Роман «Ромашки на крутых берегах»
Поиск по главам
Часть 11
Саша вихрем примчался снова к барыне, влетел на высокие ступени, в коридоре заметил испуганный взгляд Танюшки, уже без стеснения распахнул дверь кабинета, и, глядя жгучими глазами женщине прямо в лицо, открыл перед ней конверт, где должны были лежать деньги. Куликова вскочила от возмущения:
— Забываешься, сударь, сам потратил по дороге, а теперь смеешь обвинять меня?!
— Ничего я не тратил, — Александр не сводил карих глаз с хозяйки.
— Это уже не мое дело, — Куликова язвительно усмехнулась, зло щелкнув языком.
— Не ваше?! — всегда спокойный Саша взорвался, — вся артель останется без денег за честно сделанную работу! Еще и в долгах за материал! Я знаю, вы только сначала деньги платили, а потом все откладывали. Назар сам докупал что нужно, он верил вам! Вы специально это подстроили!
Женщина на мгновение замолчала, как-то странно посмотрела на него и вдруг села в кресло, схватившись рукой за сердце. Хрипло задышала. В комнату вбежала Таня, все это время испуганно наблюдавшая за странной сценой через открытую дверь. Александр растерялся, засомневался в собственной правоте, и как-то робко спросил у девушки:
— Лекаря позвать?
Та замахала на него руками, а ее мать стала теребить дорогое украшение на шее, сквозь слезы повторяя:
— Видишь, доченька, не верит никто, во всех грехах готовы обвинить... Не верят...
Саша потоптался на месте и, прошептав «простите», неслышно вышел из дома.
Куда теперь идти? Где искать правду? А главное, как явиться перед мужиками с пустыми руками? Что сказать?
Мысли в голове превратились в тяжелую наковальню. Нужно где-то взять деньги. Хотя бы часть. Но где?!
Он сначала решил все честно рассказать Назару, но в глубине души шевельнулась гордая мысль: «Не справился, мальчишка. Не смог».
Нет. Такого позора Сашка не допустит. Он что-нибудь придумает. Непременно.
На ярморочной площади, как всегда, бурлил народ. Запах рыбы и свежего хлеба сливался с криками торговцев, звоном монет. Важные купцы проходили мимо, поглаживая окладистые бороды.
К Саше подскочил нищий на костылях, вцепился узловатыми пальцами с черными ногтями в его руку:
«Дай денег, милок»
Юноша зачем-то вывернул карманы, вытащил завалявшийся пятак, отрешенно отдал несчастному. Теперь самому хоть на паперть вставать.
Сгустились сумерки. Ветер на Волге стал ледяным. Саша медленно брел по пустому берегу, не чувствуя ничего, кроме разъедающей тоски. Что-то придумать не получалось. Да он уже и не пытался. Никто не поверит оправданиям. Мужики, скорее всего, обвинят в воровстве... Он облокотился на ограду, наблюдая за темными холодными волнами.
Город опустел. Только на набережной толпа мужиков горланила пьяную песню. Скоро один из певцов, покачиваясь из стороны в сторону, подошел ближе, и Саша узнал нищего с ярмарки. Тот где-то потерял и костыли, и окровавленные грязные обмотки с ног. Белесыми глазами оглядел застывшего Александра, прошел мимо и хрипло запел с новой силой. Его голос утонул в нескладном хоре.
Саша опустил голову. Везде обман. Подлость. Зачем жить в этой ужасной несправедливости? Страшная мысль охватила его: а что если... исчезнуть... Как будто его, Сашки, и не было здесь, на этой земле. Сразу отпадут все беды и несчастья... Если не считать того, что артель так и не получит своих кровно заработанных денег. Если не думать, что станет с Марфой Семеновной, которой Назар за чаем расскажет о подлом исчезновении Сашки с крупной суммой... Интересно, а кому бы поверила она? Но все это уже не важно, потому что Саша будет далеко... В вечном мраке… Его передернуло. Липкий страх забрался под одежду, сжал сердце острыми когтями. Жар охватил лицо, а обжигающий холод сковал руки. И тут новая жуткая мысль пронзила его: а вдруг Там ничего нет? Совсем?!
Но матушка верила. И отец верил. И Дарья с Макаром. И они Там, наверное, вместе. И, наверное, счастливы...
А Сашка здесь в полном одиночестве.
А вдруг они ошибались? И жизнь есть только здесь и сейчас? А тогда нужно ли думать, как жить? Можно все... Мстить, убивать, обманывать, делать больно, самому обрывать течение жизни, хоть прямо сейчас... С лихорадочным ужасом он сделал шаг к темной воде.
А если нет? И эта жизнь — только начало, переход в бездонную вечность, где главный закон — Любовь!.. И непременно он встретит родителей, которые спросят: «А как ты жил на земле?»
В памяти скользнула страшная льдина. И одинокая лодка. И безмолвный крик в темное небо.
Куранты на колокольне собора словно разбудили Сашу. Он вдруг упал на колени прямо в прибрежную траву и обратился к Создателю: Он есть! И непременно слышит! Столько раз Он сохранял крошечную хрупкую жизнь! Значит еще не все. Не весь путь пройден до конца. Александр сквозь рыдания, подняв глаза к звездному куполу, рассказывал Ему, как родному человеку, о своих бедах и несчастьях. О своей одинокой жизни среди людей, о страшной пустоте...
Ярче загорались кроткие звезды. Ветер стих. Саша медленно перекрестился, отгоняя остатки липких мыслей. Обессиленно лег на траву и повернул голову. Прямо на него смотрел запоздалый полузакрытый цветок ромашки. «Тебя топчут, а ты снова и снова поднимаешься», — Александр погладил хрупкие лепестки и сам не заметил, как задремал. Проснулся снова от курантов. Часы пробили четыре раза. Как незаметно пролетела ночь...
И тут Саша вспомнил, что у Марфы Семеновны лежат часы его отца. Они дорогие. Хоть и не покроют всей суммы, которую надо отдать артели, но это уже хоть что-то! Нужно плыть на тот берег. Саша снова медленно перекрестился:
«Господи, укажи мой путь. Не оставь меня!»
И, покачиваясь от пережитых чувств, пошел ближе к храму.
В этот момент тишину раннего утра прорезал детский плач.
***
Танюшка не могла уснуть. Снова и снова она возвращалась к разговору с матерью после ухода Александра. Как только за ним закрылась дверь, Катерина Петровна Куликова, со злобой стуча по столу, выкрикнула:
— Весь в своего отца! Братца моего! Всю жизнь Сашка мне поперек дороги стоял! Он и любимый, и родной для всех! А я?! А я вечно во всем виноватая!
Барыня размазала по щекам слезы обиды и жгучей зависти, которая с детства не покидала ее.
— Его папенька покойный на руках носил, а меня не замечал будто! Сашка и жену себе под стать выбрал: такую же блаженную! Еще и не дворянского рода! Я уж думала, помер братец, жена его, размазня, сгинула. Заживу наконец! Дак нет! Сына успели родить! Чтобы он теперь мне всю жизнь испоганил! Не выйдет! Все по-моему будет!
Катерина с силой хлопнула по столу. Таня испуганно моргала, пытаясь понять, как этот статный удивительный юноша с пронзительным взглядом может испортить кому-то жизнь. А мать, немного успокоившись, продолжила:
— Я его сразу узнала. Как только увидела. Свалился племянничек на мою голову. Неспроста в город забрался, — она начала тяжело ходить по комнате, так, что задрожали стекла, — или судиться или отомстить хочет. Да плохо старается. Я скорее его со свету сживу, пока он не очухался.
Таня вжалась в стул и тихо спросила:
— За что? Он-то что такого сделал?
— Что сделал?! — загремела Катерина, — да все! Ты же видела, он сумасшедший! Прибегал сейчас, — Куликова тряхнула оставленным конвертом, откуда посыпались пустые бумажки. — Так ему и надо!
Она со злобой выдернула ящик стола, где в точно таком же конверте лежали деньги, и швырнула их дочери.
— Я для тебя стараюсь, — захлебываясь, кричала женщина, — чтобы у тебя все было! Зато, видишь, как твой дом дешево обошелся! — и уже спокойней добавила: — Пойдешь теперь мебель выберешь, какую хочешь. И платьев новых пошьем. И за границу с тобой поедем погостить к жениху твоему...
Тане вдруг стал противен этот французик, с которым они всего раз виделись в столице. И мебель, и платья, и туфли, — все, что раньше приносило радость, теперь померкло. Хотелось бежать куда-то далеко. От самой себя. Будто это она украла у честных работников деньги.
Девушка перевернула душную подушку. Легче не стало.
Она все думала об этом удивительном юноше. Если с ним что-то случится? Или может завтра он придет вместе со всей артелью требовать деньги? Тане стало страшно, но, с другой стороны, это было бы справедливо. Она готова сама сейчас бежать искать этих мужиков. Но где? Да и что скажет маменька? Ее Таня побаивалась.
Она и раньше знала, что у матери когда-то был брат, что до замужества Катерина Петровна наносила фамилию Голубева, и что злится она на загородную заброшенную усадьбу, которую так никто и не хочет купить...
Только бы с новоиспеченным кузеном все было хорошо. Даже грустно, что они родственники. Тане Саша понравился. Очень. Он какой-то другой, не как смазливые модники, которые то и дело крутятся рядом...
Что же с ним будет? Самые жуткие мысли так и лезли в голову. Танюшка вся сжалась под одеялом и вдруг вспомнила слова старой кухарки: проси помощи у Бога, у Него всего много. Украдкой девушка, не вставая с кровати, перекрестилась, и стала молить о спасении кареглазого юноши…
***
Александр с удивлением и страхом смотрел на крошечный попискивающий кулечек, лежащий прямо на холодных мраморных ступенях собора. Он готов был взять, согреть, защитить оставленного младенца, но боялся сделать ему больно или что-то сломать, будто это был не ребенок, а тончайшая хрустальная ваза. Наконец, с трепетом взял малыша на руки и стал бережно укачивать. Как в люльке. Ребенок ненадолго замолчал, а потом заплакал с новой силой.
— И что нам теперь с тобой делать? — вслух спросил Саша. Он даже представить не мог, как обращаться с таким маленьким чудом. Чем эти удивительные создания живут и почему все время плачут? Теперь точно надо плыть к Марфе Семеновне, она, наверное, знает. Женщина, все-таки…
Вдруг Александр с ужасом вспомнил, что денег у него нет совсем. Но зачем-то все равно стал спускаться к берегу. Он отдал молодому лодочнику свои сапоги, которые два года назад сшили знаменитые в городе Иванычи. Посмеиваясь, парень оглядел с головы до ног растерянного Сашу, прижимающего к груди ребенка.
— Куда собрался, папаша? У тебя дите есть хочет. Сам, что ли кормить будешь? — налегая на весла, поинтересовался он.
Кормить! Как-то Сашка об этом не подумал. Тут же он почувствовал ужасный голод. Поглаживая засопевшего малыша, пробубнил что-то невнятное. Перевозчик пожал плечами и замолчал.
Марфа Семеновна, увидев внучка, всплеснула руками:
— Где ж ты такое сокровище достал?
Саша сбивчиво рассказал, как нашел подкидыша на ступеньках храма.
— Вот те на...
Марфа удивленно пожала плечами и принялась разворачивать снова запищавший кулечек.
Она раскрыла на широкой лавке шелковую пеленку с белоснежной вышивкой, сняла кружевной чепчик с плачущей чуть пушистой головки, оглядела младенца.
— Девчушка, махонькая совсем, — с задрожавшей в голосе забытой нежностью заключила она.
Саша с робостью смотрел на малышку, которую уже мысленно удочерил. И вдруг, глядя расширенными, трогательно-детскими глазами сверху вниз на Марфу Семеновну, тихо спросил:
— А почему у нее волосиков мало? Она лысенькой будет?
Женщина рассмеялась:
— Да сам ты лысенький. Вырастут еще. Косы будем заплетать.
Погладила девочку по мягкому светлому пушку, а потом спохватилась:
— Есть она хочет, а мы тут с тобой лясы точим. Жди, я сейчас, — быстро накинула платок и выскочила на улицу.
Александр опустился на колени, поближе к ребенку. Со страхом дотронулся до крошечных дрожащих ручек и ножек. Даже удивительно. И это живой человек! С недоверием потрогал тонюсенький пушок на головке. Какие ж тут косы? Но даже если ничего не вырастет, он все равно уже любит эту девочку, которая теперь подарила ему смысл жизни.
Саша припомнил все события прошедшей ночи и с ужасом понял, что сейчас, наверняка, вся артель ищет его. Еще бы, ушел за деньгами и пропал... Надо скорее дождаться Марфу, попросить у нее отцовские часы и пулей лететь на другой берег. Хоть что-то . Остальное отработает. Даже если придется не есть и не спать.
Малышка снова громко заплакала. Теперь со страхом Голубев вглядывался в маленького человечка: что ждет впереди? Правильно ли он поступил, взяв беззащитного ребенка на свою тупиковую дорогу жизни? А что, надо было оставить все как есть? Бросить умирать от холода и голода?..
Невеселые думы прервала оживленная, помолодевшая Марфа. За ней вошла улыбчивая светловолосая женщина. На руках у нее был свой полугодовалый малыш. Ямочки на щеках так и играли у Дуняши, когда она говорила:
— Это кого же здесь кормить надо?
Она как-то странно посмотрела на вставшего Александра, сняла цветной платок, поправила светлую прядь, и, отпустив ползать своего мальчика, бесстрашно взяла на руки всхлипывающую малышку. Саша отвернулся, а когда девочка сладко зачмокала, успокоился и отвел в уголок Марфу Семеновну.
— Мне в город нужно. Срочно. Очень. Можно пока она у вас побудет?
— Сашенька, милый, ну конечно, поезжай куда надо. Мы тут справимся.
— А еще, — он понизил голос и стал ужасно похож на заговорщика, — можно я часы отцовские возьму.
— Спрашивать еще будешь. Бери, конечно, твое же.
Марфа принесла откуда-то завернутую в платок родительскую память.
— Только мне их продать нужно, — приблизив свое лицо к Марфиному, одними губами прошептал Сашка.
Женщина нахмурилась. А потом, с силой посадив его на стул, строго спросила:
— Ну, рассказывай, чего набедокурил.
Сашка сперва побледнел, а потом, то краснея, то снова становясь белым как снег, с волнением пересказал все, что случилось с ним за последнее время.
Со страхом поднял большие глаза на стоящую над ним Марфу. Та, смотря куда-то в сторону, покусывала губы. Ничего не говоря, на ходу украдкой вытирая мокрое лицо, вытащила небольшой сверток из резной шкатулки.
— Вот, возьми, — не глядя на Сашку, строго сказала она, — скопилось тут немного, гробовые себе берегла. Но тебе нужнее сейчас.
И с грустной улыбкой пригрозила:
— Хоронить меня сам будешь.
Александр поспешно стал повторять, что вернет при первой возможности, но та отмахнулась.
Горячо поблагодарив великодушную женщину, Саша заспешил на берег. Как только он вышел за порог, услышал, как Дуняша, все еще кормившая подкидыша, полушепотом спросила:
— Марфа, это кто у тебя?
Он чувствовал на себе взгляд молодой женщины, но, выбежав на улицу, тут же забыл о ней, мысленно готовясь к встрече с артелью.
***
В бараке был настоящий переполох. Еще вчера с наградой от губернатора за добросовестный труд на пользу городу вернулся довольный Назар. Мужики с радостным волнением предвкушали заслуженный отдых, с нетерпением ждали Александра с деньгами. Но время шло, а он так и не появлялся... Староста мрачнел, артельщики сурово молчали. Никто не мог уснуть. А рано утром Назар, сильно хлопнув дверью, отправился к Куликовой.
Тут мужиков, всю ночь ворочавших тяжелые мысли, прорвало... Громче всех возмущался разговорчивый Кузьма:
— Я сразу заметил: этот Сашка — подозрительный тип! Никогда с нами в кабак не ходил, брезговал, — размахивая руками, убеждал он других, — все сам по себе. Неспроста это. А теперь, видать, решил большой куш сорвать. Может и еще что у кого прихватил!
Артель знала о недостатке Кузьмы приврать и преувеличить, и в другое время мужики не восприняли бы его всерьез: Саша честно работал рядом с ними уже два года. Его всегда считали молчуном и тихоней. Но кто ж знает, что там в тихом омуте... И теперь он исчез с большими деньгами...
Дедушка Яков, к которому Сашка искренне привязался, умер полгода назад. Старик бы сейчас вступился за своего молодого друга...
А Кузьма, видя, что мужики почти не спорят, горячо продолжал:
— Ходил тут весь из себя да сам себе на уме. А помнишь, Тришка, у тебя рубль в прошлом годе пропал?
Всегда серьезный Трифон почесал большой ладонью затылок:
— Ну помню. Да я ж нашел его потом, — робко возразил он.
— А вдруг это Сашка тебе подкинул? Сперва взял, а после подкинул, будто так и былó? А у тебя, Михей, ложка пропадала, помнишь?
— Было дело, да только давно, — отозвался коренастый мужик, — Сашка с нами и не работал тогда... Да и сейчас может загулял просто... На общие деньги, — Михей мрачно сжал кулак.
— А почему с нами не гуляется? — поспешно вставил Кузьма. — А видали, как он барышню-то под ручку повел? А вдруг в сговоре они?! Подстроили, видать, чтоб им все деньжищи остались, а мы тут сидим на сухарях.
Кто-то из работников присвистнул:
— Ну, это уж ты загнул.
Мужики загудели, то ли соглашаясь, то ли споря, и вдруг разом замолчали. Только Кузьма, сильно размахивая, стоя спиной к двери, почти кричал:
— Правда-правда! Этот Сашка с нами и знаться не хотел, а с барышнями — здрасте-пожалуйста! Говорю вам, темная личность! Может он разбойник какой, скрывался тут у нас! Мы еще о нем услышим!
— Непременно, — громко и твердо прозвучал голос Александра в повисшей тишине.
Кузьма резко повернулся, как-то неловко сник, ссутулился, стараясь спрятаться от прожигающего темного взгляда Саши.
И радость, и страх, и недоверие разом отражались в глазах мужчин. Александр чувствовал это. Поспешно вытащил свои богатства. Часы он продать не успел, да и боялся нового обмана — решил оставить это опытному Назару.
— Вот, деньги принес, тут, правда, не все, — в голосе засквозило волнение, — еще часы можно дорого продать...
Михей вразвалку подошел ближе, потыкал пальцем часы:
— Не ворованные? — не глядя на Сашу, недоверчиво спросил он.
Александр вспыхнул. Все слова, тщательно подобранные заранее, моментально вылетели из головы. Пользуясь замешательством, снова влез Кузьма:
— А где ж ты, голубчик, всё остальное растерял? Еще, гляньте-ка, и сапоги пропил!
— Куликова не заплатила, — Сашка угрюмо съежился.
— Как не заплатила? А это тогда откуда?
Мужики сурово подходили ближе.
— Деньги одолжил. А часы отцовские, — под напором придирчивых взглядов вчерашних друзей Александр сделал полшага назад.
— Ты ж говорил, нету у тебя отца, помер давно, — снова ехидно уколол Кузьма.
Саша ничего не успел ответить, потому что Михей подошел совсем близко, почесывая тяжелый кулак:
— Постой, а зачем ты в долг брал, если, говоришь, Куликова не заплатила? Почему вчера сразу сюда не пришел, не рассказал? Что-то мудришь ты, парень. Или совесть замучила?
Михей говорил медленно, каждое новое слово подкрепляя ледяным взглядом.
Александр, почти прижатый к двери, хотел сначала рассказать все, как было. Но оправдываться перед людьми, которые тебе заранее не верят... Нет.
Он поднял на вчерашних товарищей темные глаза, наполненные еще не умершей надеждой. И молча опустил голову.
— Накинулись вороны на голубя! — послышался резкий знакомый голос Назара.