оглавление канала, часть 1-я
Глеб помог мне подняться с подстилки, придерживая за плечи, все время заглядывал мне в лицо с каким-то испугом, будто не веря, что я действительно чувствую себя хорошо. Конечно, слово «хорошо» здесь не очень подходило. Скорее, правильнее было бы сказать «сносно», но и это было уже достижением, после всего случившегося-то. Мы подошли к костру, где сидел неподвижным изваянием полковник, не сводящий зачарованного взгляда с языков пламени. Шапки на голове его не было, наверное, потерял либо в пещере, либо в своих скитаниях по тайге. И слабый ветерок трепал его совсем поседевшие волосы. Взгляд его, направленный на огонь, был хоть и задумчиво-неподвижным, но не пустым. Скорее, печальным. Его можно было понять. Пережить такое неподготовленному человеку – это не каждый сможет. Как разумом-то не тронулся еще при этом. Значит, сильная душа у него. Ради такого стоило и постараться. Ему досталось. Это все равно, что слепой человек в один миг прозревает. И смотреть на солнце ему нельзя, ослепнет обратно. Но вот, гляди ж ты, сдюжил!
Услышав, как мы подходим к костру, он испуганно дернулся, и замер опять, глядя на меня каким-то детским испуганным взглядом. Опираясь на руку Глеба, я подковыляла к поваленной валежине рядом с костром, и села, пристально вглядываясь в глаза полковника. Он не отвел взгляда, и это было хорошим признаком.
- Здрав будь, человече…
Полковник как-то недоуменно посмотрел сначала на Сергия, будто ища у него поддержки, и ответил, чуть запинаясь:
- Здравствуйте… Варна. Вы же Варна?
Я усмехнулась.
- Не буду спорить. Я – Варна. А тебя как зовут-величают?
Он почему-то смутился от моего простого вопроса, и комкая слова, ответствовал:
- Николаем Сергеевичем…
Я чуть нахмурилась.
- Так Коля или Никола?
Тот опять глянул на Сергия, облизал пересохшие от волнения губы, и, чуть запинаясь проговорил:
- А разве ж это не одно и тоже?
Я вздохнула. Ну чего пристала к слепцам. Забыли Коны свои здесь люди, а я лезу со своими знаниями и памятью. Но остановиться уже не могла.
- Коля – имя дают тому человеку у кого потомственный круг деток не менее шестнадцати человек. А Никола – деток совсем не имеющим. – Но увидев, как полковник недоуменно захлопал ресницами, мысленно махнула рукой. – Ладно, как тебе больше по нраву, чтобы я тебя называла, так и буду. Но на «вы», мы славяне, называем только врагов наших, пришедших из тьмы. – Видя недоумение на его лице, спросила: - Понятна ли тебе моя речь?
Он быстро закивал головой, будто опасался, что я перестану с ним вообще разговаривать. А потом, чуть заикаясь произнес:
- Тогда зови меня Колей. Хоть не шестнадцать, но детки у меня есть, и внуки уже имеются…
Я улыбнулась, отвечая:
- Ну, добро, Коля… А теперь поведай мне, что ты чувствуешь, что тревожит тебя. Может и вопрошать чего хочешь? Так, что сумею – поясню, а чего не смогу – не обессудь…
Он опять посмотрел, теперь уже на всех, сидящих у костра, и очень неуверенно спросил:
- Что все это было? Лукьян – он вообще кто? Да и ты сама…? И, главное, что с моими людьми?
Я головой покачала. Ну чисто, как Волчок, которому знать надо было все и сразу. При мысли об отроке, оставшимся там, где мой дом, у меня на сердце легла тяжесть. Но полковник ждал ответа, жадно впившись в меня взглядом, будто в преддверии некоего чуда или откровения, и, вздохнув, я нехитро начала:
- Тот, кого ты зовешь Лукьяном, пришел из моего времени, и был мне заклятым врагом…
Так, за разговорами, мы просидели до самого рассвета. Полковник слушал меня внимательно, впитывая, словно сухой мох дождевую воду, каждое мое слово. Изредка задавал вопросы, на которые я пыталась ему понятно ответить. Не всегда это получалось, и тогда мне приходили на помощь все: Глеб, Сергий, и даже Ёшка, который не мог, судя по всему, долго молчать. В конце он задал вопрос, который меня несколько удивил.
- Скажи, Варна, а вот… волки… Ну, которые устроили переполох в лагере, это ЧТО было?
Я сначала даже не поняла его вопроса. Слегка пожала плечами и проговорила с некоторым недоумением:
- Это были просто волки… Я попросила их помочь, и они пришли на мой зов…
Полковник, нахмурившись, посмотрел на меня:
- Ты хочешь сказать, что все люди в твоем времени могут подчинять себе животных?
Я досадливо поморщилась.
- Ты не слушал меня. Или просто, ничего не понял! Мы не ПОДЧИНЯЕМ природу! Мы – ее часть. Если ты попросишь своего сына принести тебе кружку воды, ты подчиняешь его?
Он недоуменно хлопнул ресницами.
- Так это же мой сын, а не волк…
Я устало вздохнула.
- Пойми… Мы – часть этого мира. Не его повелители, не его слуги или хозяева, а ЧАСТЬ! Точно так же, как твой сын часть твоей семьи. Как только человек забывает об этом и из-за своего непонимания начинает мнить себя господином чего-либо, не важно, собственной ли семьи или мира, он утрачивает связь, вырывая себя сам из общего круга жизни. И тогда уже перестает его слышать, видеть и понимать. А когда исчезает понимание, человек слепнет и глохнет, заключая сам себя в кокон собственных искаженных представлений. И подобная изоляция приводит к дисбалансу. Но, сотворенное Творцом не перестает от этого существовать, и уже продолжает свое движение к гармонии БЕЗ человека. Именно поэтому, у нас, в отличие от вас нет религии, но есть ВЕРА. И мы знаем, что каждый человек способен достигнуть совершенства, встав вровень с богами. Все в этом мире едино, а решение, остаться частью ВЕЛИКОГО или быть оторванным листком, заключенным собственным пониманием «исключительности» а, по-правде, тем самым, изолируя себя от мира – это решение принимает каждый человек сам. Да что это я…! Ты и сам мог наблюдать, к чему приводит стремление властвовать…
Он смотрел на меня, не скрывая своего изумления, широко открытыми глазами.
- И что… в твоем времени все… такие, как ты?
Я с усмешкой пожала легко плечами.
- Все – разные… Но все - зрячие. И, в конечном итоге, право выбора всегда оставалось и остается во все времена только за самим человеком. В этом и заключается суть божественного замысла Творца.
Не знаю, «напоила»-ли я его душу знанием, но прозрение было рядом. И на том, как говорится, спасибо. Когда яркие лучи солнца брызнули из-за кромки леса, осыпая серебром и драгоценными каменьями снежных искр все вокруг, я поднялась.
- А теперь, пойдем в твое становище. Людей нужно выводить из морока, иначе, долго в нем пребывающие могут там и остаться…
Два дня мы провели в заботах и хлопотах. Я снимала морок, наведенный Мормагоном на людей очень осторожно и бережно, чтобы не повредить их разум. Как ни странно, но в этом мне очень помогли Ёшка, Глеб и Сергий. Они прозревали на глазах, что не могло меня не радовать. Полковник был все это время задумчивым и не разговорчивым. К нему, правда, никто особо с разговорами не лез. Я понимала, что ему еще много придется осознать и переосмыслить, но это уже его собственное решение и собственный труд. И труд, как я понимала, нелегкий.
Когда все было сделано, и сделано на совесть, мы засобирались домой. Полковник очень удивился, что мы не пойдем с ними. Я спешила. Нужно было понять, что произошло с Гранью. А демонстрировать свои способности всем этим людям, вовсе не входило в мои планы. Сергий, тепло простившись с нами, решил остаться с полковником. Уже провожая нас, стоя на самом краю поляны он виновато пояснил мне:
- На мужика такое свалилось… Не каждый поймет и не каждый совладает. Надо бы за всем тут присмотреть. Так что, я останусь. – Потом хитро глянув на Глеба, спросил: -На свадьбу-то позовешь? – И подмигнул нам. Озорно и лихо, совсем по-мальчишески.
Я смутилась под этим его веселым и лукавым взглядом, а Глеб, улыбнувшись, проговорил, глядя, почему-то на меня:
- А как же! Обязательно… Вот немного с делами управимся, и дадим тебе знать…
А мне, почему-то, от этого их веселого разговора стало тоскливо. Какое-то, то ли предчувствие, то ли провиденье тяжким грузом легло мне на сердце. Но я постаралась не показать виду, и ласково улыбнулась в ответ Сергию. Ёшка, несколько смущаясь, подошел к нему, и проговорил, пряча взгляд:
- Ну ты, паря, того… этого… В общем, не держи на меня зла, не серчай шибко, что я тебя, того… ну, по голове-то дубиной. У меня ж, сам понимаешь, выхода другого не было.
Сергий, переглянувшись с Глебом, сделал вид, что нахмурился, а потом не выдержав, рассмеялся звонко и радостно, совсем по-детски. Хлопнул охотника по плечу, и проговорил басовито:
- Я тебе благодарен! А ты – «не серчай»! Если бы не ты со своей дубиной, то не известно, чем бы это все могло закончиться для меня…, - потом подумал секунду, и добавил уже серьезно: - И думаю, для всех тоже.
Ёшка с облегчением выдохнул:
- Ну вот и ладно… Ты это… Приезжай когда-никогда… Мы с Василичем такую охоту организуем!! Ты такой и не видывал! На САМОГО пойдем… - Тут он покосился на меня, и поспешно прибавил: - Ну или порыбалим славно! Ушицу на берегу сварим, с дымком!!! В общем, приезжай… Можешь и полковника своего взять. Ему тоже будет полезно для зрения босиком по росной траве походить. – И совершенно неожиданно подмигнул мне.
Я только головой покачала. Вот старый пройдоха!
До дома матушки Феодосьи мы добрались почти за сутки. Я не давала мужикам передыху, гнала и гнала их вперед. Тревожное нетерпение охватило меня, и не давало мне остановиться. Пару раз, где-то издалека слышался волчий вой. Шалый настораживался, но гавкать не смел, понимая, что это Лютый дает о себе знать. Ёшка у деревни нас оставил, и к дому матушки Феодосьи мы отправились только вдвоем с Глебом. Было уже далеко за полночь. Звезды закрыли рваные тучи. Опять собирался буран. Хозяйка встретила нас на крыльце, почуяв издалека. Завидев нас, выходящих на поляну перед домом, кинулась со ступеней. Теплая шаль, накинутая ей на плечи, свалилась по дороге, но она даже не обратила на это внимания. Я поклонилась ей в пояс и проговорила:
- Спасибо тебе, матушка Феодосья, уберегла меня твоя Связующая Нить…Век помнить буду.
Со слезами счастья она крепко обняла меня и расцеловала в обе щеки, без конца повторяя:
- Вот и славно, детынька, вот и славно…
Глеба обняла и, тоже, с чувством расцеловала, проговорив только не то с укором, не то с облегчением:
- Ох, Глебушка… Как же оно так случилось-то?... – Потом, спохватившись, засуетилась. – Что же это я, дура старая… В дом давайте, в тепло… Я пирогов напекла с сушеной земляники. Удалась у меня нынче квашня-то… - Беспрестанно говорила она, поглядывая на нас с тревогой. Видать, чуяло что-то неладное.
Я смущенно потупилась.
- Прости, матушка… Но надобно мне на Грань взглянуть. До солнца ждать не могу. Сейчас должно…
Она обеспокоенно заглянула мне в лицо, всплеснув руками.
- Куда же сейчас-то, с дороги прямо?! И не отдохнула ведь вовсе! Гляди…! Вон и буран скоро начнется! – Но увидев мой непреклонный и упрямый взгляд, полный решимости, сдалась, и суетливо запричитала: - Ну так, погоди… И я с тобой, раз потребно немедля…
Тут встрял Глеб.
- Одну не отпущу… - И сдвинул сурово брови, взяв меня за руку, словно желая удержать силой.
Я усмехнулась, осторожно высвободила свою руку из его пальцев.
- Не тревожьтесь… Меня Лютый проводит. Я мигом…
И не дожидаясь дальнейших уговоров, быстро направилась в сторону горы, затылком чуя, как мне вслед смотрят с тревогой и волнением две пары глаз. Чувствовала я себя при этом несколько виноватой. Но знала, что не будет мне покоя, пока сама, своими глазами не увижу, что сталось с Гранью.
Не успела я пройти и десятка саженей под пологом леса, как из-за кустов калины с остатками мороженных ягод, выскочил Лютый, и молча потрусил чуть впереди, беспрестанно оглядываясь на меня, словно желая убедиться, что я иду именно по этому пути. А меня нетерпение все гнало и гнало вперед, переходя в какое-то почти горячечное состояние. Вот наконец и вершина. Груды камней будто оплавленные сильным жаром, уже припорошило легким снежком. Ветер стал расходиться, высвистывая тоскливую песнь меж порушенных скал. Лютый, вдруг усевшись на задние лапы, завыл горестно и тоскливо. Даже не глядя внутренним взором, я уже знала: врат здесь более нет. На их месте чуялась какая-то пустота, заполненная серым клубящимся туманом. А за этой пустотой… Меня пробила дрожь. Вот же, ублюдок-подменыш! Успел-таки напоследок пакость устроить. Но более того меня волновало, что подобное действо могло повлиять на общее течение времени в обоих мирах, и последствие сего непотребства могут еще, ой как аукнуться, для всех живущих. На душе было безотрадно и как-то сиротливо… Ну вот и все. И дело было даже не в том, что проклятый Мормагон уничтожил врата. Он лишил меня выбора.
Я опустилась на колени прямо на битый камень и уставилась невидящим взором перед собой. Ветер трепал мне волосы, с неба упали первые снежинки, предвещая начинающийся буран. А я все стояла и стояла на коленях у разрушенных врат, безо всяких мыслей, ощущая какую-то невосполнимую потерю. Лютый подошел осторожно ко мне и ткнулся холодным носом мне в щеку, тихонько по-щенячьи скуля. Я вышла из своего замороженного состояния, глянула на волка и с грустной усмешкой проговорила:
- Ну что ж, серый брат… Знать, такова моя судьба. А кто я такая, чтобы противиться воле богов?