Слушаю, казалось бы, заурядный детектив Алекса Михаэлидеса "Ярость". Возможно, в своей первоначальной оценке я ошибаюсь, и детектив окажется вовсе не так прост, как мне показалось вначале. Я его еще не дослушала, поэтому более определенное мнение о нем выскажу позже.
Но я не о сюжете и детективной интриге. Внезапно в книге я нашла подтверждение основной мысли содержательной психологии А. Колмановского о том, что детство не заканчивается никогда. Все самое главное происходит с человеком в детстве, а потом просто меняется паспортный возраст.
Поскольку бумажной книги у меня нет и вряд ли будет, а книгу я прослушаю и довольно быстро забуду, то я захотела сохранить для себя эту главу, чтобы можно было ее перечитать при желании. И я не поленилась: села и записала целых 9 минут звучащего текста под диктовку А. Клюквина. Это рассуждения рассказчика, главного героя - Элиота. Мне пришлось самой делить текст на предложения и абзацы, так что могут быть несовпадения с оригинальным текстом.
"Итоги моей личности, вся совокупность ценностей и взглядов о том, как жить, преуспевать и быть счастливым, кроются в темном, забытом мире детства. Именно там выковывался мой характер, с чем-то приходилось мириться, против чего-то восставать, тем не менее это сделало меня таким, каков я есть.
Я далеко не сразу пришел к этому выводу. В молодые годы я старался не вспоминать о детстве, т.е. о своем характере, собственно говоря. И неудивительно.
Однажды мой психотерапевт сказал, что травмированные дети всю жизнь стремятся сосредоточиться исключительно на внешнем мире, этакая сверхбдительность. Мы направлены вовне, а не внутрь, постоянно проверяем окружающий мир на предмет угроз. Мы растем с таким страхом навлечь на себя гнев или подвергнуться унижению, что даже сейчас, во взрослом возрасте, заметив подавленный зевок собеседника, или скуку, или раздражение в его взгляде, испытываем чудовищный, пугающий внутренний разлад и с удвоенной энергией стараемся развлечь, понравиться.
Настоящая трагедия постоянной направленности вовне, излишней сосредоточенности на мнении окружающих в том, что мы теряем контакт с собой. Получается, что всю жизнь мы изображаем самих себя, будто самозванцы, которые выдают себя за нас, вместо того чтобы почувствовать: это действительно я, вот такой.
Поэтому теперь я регулярно заставляю себя сосредотачиваться на собственных ощущениях: вместо "нравится ли им" "нравится ли мне", вместо "приятен ли я им" "приятны ли они мне". И, следуя этой логике, я задаю себе вопрос: нравитесь ли вы мне? Конечно, нравитесь. Вы молчаливы, вы прекрасный слушатель, а кто же не любит, когда их слушают? Бог свидетель: многих за всю жизнь так и не выслушали.
В 35 я начал ходить к психотерапевту. Лишь тогда я решил, что достаточно далек от прошлого, чтобы спокойно на него взглянуть хотя бы одним глазком сквозь пальцы.
Я выбрал групповую терапию не столько из-за доступной цены, сколько из-за того, что люблю смотреть на людей. Всю жизнь я был чертовски одинок. Мне нравится быть среди людей, наблюдать, как они общаются, конечно, находясь при этом в безопасности.
Моего психотерапевта звали Марианна. Помню пронзительный взгляд карих глаз, длинные, вьющиеся волосы, наверное, у нее были греческие корни по обоим или по одному родителю. Мудрая и очень добрая Марианна порой становилась безжалостной.
Однажды она высказала жуткую мысль, услышав которую, я долго не мог прийти в себя. Сейчас я понимаю, что эти слова изменили всю мою жизнь.
-Когда мы в молодости испытываем страх, если нас стыдят или унижают, кое-что происходит: время останавливается. Оно застывает на этом моменте, и частица нас оказывается запертой в том возрасте навсегда, как в ловушке, - заявила Марианна.
-Запертой где? - спросила Лиз, участница нашей группы.
-Вот тут, - Марианна дотронулась до своего виска, - в глубине вашего сознания прячется испуганный ребенок, по-прежнему неуверенный в себе, неуслышанный, недолюбленный, и чем быстрее вы наладите с этим ребенком связь и научитесь с ним общаться, тем более гармоничной станет ваша жизнь.
Видимо, заметив мое удивленное лицо, Марианна решила меня добить:
-В конце концов ради этого он тебя и растил, да, Элиот? Чтобы большое и сильное тело заботилось о нем и защищало, ты должен был стать его освободителем, а в итоге стал тюремщиком.
Как странно всегда знать правду в душе, но не решаться облечь ее в слова. И наконец кто-то объясняет просто и понятно: вот, взгляни - это твоя жизнь. Услышать или нет - дело ваше. И я услышал. отлично услышал.
В моем сознании прячется испуганный ребенок, который никуда оттуда не уйдет. И вдруг все встало на свои места: тягостные ощущения, которые возникали на улице при взаимодействии с другими людьми, когда приходилось спорить или отстаивать свое мнение, тошнота, страх посмотреть в глаза - все это не имело отношения ко мне нынешнему, это старые чувства, перенесенные во времени.
Когда-то их испытал маленький мальчик, который очень боялся, потому что на него давили, а он не мог себя защитить. Я думал, что давно расстался с этим мальчиком, и управляю своей жизнью сам, но как же я ошибался. Моей жизнью все еще управлял маленький мальчик, ребенок, который не мог отличить прошлого от настоящего, и поневоле застрявший между ними.
Марианна права: мне нужно извлечь ребенка из головы и посадить к себе на колени. Так гораздо безопаснее для нас обоих. Характер определяет судьбу, запомните на будущее. И про внутреннего ребенка тоже. Я не только о своем внутреннем ребенке, но и о вашем.
-Любить самих себя - задача непростая, знаю, - говорила Марианна, - стараться полюбить или испытать сострадание к тому ребенку, которым вы некогда были - уже большой шаг в нужном направлении.
Можете смеяться или закатывать глаза, можете говорить, что все это новомодные веяния и вообще эгоизм, жалость к себе, или утверждать, что вы не такой слабак, возможно. Но вот что я вам скажу, друг мой, насмешка над собой - это всего лишь способ защититься от боли. Если вы над собой смеетесь, то сможете ли воспринимать себя всерьез, сможете ли прочувствовать все, через что довелось вам пройти.
Стоило мне разглядеть ребенка в себе, как я научился различать внутреннего ребенка в других. Все они были одеты по-взрослому, по-взрослому вели себя, однако под внешней оболочкой я видел перепуганных детей. А когда вы воспринимаете другого человека как испуганного ребенка, уже невозможно испытывать к нему ненависти, в вас просыпается сострадание".