Добро пожаловать в ад.
Снова.
Вирджиния — всего лишь молодая девушка, которая мало что значит без какого-нибудь опытного взрослого в довесок, поэтому после триумфального (а триумфального ли?) побега от Игоря ей ничего не оставалось, кроме как вернуться обратно домой, к отцу и мачехе.
И если первый тактично игнорировал её существование, что, впрочем, вполне устраивало обоих, то вторая сочла своим долгом ещё больше отравлять её жизнь своим присутствием, поведением и нападками. Да и в универе дела обстояли плачевно: все одногруппники, у которых, несомненно, есть интернет, принялись гнобить её с недюжинной силой, и только прежние спермотоксикозники продолжали бегать за ней хвостиком, не теряя надежды затащить к себе в постель.
Но они — не Игорь. Никто из её окружения не он, и в этом вся проблема.
Когда Джин вылезала через окно, она думала, что все проблемы магическим образом испарятся вместе с ней из этой треклятой квартиры, а образ мускулистого татуированного красавчика останется далеко позади, как вчерашний выпуск газет, в который мачеха завернула сэндвичи сегодня, но нет. Образ одного брутального похитителя намертво въелся в голову, не давая покоя и раздражая и без того отравленный общественным осуждением организм.
— Выключи свою музыку, я не слышу отца! — орёт из гостиной мачеха, а Джин, поглощающая какао на кухне, вяло огрызается на её выпад:
— Так купи слуховой аппарат, раз не слышишь! — и продолжает хлебать горькую сладость из кружки, лениво листая километровый плейлист на телефоне.
… И так и не узнает мачеха, что музыка — лишь глушитель для наворачивающихся на глаза слёз, а прерывистые всхлипы, так похожие на вставки в песне — далеко не часть музыкального сопровождения.
<center>***</center>
— Всё достало, — жалуется Вирджиния своему новому (и единственному) другу — Жене.
Тот недавно перевёлся в их универ, в связи с чем не успел нахвататься ненависти к Джин, а потому с радостью подсел к симпатичной девушке, примерно после третьей минуты знакомства рассказав о себе почти всё, начиная от краткой биографии и заканчивая самыми потаёнными секретами.
<i>— И ты вот так просто откровенничаешь с той, кого в первый раз видишь? — удивилась тогда Джин, поражённо глядя на нового одногруппника.
— А что скрывать? В конце концов, все мы — не более, чем песчинки в бесконечном течении вечности, и рано или поздно нас всё равно смоет время, так какой смысл прикидываться и разводить политесы?
— Мудро, — хмыкнула тогда Джин, вспоминая свои первые дни в универе.
Так и началась их дружба.</i>
— … Что именно? — выводит из раздумий нынешний Женя, и Джин вспоминает, что как раз жаловалась другу на жизнь.
— Да буквально всё: мачеха, идиоты-одногруппники, отец… Почему-то все считают своим долгом покапать мне на мозги и высказать своё никому не нужное мнение, причём с таким выражением лица, будто они — боги Олимпа, спустившиеся на землю поучать тупых крестьян.
— И это ты ещё не видела, что пишут СМИ, — сочувственно вздыхает Женя, обнимая девушку за плечи.
— Как же, видела: «Скандальная дочь политика Красновского вернулась домой! Замучила совесть или закончились деньги?»
— Боже…
— И это я ещё не упомянула: «Возвращение блудной дочери! Как прокомментирует Красновский поведение своего отпрыска?»
— Пожалуйста, только не говори, что ты всё это читаешь!
— И, моё любимое: «Утром — примерная девочка, а ночью — порхающая бабочка? Найдено десять потенциальных любовников Вирджинии Красновской».
— Нет, ну это хотя бы смешно, — прыскает в кулак Женя, но после сочувственно хлопает Джин по плечу. — Расслабься, эти крысы всегда будут плеваться желчью в кого-то, и ты — просто удобно подвернувшийся для этого инфоповод. Скоро все и забудут о том, что у Красновского есть какая-то дочь, не говоря уже о её побеге из дома.
— Да, пожалуй, ты прав, — сокрушённо кивает Джин, кладя голову на чужие колени. — Когда-нибудь всё это закончится, и эти стервятники бросят обгладывать то, что от меня осталось.
Джин не рассказала Жене об Игоре, как и не рассказала никому. Все упорно продолжали думать, что та сбежала по собственной воле и в пустоту, потому что устала от родительского контроля, а Джин и не спешила переубеждать. В её воспоминаниях Игорь сохранился чем-то интимным, чем-то, что принадлежит только ей, и она не собиралась делиться историей своего разбитого (предварительно согретого) сердца даже с Женей, не говоря уже о родителях.
— Ладно, мне пора, — изрекает Джин после трёхминутного лежания на коленях у Жени. — Сегодня в три у нас придурочная семейная фотосессия — отец затеял это с каким-то журналом, чтобы убедить СМИ в том, что у нас всё в порядке, а мой побег — всего лишь молодёжная блажь.
— Удачи, солнышко, — улыбается Женя, махая рукой на прощание, а потом резко утыкается в телефон, принимаясь что-то сосредоточенно печатать.
Джин пожимает плечами, подхватывая сумку и выходя из университетского туалета, на подоконнике которого они всё это время восседали, мысленно готовясь к нескольким часам ада, когда мачеха будет третировать остальную часть семейства и истерить, что ей не нравится угол, под которым наклонила свою челюсть Джин.
<center>***</center>
В доме непривычно тихо и пусто. Вирджиния знает, что продолжаться эта атмосфера молчаливого уюта будет недолго, ибо уже через час он наполнится шумихой, громкими голосами и людьми с камерами, теми самыми придурками, писавшими про «десять любовников Вирджинии Красновской».
Джин устало потирает виски, снимая обувь и с тоской глядя на платье, приготовленное специально для неё и аккуратно висящее рядом со входом.
<b>«Вирджиния»</b>
Гласит грубая надпись на чехле, сделанная явно рукой мачехи — как только бумагу не продырявила? Джин обречённо плетётся на кухню, прихватывая усохшее яблоко с подноса — лучшее из того, что могут предложить кулинарные способности госпожи Красновской.
Тихий скрип ступенек приятно греет душу, вселяя надежду на лучшее будущее, без вечного гнёта прессы и мачехи, желающей идеальную картинку, но не заботящейся о судьбе предметов в кадре после очередной фотосессии.
Джин почему-то жмурится, прежде чем открыть дверь в комнату, даже не подозревая о том, как чертовски права её интуиция в данный момент. Вместе с открытой дверью на пол летит нетронутое яблоко и сердце одной Вирджинии Красновской, а сама она летит в татуированные руки, не замечая слёзы, навернувшиеся на глаза и грозящие затопить весь первый этаж.
— Я скучал, малышка, — изрекает старший после пяти минут, проведённых в объятиях, и приподнимает чужой подбородок, большим пальцем смахивая слезинки, струящиеся по щекам. — Я пришёл похитить вас, мисс, так что советую держать руки по швам и не делать глупостей!
— Я не против похититься, но у меня есть несколько условий, — как в первую их встречу заявляет Джин.
— И какие же они, эти ваши условия?
— О, их всего три! Во-первых: я хочу, чтобы ты, похитив меня однажды, уже не отпускал никогда. Во-вторых: я требую ежедневных объятий и поцелуев, а также сменить эти уродские обои в гостиной, подумай, осилишь ли ты мой райдер! И в-третьих…
— Твой чемодан буду тащить я?
— Да, мистер похититель, мой чемодан будете тащить вы.
— Я люблю тебя.
— Похить меня, пожалуйста, — бормочет в ответ Джин, пряча улыбку в чужом предплечье.
А Игорь мягко смеётся, думая о том, что если бы не одно вовремя присланное сообщение, то не видать бы ему Джин и тёплых объятий, как и своего счастья.
<b>Женя:</b> <i>У Джин фотосессия в три, если у тебя всё получится, жду приглашения на свадьбу) Не упусти свой шанс, мой дорогой кузен ~</i>