— Люба, ты дома? Люууб?
— Да дома, дома я! Чего разоралась? Заходи давай. Чего случилось? Пожар что-ли? Или плохо кому? Ну, отвечай — Люба смотрела на растрепанную Матрену, которая стояла в дверях, пытаясь выдавить из себя хоть слово, и не понимала, что ей нужно.
— Ну, чего молчишь, словно воды в рот набрала? Говори давай, что там у тебя стряслось — сердито рыкнула на нее Любаня и нахмурилась.
— Да не у меня, у тебя, — пряча глаза, залепетала Матрёна. — Там это...
— Ну?
— Егорыч приехал.
— Как? — только и смогла выдавить из себя Люба, хватаясь за сердце. — Как приехал? — прохрипела она, плавно опускаясь на табурет.
— Мать, ты чего? Ты это, давай там, держись — испугавшись подскочила к ней Матрёна. Налив в стакан воды, она поднесла ей его. Жадно отхлебнув, Люба наконец-то выдохнула и расслабилась. Матрёна в упор смотрела на неё и ждала. Вдруг, по пухлым щекам Любы покатились крупные прозрачные слезы. Это был второй раз, когда Матрёна видела эту сильную женщину плачущей.
Первый раз это было несколько месяцев назад. Когда к ним в деревню приехал Егорыч. Так он представился, когда они оказались за одним столом на весенних гуляниях. Невысокого роста, плечистый, с крупными рабочими руками, он сразу привлёк к себе внимание всех присутствующих женщин. И замужние и холостые, они с интересом разглядывали его и ловили каждое слово. Подвешенный на язык, он не скупился на истории и целый вечер развлекал их. Лишь одной Любке было всё равно. Она с усмешкой смотрела на него и презрительно фыркала, находя его обычным балаболом. Обделенная мужским вниманием, Люба всю жизнь прожила одна. Похоронив родителей, она сама тянула на себе дом и хозяйство, выполняя, как женскую, так и мужскую работу. Местные бабы её не понимали, а мужики побаивались и обходили стороной. Но, Любке было всё равно. Она привыкла жить одна и ни на что уже не надеялась.
— Позвольте поухаживать за вами — воскликнул вдруг Егорыч, поворачиваясь к Любе. В простых брюках и мужской рубашке, с короткой стрижкой, она мало походила на своих соседок, разодетых в цветастые платья, но именно этим и привлекла его внимание.
— Да что ж я водки сама себе не налью — усмехнулась Люба ему прямо в лицо. Взяв со стола графин, она откупорила его и потянулась за стаканом.
— Позвольте всё же мне — настойчиво произнёс Егорыч, перехватывая графин своей крепкой рукой. На миг, соприкоснувшись с ним пальцами, Люба вдруг почувствовала тепло, доколе незнакомое ей, и отдернула руку. Смутившись, она подставила стакан и тут же опрокинула его залпом, занюхав рукавом.
— Ух, какая женщина — улыбаясь воскликнул Егорыч, наполняя стакан снова. Он с интересом разглядывал её, потирая усы, и ждал пока она посмотрит в ответ. Набравшись смелости, Люба всё-таки подняла глаза и улыбнулась. Её фиалковые глаза тут же сразили наповал Егорыча. В этот вечер никого, кроме Любы, он больше не замечал.
Проводив женщину до дома, он галантно откланялся и ушел. А Люба ещё долго лежала под одеялом и думала о том, что сегодня с ней случилось. “Куда вдруг делась её неприступность, её жёсткость? Как за один вечер из железной бабы она вдруг превратилась в тряпку?” Ответить на эти вопросы Люба себе пока не могла. Лишь засыпая, она всё вспоминала ухмыляющийся взгляд Егорыча и пушистые усы над пухлыми, влажными губами. Эти губы всю ночь не давали ей покоя, преследуя во сне. Прокрутившись с боку на бок, Люба уснула лишь под утро. А проснулась в холодном поту от непонятного стука. Подскочив на кровати, женщина пыталась прийти в себя. Голова после вчерашнего немного гудела, во рту пересохло. Стуки усилились. Протерев глаза, Люба подскочила с кровати и, накинув на плечи платок, подошла к двери, в которую уже неустанно барабанили. Нащупав под скамейкой топор, Люба отодвинула щеколду и открыла дверь.
— Доброе утро, хозяйка. Спишь никак? — улыбаясь воскликнул Егорыч. — А я вот свежей сдобы к завтраку принёс. Он бесцеремонно отодвинул женщину и прошёл внутрь.
— Ишь, наглый какой. А если б я здесь не одна была. Что тогда? — удивлённо воскликнула Люба, глядя как он раскладывает угощение на столе.
— Да нет никого у тебя, по глазам же видно. Да ты бы топор-то положила, не враг я тебе. Лучше чаю поставь, хозяйка — нагло ухмыльнулся Егорыч, посмотрев на растерянную Любу. Опустив топор на пол, женщина поставила чайник и пригладила волосы руками. Она пила с ним чай и рассказывала про свою одинокую жизнь. Мужчина внимательно слушал, да потирал усы, то и дело причмокивая своими пухлыми губами. Чашка за чашкой Люба выворачивала свою душу перед ним наизнанку, и сама не заметила, как очутилась в его крепких объятьях. Обескураженная этим напором и наглостью, она тонула в его руках, теряя голову и последние остатки своей гордости.
Егорыч оказался мужиком рукастым. Поселившись в доме у Любани, он сразу принялся за дело. Починил крышу, утеплил стены, перебрал полы на кухне, заготовил дрова. Каждый день трудился он, не покладая рук, на благо дома. А ночи проводил в объятьях любимой. Люба нарадоваться на него не могла. Каждый вечер молилась Богу за то, что послал ей такое счастье. Почувствовав себя хрупкой и нежной рядом с этим крепким мужчиной, Любаня в кои-то веки вспомнила, что она женщина. Прикупив ткани в местном магазине, она нашила себе разных цветастых платьев. Каждый день она наряжалась и красила губы для своего Егорыча. Местные бабы её не узнавали. Всё только судачили, ходили, да пытались вынюхать, как там и что у них. Только Люба тщательно оберегала своё счастье и домой к себе никого не пускала. Всё лето длился их роман. Люба цвела и хорошела, представляя себя невестой Егорыча. Уже и за лялькой готова была пойти, хотя возраст не юный был. Пока в один день всё не изменилось.
— А я тебе говорю, свою баню ставить надо, материал заказывать, — командовал Егорыч. Они уже целую неделю обсуждали эту тему, но разговор так ни к чему и не приводил. Люба стояла на своём.
— Сколько можно к соседям бегать? Своя всё же лучше!
— А я говорю давай до следующего года подождём — спорила с ним Люба. Она привыкла сама решать что и когда делать. И баня сейчас никак не входила в её планы. На материал деньги нужны, а она накопленное на свадьбу берегла.
— Чего ждать-то? Своя баня нужна. Материал закупим, вмиг поставлю — настаивал Егорыч. Он, нахмурившись, смотрел на Любу. Желваки на его лице ходили ходуном, а глаза метали искры.
— Мало ли деньги пригодятся, зима длинная — уклончиво ответила Люба, отводя глаза. Ей уже не нравился весь этот разговор. Она хотела, как раньше, оказаться в его объятьях и ни о чем не думать. Однако, между ними вдруг выросла стена.
— Ты что же мне не доверяешь? — прищурившись, воскликнул Егорыч — Так ты прямо скажи! Что вокруг да около ходишь?
— Да доверяю я тебе, — отчаянно крикнула Люба, подскочив с места. — Просто не привыкла, что командуют мной. Она сложила руки на груди и вызывающе посмотрела на мужчину.
— Ах, вот оно что. Так что же ты раньше молчала? — ехидно воскликнул Егорыч, потирая усы. Он задумчиво посмотрел на женщину, а потом вышел. Люба хотела было его догнать, да гордость не позволила. Тем же вечером Егорыч напился и ночевать не пришел.
А на утро уехал из деревни. Куда, никому не сказал. Целую неделю Любка ждала, надеялась, слезы лила, а потом перестала. Закрылась и в душу к себе никого не пускала.
“Ишь, дура какая, напридумывала себе любовь на старости лет” — горько ухмыляясь, думала про себя Любка. Она сидела возле печи с папиросой в зубах и сжигала платья одно за другим. Огонь тут же охватывал цветастую ткань, пожирая своим пламенем несбывшиеся Любкины надежды. Слезы катились по пухлым щекам, но она словно не замечала их. Долгую, холодную зиму Люба провела в одиночестве, как раньше. А уже по весне, к ней прибежала Матрёна.
— Люба, ты дома? Люууб?
— Да дома, дома я. Чего разоралась? Заходи давай. Чего случилось? Пожар что-ли? Или плохо кому? Ну, отвечай! — Люба смотрела на растрепанную Матрену, которая стояла в дверях, пытаясь выдавить из себя хоть слово, и не понимала, что ей нужно.
— Ну, чего молчишь, словно воды в рот набрала? Говори давай, что там у тебя стряслось — сердито рыкнула на нее Любаня и нахмурилась.
— Да не у меня, у тебя, — пряча глаза, залепетала Матрёна. — Там это...
— Ну?
— Егорыч приехал.
— Как? — только и смогла выдавить из себя Люба, хватаясь за сердце.
Он вошёл в дом с букетом полевых цветов и понуро встал в дверях. Матрёна, смекнув что к чему, тут же попрощалась и ушла. Люба смотрела на него, такого родного и дорогого ее сердцу, и поверить не могла. Тихонько встав из-за стола, пригладив на ходу волосы, Любаня подошла к нему. Заглянув в его лицо, она внимательно посмотрела на него, и вдруг прижалась, отчаянно, до дрожи и обвила руками его тело.
— Санька. Вернулся — только и смогла вымолвить Люба. Она стояла, зажмурив глаза, и вдыхала его запах.
— Любушка, Люба, прости дурака. Черт попутал. Пусть, по-твоему, будет — нежно ответил Егорыч, покрывая поцелуями её заплаканное лицо.
— Нет, нет, как ты решишь — тихо шептала женщина, наслаждаясь его близостью.
***
Спустя время, Люба с Егорычем свадьбу сыграли, баньку построили да ляльку родили. Жили они долго и счастливо и друг другу уступать учились. Потому что крепкая семья за один день не строится, на это нужно время и терпение.