поведал?
- Так Ждан к нам на совет заявился и все, как есть, перед нами выложил. Хотите послушать историю Тишки?
Все усердно закивали, особенно Любим, а Найда сидела, точно неживая. Не могла она поверить в то, что человек, знакомый ей чуть не с колыбели, оказался чудовищем, которого столько лет все боялись…
Покуда Горазд рассказывал все, что произошло на совете старейшин, Найда смотрела не на отца, не на мать и не на кого из остальных домочадцев, а в пустое и темное окно. За ним уж давно чернела осенняя ночь, и на душе у девки было так же мрачно, беспросветно и тяжело…
Тем не менее, ни одного слова отца не пропустила она мимо ушей. Когда Горазд закончил, и домочадцы начали, перебивая друг друга, делиться догадками и соображениями, Найда сказала:
- Отец, а что же с Тишкой теперь будет? Ведь ежели не отыщете вы ведуна, или ведун не снимет с него свои чары, так и останется он оборотнем? Его ж теперь из деревни погонят… наши люди мириться с такой опасностью под боком не станут…
- И то верно! – воскликнул Любим. – Как с ним быть-то?! Ведь он, неравен час, обернется зверем, и тогда что? Как спасаться нам, как с ним совладать, коли силу недюжинную он имеет?
Горазд вздохнул:
- Это-то меня и тревожит. А еще Радим требует возмездия за брата, он бы Тишку хоть сейчас растерзал, дай ему волю. Ну, и многие другие мужики за то ратуют. Равнодушных-то мало, всем охота, чтоб получил он по заслугам.
- Да как же, отец?! – со слезами воскликнула Найда. – Они же забьют его! До смерти забьют!
- Дак против людей как попрешь? Вятко мертв, и его не воротишь. Могу я понять и Радима, и Молчана. Мать, опять же, жалко. Они жаждут наказания для Тишки. Для них он – не человек, а зверь, который убил Вятко. Радим громче всех выступал: мстить за смерть брата хочет.
Найда взмолилась:
- Ты бы сдержал его, отец! Сам знаешь, каков Радим в гневе. Не дай Бог, что в голову ему взбредет, пойдет сейчас и Тихомира прирежет! Сердце у меня неспокойно…
- Избу их Мечислав нынче ночью охраняет. И не один он там. Потому Радим не сможет пробраться и вред кому бы то ни было причинить. А назавтра… назавтра порешили так. Коли очнется Тишка, его допросить обо всем, пущай сам за себя ответ держит.
- А коли нет? Ведь лежит он едва живой!
- Малуша обещалась, выживет. Вот только народ его в яму посадить норовит – ту медвежью ловушку, что возле ворот выкопана. Там, мол, ему самое место.
- Ох! – воскликнула Матрена. – То земляная яма, как же он там, в холоде и сырости-то, хворый? Помрет, никак.
Найда побледнела:
- Отец, нельзя его в яму кидать! Хворый он.
- То не мне одному решать, - сказал Горазд. – Завтра видно будет.
- Ну, до чего дожили… своих же в яму сажаем… - кряхтел дед Сидор.
- Кабы не оказался Тишка оборотнем, никто бы не тронул его, - ответил Горазд. – А так, это уже и не человек получается, а…
Найда взмолилась:
- Не надобно его зверем считать! Не виновен он, что Ждан тогда волка этого убил… не будь волк сыном ведуна, а будь простым животным, ничего бы не случилось! Здесь нет виноватых… есть только горькая судьба…
Горазд вздохнул:
- Ложиться пора. Утро вечера мудренее. Да, вот еще что: ежели верно Мечислав говорит, оберег этот силу особую имеет. И нам неведомо, темную или светлую. Потому вернуть эту диковину надлежит ведуну обратно. Его это вещь, раз и знаки начертаны одинаковые, что на перстне, что на обереге. Вернуть, и забыть про все это, как страшный сон. Мечислав так думает: вернем все, что чародею принадлежит, и он сжалится над Тишкой, снимет заклятье. Так мы сможем его спасти. Кроме этого, других путей нету…
До самого рассвета Найда не могла сомкнуть глаз. Потрясение было настолько велико, что сон не шел к ней. Лежала она и думу горькую думала. О Тишке, его тяжкой судьбе. Теперь все стало ясно, как Божий день: и отчего в лес он один не боялся ходить, и отчего так часто понурым и измученным ходил. А отец его, Ждан! Душа пропащая, как все говорили… а ведь он тоже бражничать неспроста начал: за сына сердце ныло… вот и топил свою тоску в бражке, окаянный… ему тоже несладко пришлось: с сыном беда какая сотворилась! Да, Ждана тоже пожалеть можно… бедные они все, и Авдотья, и Голуба…
В сердце Найды всегда находилось место для жалости. Вот только Радима ей было не жаль. Вятко безвинно погиб, спору нет, но проснувшаяся в Радиме ярость очень настораживала… он теперь ни перед чем ни остановится, пойдет до конца, чтобы Тишку со света сжить! И за него еще ей замуж выходить… за того, кто готов мстить, убивать, кому неведомо милосердие!
Найда осознавала: у Радима есть повод ненавидеть Тихомира. Но не желала она, чтобы руки его были в крови на всю оставшуюся жизнь. Не желала она становиться женой того, кто будет повинен в смерти некогда близкого ей человека. Человека, которого язык не повернется у нее назвать зверем…
Назад или Читать далее (Глава 19. За семью печатями)
#легендаоволколаке #оборотень #волколак #мистика #мистическаяповесть
