Уже не молодая наперсница княгини Ольги сидела за столом, кутаясь в тёплый подбитый мехом плащ. Она недовольно морщилась от боли в пояснице и потягивала ароматный взвар из небольшой позолоченной чашечки, привезённой из Византии.
Белянку, которая была прислана Ольгой в деревню, чтобы приглядывать за Малкой, раздражало, что бывшая ключница была своенравна и груба с ней. «Возомнила себя царицей»,- пронеслось в голове женщины.
Малка постоянно что-то тихо обсуждала со своей сиделкой-нянькой. Но стоило Белянке войти в горницу, как обе женщины сразу же замолкали.
Из Киева ждали в деревню Будутино ворожею Вассу для юной роженицы. На дворе заржали кони и Белянка до того этому обрадовалась, что приказала вести ведунью прямо из саней в опочивальню.
Спаленка Малки помещалась в верхней бревенчатой пристройке, - в два слепеньких окошечка, затянутых бычьим пузырем. Они почти не пропускали тусклый свет хмурого зимнего утра, оттого в комнатке было почти темно. А вот за окнами долгожданный снег уже припорошил грязные дороги, ночной мороз разукрасил узорами лужи, старые ели посидели от инея. Наступил первый месяц зимы.
На жаркой печи бессменно дрыхла в валенках и в шубейке местная баба-повитуха. Её освободили от всех обязанностей по дому и иных дел, оттого она за последний месяц обленилась и словно разбухла, как квашня на печке. У Малки вот-вот должны были начаться роды, а последнюю седмицу она не вставала с лебяжьих перин. Одно развлечение было для будущей матери,- разговоры с юной сиделкой и шитье.
Конечно, хотелось бы передохнуть от душного закута, прокатиться в санках по заснеженным улицам Киева, где мерцали сизые дымы, а низкое зимнее солнце, отражаясь в почти замершем Днепре, бросало блики на плакучие серебряные ивы и ветви деревьев, задевавшие за дугу саней. Но строгий пригляд от Белянки, да впрочем, и всех женщин в ее окружении заставлял Малку молчать и покориться. Наперсница княгини Ольги бдительно следила за будущей матерью, опасаясь, что она может застудиться или ненароком навредить еще не родившемуся младенцу. «Лежи, не шевелись, береги живот, — семя князя ведь носишь...» — твердили ей все.
Единственным развлечением Малки были сказки, которые в огромном количестве знала ее молодая сиделка. Плакать — и то нельзя было, ибо это могло огорчить младенца. Бывшая ключница лежала на составленных двух лавках, покрытых войлоком и лебяжьей периной, укрытая теплыми пуховыми стегаными покрывалами, и слушала сказки. Голос сиделки был мягким и успокаивающим, но он не мог заглушить тоску в её сердце.
Малка тосковала по Святославу, который, со слов сиделки отправился в дальний поход супротив половцев. Женщина знала, что поход этот опасный, и ее сердце сжималось от страха и тревоги за любимого. В одной из сказок рассказывалось о том, как прекрасная княжна была заточена в высокой башне злым колдуном, но отважный рыцарь спас бедную девушку. Слушая сказку, Малка представляла себя этой княжной, а Святослава отважным рыцарем, который обязательно ее спасет. Ночью, когда мыши начинали шуршать за стеной, а ее надзирательницы засыпали, она вспоминала лицо любимого, представляла, что скажет при встрече, и плакала горькими слезами. Но слезы ее не превращались в жемчужины, как у княжны в сказке, ее слезы были солью, которая разъедала сердце и душу.
Васса вошла скрюченная, старая, опираясь на почерневшую от ветхости клюку, но проворно, словно и нет за плечами восьмидесяти десятков трудных лет. Явно ее приодели перед поездкой. Была чистая, в новых лаптях и ярком платке, в новой серой шерстяной юбке. На шее мотались обереги вырезанные из потемневшей коры, серебряный крест и пучок шалфея – «для аромату». Губы тонкие, почти черные, с жадным и любопытным взором иссиня - голубых живых глаз, лицо хоть старое, но румяное. Тепло поздоровалась с Белянкой, и, перекрестившись уверенной рукой, распахнула дверь в спаленку к Малке.
С порога зорко оглядела, всё приметила, уверенно прошла к лавке, на которой полусидела вся в подушках будущая мать и велела той лечь:
— Негоже, сидеть, ложись, душа моя,- голос Вассы словно гром среди ясного неба загремел в комнатке.
Велев принести стол из главной избы, она распорядилась зажечь больше свечей и, указав на стол будущей роженице, жестко сказала:
— Взбирайся, голубица, осмотрю я тебя.
—Не надобно, мне.
Малка посмотрела с призрением на ворожею. Привстала на лавке, чуть охнув и придерживая живот, протянула ей влажную руку:
— Сядь, ведунья, знамо мне, что княгинюшка тебя прислала, знаю, что не желала ты ехать, рано мне на стол, лучше, рассказывай... Расскучай меня...
Васса внимательно посмотрела на деву, вытерла уголком платка чистый рот и начала с присказки про деда да бабу, заговор на послушание, про оленя — золотые рога...
— Постой, ведунья, — Малка вновь села на перину, — не берут меня твои заговоры, пустое все это, — погадай мне.
— Ох, голубица, не умею.
— Врешь, все про тебя ведаю, знамо мне, как гадала на огне Ольге... Никому не скажу, погадай, хоть на воде и воске...
— Ох, княгиня матушка прознает, серчать буде. Грех это… гадать — шкуру кнутом ныне спускают за то... На толокне разве, на святой воде его замешать жидко?
—Гадай хоть на святой воде, раз на огне не хочешь мне,- Малка громко всхлипнула.
—Знать чего желаешь, горлица? Може и так скажу, без огня и воды…
— Когда начнется у меня? Скоро ли? Жутко... По ночам сны приходят странные. Все в огне, кресты кругом и младенчик над этим всем. В холодном поту оттого просыпаюсь, вскинусь — жив ли младенец? О, великая Лада, гневаются Боги!
— Ножками бьет? В кое место?
— Бьет вот сюда ручкой, али ножкой, не разберу... Ворочается, будто локотками трет мягко.
— Посолонь поворачивается, али насупротив?
— И так и эдак... Покоя нет, последние дни кушать не могу, словно ком у меня тут,- женщина показала пальцем под грудь...
— Мальчик.
— Ох, верно ли?..
Васса, умильно щуря умные глаза, прошептала:
— А еще о чем ведать желаешь? Вижу, голубица, красна девица, затаенное на уста просится... Ты — на ушко мне, шепни, не бойся, я друг тебе...
Малка резко легла и отвернулась к стене, пунцовый окрас тронул ее лицо с коричневыми пятнами на лбу и висках, с припухшим ртом...
— Безобразна стала я, что ли, — не знаю...
— Да уж такой красы, такой неописуемой, -вмешалась в разговор сиделка, но Васса так взглянула на девушку, что та выбежала из комнаты.
—Сыночек возьмет красоту, но и отдаст опосля, это девки всю красу воруют…
— А ну тебя... — Малка обернулась, серые глаза полны слез. — Жалеет он, любит? Открой... Сходи за толокном-то.
У Вассы оказалось все при себе, в кожаном мешке: глиняное блюдце, склянка с водой и темный порошок... Она прошептала: «Семя папоротника, под Ивана Купала взято». Замешала его, поставила блюдце на скамеечку у кровати, с непонятным приговором взяла у Малки колечко подаренное перед разлукой Святославом, опустила в блюдце, велела глядеть.
— Скрытое думай, хочешь вслух, хочешь так... Отчего сомненье-то у тебя?
Малка жадно наблюдала, как порошок, подсыпанный Вассой из склянки в воду начал медленно растворяться в воде, а его темный цвет стал меняться на ярко-фиолетовый оттенок. Она сосредоточенно следила за процессом, зная, что каждое движение, каждое слово, каждая мысль повлияют на результат. Вскоре вода приобрела странное свечение, словно в ней заключалась какая-то магическая сила. Ворожея перехватила влажную руку женщины и указательным пальцем погрузила в воду, словно нанизав на палец колечко, коснулась его своими пальцами, прошептала что-то и медленно отстранила руку Малки.
В тот же момент в комнате стало светло, словно над потолком вспыхнула молния. Дверь скрипнула, в темной щели блеснула пара любопытных глаз, а будущая мать почувствовала, как ее тело наполнилось теплом и легкостью, словно она стала частью чего-то большего и более могущественного. Но ощущение длилось секунды, внезапно все угасло.
Поглядев на блюдце, Малка ощущала, что что-то изменилось внутри нее, что-то пробудилось и начало свою работу. Она посмотрела на воду и увидела, что колечко теперь излучало свет, словно оно обрело свою собственную жизнь. Васса же улыбнулась, зная, что ее магия сработала, а самое главное - теперь будущая мать ей будет доверять и слушаться.
— Что сие значит? — чуть шевельнула губами Малка.
— Сказывай сейчас. Что тревожит тебя, дева? –Васса внимательно посмотрела на деву.
— Как отправили меня сюда один раз был Святослав у меня. Нянька чуть позже обмолвилась, что к свадьбе готовится… Отправляла ему бересту с запиской, не ответил...
— Как давно был у тебя?
— Так три раза по сороковому дню минуло…
—Ложе со Святославом делила в ту ночь?
—Нет, за ребенка боялась…
— В колечко самое гляди, дева грешная, — видишь мутное?
— Облик словно чей-то...
— Гляди еще... Женской?
— Будто... Женский...
— Она. — Васса знающе поджала рот, в глазах пылал огонь... Малка с трудом приподнялась, тяжело дыша. Её рука скользнула с округлого живота к груди, где отчаянно забилось сердце, словно пойманная птица.
— Ты чего знаешь? Вы чего скрываете от меня? Кто она?
— Ну, кто, кто — чужестранка, Предслава... Про то весь Киев шепчет, да княгиню Ольгу боятся...
Не волнуйся, милая, пока рано отчаиваться... Помогу я тебе. Возьми иглу... (Васса быстро достала из сумки золотую иглу и протянула её с тихим шепотом): - Возьми её в руки, не бойся. Повторяй за мной:
«Сошел месяц со своего алтаря,
Идет по небу алая заря,
Навстречу ей три сестрицы,
Первая — Постылая,
Вторая — Немилая,
А третья идет боком, с бельмовым оком.
Кто ей в глаза глянет,
Тот со злом помянет.
Так бы Святослав Предславу не замечал,
Словом ласковым не привечал,
Не радовался ей,
Не улыбался,
На веки вечные с ней расстался.
О ней бы не задумывал,
Мыслей своих не затаивал,
Во сне ее не видывал,
К порогу не захаживал,
Подарков ей не нашивал.
Найди на него пелена,
Ему дорога, ей место пусто до скончания века. Отправляйся в Навь, в пекло земли, во мрак пограничный к Маре внемли».
—Коли, коли иглой в самое кольцо, в лицо ей коли...
Несчастная ключница тихо повторяла за ворожеей заклинание. Перед глазами девы поплыли красные круги, а Васса выхватив иглу из руки слабеющей Малки, медленно начала проводить иглой уже по её телу. Почти в забытьи дева чувствовала, как легкая покалывающая боль распространялась по всему ее телу, но она сосредоточилась на словах заклинания, повторяя их в уме с каждым движением иглы.
Ведунья продолжала проводить иглой по телу ключницы, словно выпуская из нее злые силы. Малка чувствовала, как тяжесть покидает тело, заменяясь легкостью и свободой. Она верила в магию ведуньи, в ее умение изгонять зло и исцелять раны. И вот, наконец, Васса завершила ритуал, а Малка почувствовала, что она освобождена от влияния злых сил. Откинулась, прикрыла локтем глаза, и припухшие губы ее задрожали плачем...
—Теперь нужно поспать, восстановить силы.
Ведунья быстро собрала все в суму и словно растворилась в полумраке комнаты.
В полузабытьи слышала бывшая ключница, как ржали кони, и завывал ветер за окнами, а как стемнело мамки и няньки, повитухи и дворовые девки суетливо заскрипели дверями и половицами: «Матушка княгиня приехала».
Белянка кинула в свечу крупицу ладана — освежить воздух, перекрестилась на образа и сама пошла на двор, встречать Ольгу. Княгиня, словно пава, поднялась по скрипучим ступеням. Пахло от неё морозом и полынью, когда наклонилась над постелью будущей матери своего внука.
— Здравствуй, голубица... Неужто еще не опросталась? А я думала...
Усмехнулась, — гордая, с горестной складкой у красивого рта, раскосые, чуть зеленоватые глаза — лютые... У Малки помертвело в груди. Сказала внятно:
— Рада бы угодить... разумею, что вы все очень устали от ожидания, да и я сама устала. Прошу прощения... Виновата...
Ольга поморщилась от тона ключницы, стремясь понять — что с ней. Села в невесть откуда появившееся кресло.
— Васса сокола прислала, пишет, что будто бы вот-вот... Думала,— началось...
— Умру от родов — узнаете... Не сокол прилетит, люди донесут...
— От этого не помирают... Коли все бы помирали от этого… у меня народа бы не осталось.
Тогда Малка резко встала, со всей силой откинув одеяла и простыни, аж пыль столбом. Выставила живот:
— Вот он, зришь... Мучиться, кричать — мне, не тебе... Не помирают! Тебе дай волю, так ты бы ножом вспорола, дабы чадо достать, а меня в канаву, в грязь, как отца моего!
Ольга улыбнулась и, понизив голос, спокойно произнесла:
—Так и я через то прошла, как видишь, жива, здорова. А не было бы меня - и ты бы не понесла…
—Смейся, веселись, жени Святослава на чужестранке, токмо он все одно меня станет любить... А если помру ночами приходить стану и к нему, и к тебе. Перед людьми стыдно, — все уж знают, что ты смерти моей желаешь.
—Кто же сказывает такое?
Княгиня откинулась на спинку кресла, руки сцепила замком, — в глазах полыхнуло зеленым огнем, похожа на волчицу.
—Люди добрые сказывают, - Малка резко встала. Посмотрела в упор на Ольгу, прошипела: сказывают, что Святослава ты уже женила на Предславе.
Ах, теперь ей было все равно... Крикнула:
— Про все знаю, про все ведаю! Знаю, что задумала меня погубить! Что Святослава зельем любовным опоила, привороты на любовь делаешь, с тем, чтобы сын твой забыл меня, иную приветил!
Княгиня встала, чуть откинула голову и громко рассмеялась, но смехом невеселым. Так стала страшна, что Малка непроизвольно подняла руку к лицу. Стояла великая княгиня пред девой с зеленью в глазах и смеялась дьявольским смехом...
— Дура! — только и смогла сквозь смех произнести княгиня. Малка всплеснулась, схватилась за живот, словно защищая не себя - ребенка, сотряслась беззвучным рыданием, ноги подкосились, и она почти рухнула на перину. Ребенок мягко, нетерпеливо поворотился в животе. Боль, раздвигающая, тянущая, ужасная, необъяснимой силой опоясала таз...
Услыхав низкий звериный вопль, Белянка с мамками и няньками, да с заспанной повитухой вбежали в спаленку. Малка кричала с обезумевшими глазами, уродливо разевая рот... Женщины засуетились. Сняли образа, зажгли лампады. Ольга ушла. Когда миновали первые потуги, Белянка и повитуха под руки повели роженицу в жарко истопленную баню — рожать.
В бане было влажно и жарко. Повитуха умело массировала спину и поясницу извивающейся от боли Малки. «Ненавижу, — прохрипела роженица, — она зверь, она убийца, но я отомщу, я сделаю все для того, чтобы эта куёлда получила по заслугам. Весь ее род пустым буде! Все, чем дорожит эта курва буде погребено и уничтожено».
Ключница стонала, кричала, билась на кровати, тужилась изо всех сил, однако ей не удавалось вытолкнуть упрямое существо наружу. Испуганная повитуха, сама вся красная от натуги, оставила на попечении няньки Малку и вышла в предбанник, где ждала Белянка. Та сидела на маленькой лавке и шептала молитву.
— В нее словно бесы вселились, но я делаю все, что могу. Нужны веревки, будем подвешивать роженицу за ноги. Возможно, это поможет, — ответила повитуха на незаданный вопрос Белянки. — Девка крепкая, хотя ее силы на исходе. Если так пойдет дальше мы можем ребеночка и не увидеть живым.
Белянка всегда мечтала о детях, но Боги решили иначе. Она при этих словах опустила голову и прошептала:
—Делай что надобно, хоть живот ей вспори, но ребенок должен жить!
— Хорошо, матушка, как скажите, — устало прошамкала повитуха. — Но дальше ждать невозможно. Будем выдавливать мокрыми холстинами, а потом, если понадобится и взрежем. Помогайте нам своими молитвами и будьте неподалеку.
В самый сумеречный час, «в час звездного сияния», половине четвертого утра 5 декабря, когда один век, готов был сменить другой Малка, дочь убиенного от рук великой княгини Ольги царя Мала родила от Святослава Игоревича крошечного мальчика. Он был совершенно синий, и когда дитя первый раз закричало, этот слабый писк услышала только нянька и повитуха. Бывшая опальная ключница княгини была без сознания. На то, что она еще жива, указывал только сумасшедший стук её сердца, готового протолкнуться сквозь ребра и выскочить из груди.
Княгиня Ольга спокойно спала на своей походной постели и еще не проснулась, просто поняла шестым чувством, что ее кровь будет жить в Яви, что род Рюрика не пресечется, а вполне возможно, в далеком будущем ее мечты обязательно воплотят ее потомки. Белянка словно тень вошла в комнату знаком показала, что все хорошо, а княгиня махнула рукой, поворочалась на кровати и вновь уснула, но успокоенная и довольная.
Согретый и укутанный новорожденный в бане кричал в полную силу своих легких, словно предвидел, что жизнь у него будет бурная.
Белянка набросила на себя еще один теплый плащ и быстрым шагом вернулась в баню. Там уже все было убрано, а ребенок лежал омытый и тихий.
— Слава тебе, Господи! Ребенок, он здоров? Малка жива? Они выживут? — распахнув двери, ворвалась в мыльню наперсница Ольги.
— Разумеется, княжич здоров и не собирается умирать, — широко улыбнулась повитуха. По ней было видно, что выполнив удачно свою работу, она могла рассчитывать на то, что будет обеспечена до конца своей жизни. — Дайте-ка нам всем квасу или пива, а еще лучше красного вина.
— Я сейчас распоряжусь! — заторопилась сияющая Белянка.
— Ребенок… Где ребенок? — прохрипела Малка, медленно возвращаясь в сознание. Её белки глаз были красными, а ноги синими от веревок. На животе лежала огромная глыба льда, которая таяла от жары в мыльне. Струйки воды стекали по голому животу и ногам. Льняная тряпица под роженицей была вся в крови.
— У вас чудесный сын. Все плохое уже позади, — ангельский голос няньки, был способен разогнать любые тревоги.
— Дайте его мне… Я должна… убедиться…
Белянка сама взяла ребенка и положила обтертого и укутанного младенца рядом с матерью. Малка приложила младенца к груди. Сиделка присела на корточки возле новорожденного и в порыве нежности поцеловала мальчика в лобик.
— Так, ну все, насмотрелись и честь надобно знать, я его забираю.
—Куда? — прошептала мать.
— По правде говоря, я пока не знаю, как решит княгиня, но ему однозначно лучше будет в княжеских палатах, чем в этом богом забытом месте.
— Он весь багрово-синий, вы этого не видите? Он нуждается во мне!
— Синее лицо — оттого, что ты его чуть не задушила своими истериками,- строго сказала Белянка,- он чуть не задохнулся. Но теперь, видишь, уже розовеет. А волосики светлые и немного вьются, как у покойного князя Олега. Когда подрастет, будет похож на своего деда! Кстати, имя ты уже приготовила?
— Я хотела назвать его Малом, но знаю, что княгиня не позволит, пусть будет Владимиром – владеющий миром! - неуверенно прошептала Малка и отвернулась. По ее щеке скатилась крупная слеза.
—Не плачь, детка,- сердце Белянки сжалось,- я попрошу за тебя, возможно княгиня будет к тебе добра и позволит быть рядом с сыночком, но ты должна понимать, что так вести, как ты вела с ней этой ночью - непозволительно!
— Передайте княгине, что я прошу прощения, только пусть оставит мне сына! — только и смогла прошептать бедная ключница.
— Ольга милостива, возможно, оставит. А пока поправляйся,- Белянка провела теплой рукой по голове юной матери, внимательно посмотрела на нее, отметив, что это худенькое существо, в сущности, еще ребенок, ей и 15 не исполнилось...
Наперсница княгини Ольги бережно взяла младенца, укутала в свой плащ и исчезла в темноте раннего зимнего утра.
— Хорошо, что мы живем в нынешнее время, дочка, зашамкала повитуха, за те слова, что ты сказывала этой ночью, раньше на кол сажали или в мерзлую землю по шею закапывали, а нынче… Княгиня Ольга добра буде, если разрешит нам с тобой жить тут, в ее поместье.
Малка тихо плакала, а капельки молока, словно жемчужины, катились по ее груди.
Белянка бережно несла теплый сверток с дремлющим младенцем, который ведать не ведал о том, что живет в Яви на грешной земле первый день из отпущенных ему лет. Не знал еще этот малыш, что ждут его великие дела, что оставит он яркий, словно луч солнца, след в истории Руси. Сейчас он спал и видел яркие сны еще из иной реальности, но был он послан Правью не просто так. Колесо запущено, Боги решились!
Больше читать тут:
Огромная благодарность, что дочитали. Пожалуйста, не пожалейте лайк.