Александр Александрович Алябьев — русский композитор, пианист, дирижёр. Участник Отечественной войны 1812 года.
XVIII век, середина 20-х годов. Тёмная, сырая камера-одиночка в одной из московских полицейских частей. Железные нары, стол, привинченный к полу и, вдруг, на тебе — роскошный рояль, за роялем — узник. Осанка, взгляд, то, как он держит голову — всё выдаёт в нём человека с военным прошлым. Он сочиняет мелодию для романса, на которую ещё при его жизни пересочинят десятки, или даже сотни вариаций.
Он сидит здесь уже не первый год и всё ждёт суда, точнее, оправдательного приговора по делу об убийстве помещика. О каком вообще убийстве речь, если тот самый помещик два дня ещё носился по Москве, после того, как получил оплеуху, к чему теперь и привязались… Пил, картёжничал, а потом взял и умер в нужнике постоялого двора в подмосковном Чертанове. Апоплексический удар на почве пьянства установил врач, проводивший освидетельствование. Узник понимал, что всё дело в полицейском начальнике, который когда-то обиделся на него за какую-то мелочь. А теперь мстит, иначе, давно б уже отпустили. Отпустят. Ведь он орденоносный офицер, проливавший кровь, лично пленивший двух наполеоновских генералов — с ним не могут поступить несправедливо.
На войну с Наполеоном 25-летний, довольно знатный дворянин попросился сам. К тому времени в столичных салонах уже два года поют его романсы, а на светских балах пары кружатся в вальсах, сочинённых им. Однако популярность это одно, а вот долг — совсем другое. Молодой композитор записался в 3-й Украинский казачий полк. Вместе с Николаем Толстым — отцом знаменитого писателя, корнет Алябьев выступил из Белой Церкви к Брест-Литовску. Боевое крещение получил в окрестностях белорусских Ловчиц. А дальше крупные битвы следуют одна за другой, среди них — сражение при Березине. Там Наполеон потерял свою армию почти целиком и сам чуть не попал в плен. В служебном формуляре Алябьева появляется запись:
ОФИЦЕР: Будучи ж употреблен в самых опаснейших местах, везде отлично исправлял данные препоручения...
В конце 1812 года Александр Алябьев примкнул к партизанам Дениса Давыдова. С легендарным поэтом-гусаром наш боевой композитор крепко сдружился. Вместе участвовали в освобождении Дрездена. Там Алябьев получил ранение, а Давыдов — взыскание по странному поводу: почему, мол, взяли город без соответствующего приказа? Алябьев оказался единственным из всего отряда, кто не бросил своего командира, когда того временно отстранили от "должности" и отозвали для разбирательств. Денис Васильевич вспоминал:
ДАВЫДОВ: Алябьев поехал со мною. Служба представляла ему случай к отличию и к награждениям, езда со мною — одну душевную благодарность мою. Он избрал последнее...
Победителей не судят, поэтому дело ограничилось для Давыдова строгим выговором. Вскоре смелому гусару дали в распоряжение Ахтырский полк. Туда перешёл и Алябьев. В Польше ему удалось особенно отличиться. По результатам боя под городом Калиш, командующий русским войском Фердинанд Винцингероде писал фельдмаршалу Кутузову:
ВИНЦИНГЕРОДЕ: Имею счастье донести Вашей Светлости: два Саксонские знамя, 7 пушек, Саксонский генерал Ностиц, 3 полковника, 36 офицеров и более 2000 нижних чинов суть трофеи сего дня.
Вражеского генерала Карла Ностица, а вместе с ним — два батальона с парой орудий, заставил сдаться в плен как раз отряд, которым командовал Алябьев. Потом — снова сражения. Многие из них стали историческими. Битва народов при Лейпциге вплоть до Первой мировой считалась крупнейшей в истории войн. На поле брани сошлись армии двенадцати государств. Под Алябьевым дважды убивают лошадей. Представьте, что это такое! Он весь в ушибах, контужен, но не покидает строй. За личные заслуги и храбрость его награждают орденом Святой Анны. Корнет давно уже поручик. На его счету ещё один пленённый генерал. На этот раз личный адъютант самого Бертье — начальника французского Генштаба. На груди автора популярных романсов появляется второй, третий орден. В чине ротмистра он с триумфом входит в Париж.
В армии музыкант прослужил ещё почти 10 лет. В 1823 году, в чине подполковника, ушёл в отставку с полным обеспечением и правом носить мундир. Романсы, оперы и вальсы — теперь профессия. Балы, шампанское и карты — досуг. Куда же гусару без этого? Из-за них, (из-за карт), всё и произошло. В тот вечер помещик Времев гостил у Алябьева и проигрался впрах. Осознав это, впал в истерику, стал кричать, обвинять хозяев в шулерстве. Ну и получил от оскорблённого композитора пощёчину или две. Уехал. Про него и думать забыли, пока через несколько дней на пороге московского дома в Леонтьевском переулке не появилась полиция. Алябьева обвинили, говоря языком современного кодекса, в “Умышленном причинении тяжкого вреда здоровью повлекшего смерть потерпевшего”. Три года шло следствие, которые он провёл в тёмной камере с чёрным роялем, сочиняя мелодии бессмертных песен.
Связь между пощёчинами и смертью помещика так и не доказали. Но Алябьева все равно осудили: допущение запретной игры, побои, пьянство и так далее. Этого было достаточно для “гражданской” казни. Над головой выдающегося офицера переломили шпагу, что означало — лишение чина, дворянского титула и всех, заслуженных кровью наград. Его отправили в ссылку. По иронии судьбы — на Родину. В Тобольск. Законно вернуться в Москву он смог лишь спустя 15 лет. Ранения, а их, по некоторым данным, у него было пять, серьёзно сказались на здоровье. Спустя ещё восемь лет Александр Алябьев ушёл из жизни…
Могила композитора не сохранилась — монастырь, где его похоронили, разрушили большевики. Особняк в Леонтьевском переулке, откуда увели в тюрьму, сгорел в лихих 90-х. Но осталась музыка к десяткам опер, балетов и водевилей. И к двум сотням романсов, которые поют до сих пор.
Слушайте программу «Офицеры» в эфире Радио ЗВЕЗДА.