Детство
Тогда, когда Лера была еще девочкой, был конец пятидесятых годов. Страна ожила после страшной войны. И ее мама, которую Лера помнила плохо, родила ее в счастливом замужестве в начале пятидесятых. Но мамы не стало, у нее было хрупкое здоровье, подорванное военным холодом и голодом. Лере тогда было всего четыре года.
Маму она знала по портрету, висящему в резной деревянной рамке на стене в зале. И помнила ее запах, вот он не выветривался из квартиры, хотя бабушка и говорила, что все это она придумала. Нет, не придумала. Запах ее любимых духов «Красная Москва» витал по дому и напоминал о маме.
Лера нюхала мамин шарфик, хранящийся в шкафу в ящике, прижималась лицом к тонкому, невесомому платью голубого цвета, от него тоже пахло мамой. И иногда она разговаривала с ней, тихо так, чтобы ни бабушка Ксения Львовна, ни папа Анатолий Дмитриевич не слышали этих бесед.
Были они о ее детской жизни, о том, что она скучает по маме и много читает детских книг с бабушкой. Мама представлялась Лере спящей принцессой, которая сможет когда-нибудь проснуться и вернуться в их теплый, уютный дом, пропахший ванилью и яблоками.
Она наденет свое голубое платье, легкое, как воздух, возьмет Леру за руку и поведет гулять, оставляя после себя шлейф знакомого ей до слез аромата.
Но это лишь мечты. Гуляла Лера всегда с бабушкой за ручку. Папа был занят, работал много. Он какой-то важный или главный инженер на большом заводе. Бабушка гордилась им, своим сыном, и говорила Лере:
- Он большой человек, уважаемый. Его подводить нельзя. Скоро в школу пойдешь, будешь хорошо учиться. Папа будет рад за тебя, и мама на облачках тоже.
Лера смотрела на небо, искала глазами маму и никак не могла понять, почему же ее не видно?
Лера была очень красивой девочкой. Сама она этого не замечала, но слышала, как разговаривали бабушкины подруги:
- Красивая очень, хоть бы судьба у нее сложилась. Ты уж убереги ее, Ксения, от невзгод.
От каких невзгод, Лера не понимала. Может быть это мальчишки во дворе, которые сбивались в стайки, громко смеялись, иногда курили, передавая из рук в руки одну помятую папиросу и сплевывали на землю - смачно так, по-взрослому.
Но все это Лера наблюдала из окна своей спальни. Во двор ее одну не выпускали. Они с бабушкой обычно ходили гулять на набережную Мойки. Иногда по выходным папа водил ее в кафе-мороженое, где им подавали серебристые вазочки с разноцветными ароматными шариками. Они таяли во рту, и Лера прикрывала глаза от удовольствия: клубника, шоколад, ваниль. Это было наслаждением.
А один раз, когда они шли с бабушкой по набережной, к ним пристал какой-то странный дяденька, высокий, худой, весь в черном. Длинный шарф намотан на шею, очки в толстой оправе, фотоаппарат на длинном ремешке на плече.
- Уважаемая, - повторял он, обращаясь к бабушке, - только пару снимков вашей маленькой красавицы! Умоляю! Я их нашему режиссеру покажу! У девочки может быть большое будущее, нам как раз нужна такая девочка для детского фильма.
Но бабушка отмахивалась от него, как от назойливой мухи, и Лере было смешно. Так он и остался ни с чем. И почему бабушка не захотела, чтобы Леру в кино сняли? Она так и не поняла и долго еще немного жалела об этом.
Юность
За окном было темно, шел снег. Валерия Ланская, студентка последнего курса литературного института сидела в своей комнате у окна и ждала своего мужчину. Человека, которого она очень любила, боготворила и жалела одновременно.
При всем своем уважении к нему, как к писателю, бабушка недолюбливала его, Юрия Дубровина, и не поощряла их дружбу. Юрий был женат, он вел у них на курсе факультативы и взаимное чувство симпатии не заставило себя долго ждать.
Чего бабушка и боялась. Когда он приходил к ним в гости с неизменным букетом цветов для Ксении Львовны, она принимала его, поила чаем, вела долгие беседы. А потом выговаривала Лере.
- Я не поощряю вашей дружбы. Папа тоже недоволен. Надеюсь, дальше общих интересов в литературе у вас дело не идет? - спрашивала она очень строго, нахмурив лоб и глядя на Леру поверх очков.
Нет, дальше общих интересов у них дело не шло, конечно. Но симпатия… Куда же от нее денешься?
Все случилось само собой, когда умерла бабушка, и он, Юрий, был единственным человеком, который держал Леру в своих крепких руках и не давал упасть, разбиться на кусочки, умереть, исчезнуть вслед за ней, любимой и родной Ксенией Львовной. Отец тоже страдал, но его некому было держать в руках. Его было жаль.
А сразу после похорон бабушки от Юрия ушла жена. Ушла к какому-то поэту, известному своим бунтарским творчеством, активно печатающемуся и постоянно выступающему на различных литературных подмостках.
Стихи его были так себе, не Евтушенко и не Ахмадулина, конечно. Но находили массу поклонников такие слова, как: «Мы все в огне бушующей свободы! Мы дети времени, глашатаи любви!» Народу нравилось, Лере нет.
Юрий безразлично пожимал плечами, отпускал жену к этому глашатаю без особого, как Лере казалось, сожаления. Зато она жалела его. Было видно, как ему нелегко. И это был первый раз, когда Юрий не ушел домой, остался у Леры. Отец, к счастью, был в столичной командировке.
***
Горела свеча, за окном шел густой снег неприветливой ленинградской весны. Юрий наконец появился, грустный, уставший. Они сидели на диване, пили вкусный Токай и закусывали Птичьим молоком.
- Будешь ли готова связать свое будущее со мной, Лера, когда я освобожусь от своих брачных уз? – спрашивал Юрий.
- Когда освободишься, тогда посмотрим, - неопределённо ответила Лера и обняла его за плечи.
Ну почему, почему ей всегда жалко его? Его талант не очень-то пробивал себе дорогу, печатали его мало. Проза Дубровина не была востребована, хотя писал он хорошо, ёмко. Но… не по делу. Размышлял очень много, о жизни, о будущем человечества, о судьбе страны.
- Домыслы! – говорили ему то в одной редакции, то в другой, возвращая рукопись.
О космосе надо писать, об урожаях, о героях пятилетки, о здоровой семье без этих вот выкрутасов: секс и прочая чуждая советской молодежи идеология. И вот случайно, даже без особых усилий со стороны автора, одна из его книг вышла на Западе.
Ой, что тут началось! Лера пришла в ужас от тех гонений, которые обрушились на Юрия. Бывшая жена злорадствовала и ликовала: как вовремя она от него ушла! Ее поэт процветал, его вирши пестрели на страницах журналов и газет.
Сама же Лера окончила наконец институт, получила диплом и вышла за Дубровина замуж. Вопреки протестам отца и отвернувшихся от нее в итоге подруг. Юность закончилась, она вступила во взрослую жизнь, переехав к мужу в только что приобретенную кооперативную квартиру.
Зрелость
Валерия Дубровина старалась не отставать от мужа. Он водил ее с собой на встречи с современными писателями. Все они были старше Леры, начинали еще в шестидесятые, опьяненные оттепелью и относительной вседозволенностью. Сейчас, в начале семидесятых, все это было уже не так актуально.
Но Юрий Дубровин был на особом счету. Его напечатали на Западе! Ничего крамольного или порочащего Советский Союз в этом романе не было. Поэтому власти, хоть и неохотно, но спустили все на тормоза в итоге, вот только Юрий так и оставался в тени. Хотя писал много, раздавал ксерокопии рукописей друзьям.
И вот на одной из таких встреч они сидели вокруг стола и, понизив голоса настолько, что сами себя еле слышали, обсуждали и его последний роман, и Булгакова, и Солженицына. Нет, Дубровина к ним не приравнивали, но вот отдельные моменты…
- Опять по острию ножа ходишь, Юрка, - говорили они ему и советовали смягчить выражения, сгладить углы, убрать острые моменты.
А Лера писала рассказы про любовь, чистую, светлую. Такую, которая должна процветать в зрелом обществе, вселять надежду на будущее и помогать тем, кто никак не мог ее обрести или банально путал с влюбленностью и наживал себе бед в виде одиночества с ребенком на руках или ненависти к мужчинам.
- Лера, если у женщины есть ребенок, то она уже не одинока, - говорил ей Юрий, ее первый читатель и критик.
И она так часто задумывалась над этим вопросом, что вскоре поняла: она хочет стать мамой, и чем скорее, тем лучше. Работала она в небольшой малотиражке, там же печаталась иногда. Попутно писала книгу под кратким названием «Мама».
В ней она рисовала идеальной образ матери, какой она должна быть для своих детей, а прототипом выступала конечно же ее мама, которую она в какой-то степени идеализировала и как женщину, и как мать.
***
А когда у них с Юрием родилась дочка Людочка, то счастью Валерии не было предела! Вот оно, их продолжение, наследница их идей и творческих полетов. Они ее выучат, воспитают в самых лучших традициях интеллигентной семьи!
Только бы вот денег побольше, чтобы хватало не только на жизнь, весьма скромную, кстати, а еще и на увлечения, музыку, хореографию для дочки!
Немного помогал Лерин отец. Юрий зарабатывал неплохо, но от случая к случаю, только тогда когда получал гонорары. Его так и печатали с оглядкой и неохотно, памятуя о том, что он был не так давно в опале.
Книги его бестселлерами не становились, тиражи небольшие. Но все же доход его творчество приносило. Он обожал свой родной город, мог часами бродить по его улицам и размышлять об очередной книге.
У самой Леры была весьма скромная зарплата, а рукопись книги «Мама» потерялась где-то в столе среди бумаг, так и не оконченная. Она целиком переключилась на дочку, и стало понятно, что до писательницы ей пока не дорасти.
В общем, жили скромно. В основном идеями и мечтами. А жизнь насущная крутилась вокруг дочки и очередной той или другой книги Юрия. От их выхода в свет зависел семейный бюджет.
И вот однажды, под самый Лерин день рождения, Дубровин получил приличный гонорар за только что вышедший в свет роман о жизни семьи советских тружеников в послевоенные годы. Хороший роман, правдивый. Юрий отдал деньги Лере и сказал:
- Иди и оденься, купи все, что понравится. Не экономь. Это тебе мой подарок на тридцати пятилетие.
Но когда Лера явилась с пакетами и стала примерять наряды, он пожалел о своей расточительности. Платья ярких цветов и мудреных фасонов, темно-бордовые сапоги на шпильке.
Еще была приобретена клетчатая юбка. Чтобы ее застегнуть сзади, нужно было изогнуться и дергать, дергать неподатливую молнию. И вдобавок ко всему короткая куртка, сшитая из кусочков кожи, а к ней берет, черный с пёрышком.
Времена перестройки. Народ вез из Турции все, что смогли увезти, а потом перепродать втридорога. Но Лера… У нее же всегда был безупречный вкус! Как она могла позариться на такое?
И все же, видя ее сияющее лицо, Дубровин сделал вид, что ему все это понравилось. Десятилетнюю Людочку тоже ждали обновки, правда поскромнее, а ему достался галстук, упакованный в тонкую, длинную пластиковую коробку. Галстук Юрию понравился.
***
Жизнь текла своим чередом, он работал, Люда училась, Лера так и продолжала свою деятельность все в той же редакции, которая из малотиражки постепенно превратилась в солидное издание. Валерия руководила отделом из восьми человек.
- А как твоя книга? – спросил ее как-то Юрий. – Закончить не хочешь?
- Успеется, - ответила Лера. – Рукописи ведь не горят…
- Но тлеют, - ответил ей муж, усмехнувшись.
И в ту же ночь Юрию приснился сон. Ему жарко, он мечется из стороны в сторону, откуда-то неимоверно светит солнце и некуда укрыться. Вдруг к нему подходит Людочка и протягивает большое зеркало. Юрий смотрится в него, видит стену с окном, палящее солнце, занавеску, деревья за стеклом. Все это сзади него, а вот самого себя он не видит.
Он и так зеркало повернул, и эдак. Нет! Все отражается, кроме него самого. Но тут зеркало выскальзывает из рук и разбивается на мелкие кусочки. От звона разбитого стекла он просыпается и не сразу понимает, сон это был или явь.
- Ты стонал и метался, - сказала ему Лера, которая держала прохладную руку у него на лбу.
Ей снова стало жаль его. Она понимала, что муж на грани творческого и душевного кризиса. Хотелось помочь, поддержать. Но как?
А вскоре Юрию вернули очередную повесть из редакции, совсем небольшую, о мужчине, который потерял себя в перестроечный период, потерял семью, так как не смог заработать денег и спился.
Печатать отказались. Слишком мрачно, тоскливо и не интересно современному читателю. Ну да, им виднее. И у Дубровина совсем пропал дар, он выдохся, истощился. Он не мог написать ни строчки! Ну почему он вечно подвергается какому-то гонению?
«Может, я просто бездарь?» - закралась в сознание пугающая мысль. Но печатался же он, издавался время от времени, хотя известность так и не получил. А вот имя поэта, мужа бывшей, было на слуху.
Юрий вспомнил свой сон. «Так вот он о чем! Я нет никто, и меня, как личности, не существует!» И вскоре после этого он заболел. Потерял интерес к жизни, к работе, к семье. Все стало казаться бессмысленным, захотелось все бросить, уехать, начать жизнь сначала!
Но разве это возможно под пятьдесят? А Лера с Людой… Их куда? Это и были те две спасительные ниточки, за которые Дубровин ухватился. Нет, со своей жизнью он может делать все, что хочет. Но их он не имеет права предать!
Он откопал в ящике Лерин роман «Мама», прочитал внимательно уже написанное, и его как стрелой пронзило! Он стал писать! Писал с нее, с Леры. Вспоминал и свою маму, и Ксению Львовну. Он выписывал образ главной героини так четко, так фактурно, как умел только он.
И в итоге получился потрясающий роман, правдивый, оригинальный, настоянный на правде жизни, на любви! Образ женщины, описанной в романе, был собирательный, но он потрясал своей откровенностью и неподдельной правдой.
И расхватали его издатели с такой быстротой, что он не поверил! В итоге книга вышла под двумя именами: Валерия Ланская и Юрий Дубровин. Даже сценарий к фильму по этой книге был написан. Но наступили девяностые, и новых фильмов почти не выпускали. Поэтому он так и не вышел.
***
Дубровины всей семьей уехали из страны в самом начале двухтысячных. Следы их затерялись, но остались воспоминания об этих людях. Не совсем удачливых, но честных и порядочных. Уважаемых всеми, кто их знал.
Один из друзей Юрия и Валерии и поделился со мной этой историей, а я пересказала ее вам, дорогие читатели. Ведь многие из нас оттуда, из перестроечных времен, люди, пережившие и девяностые, и двухтысячные. Есть, что вспомнить…
- Спасибо за прочтение! Буду признательна за ваши комментарии, отзывы и пожелания, дорогие читатели.