Неоднократно рассказывал я про свои слишком реалистичные и оттого необычные сны. Казалось бы, алкоголь не употреблял давно, прочие психоактивные вещества вообще никогда, однако по ночам регулярно попадаю во всякую фантасмагорию. На этот раз стал я студентом медицинского вуза. Понятия не имею, зачем потребовалось повторное обучение. Но воспринимал я его как должное, без сомнений и удивлений. Кстати, сон меня не сделал юношей, возраст остался таким, как есть.
В аудитории, где царила очень дружеская, теплая атмосфера, преподаватель велела мне выучить и рассказать анатомию руки. Такое задание повергло меня в шок. Ведь нужно знать наизусть все анатомические составляющие: кости, мышцы, фасции, нервы, сосуды, сухожилия. Причём не только на русском, но и на латыни. В общем коллеги поймут. Передо мной лежал анатомический атлас, который вдруг кто-то умыкнул. Был и нет его. А как готовиться-то? Изо всех сил стал выуживать из глубин памяти хоть что-то дельное, но почему-то вспомнились только ладьевидная кость, да лучевая артерия.
Никогда ещё ваш покорный слуга не был так близко к провалу. Чёртов атлас никак не находился, я побежал в библиотеку и тут наступило пробуждение. Да, вот такова тяжкая студенческая доля. Пусть и виртуальная.
Погодное безобразие, похоже, перешло в хроническую стадию. Всё то же и оно же: унылая серость, ветер, холод. Но деваться некуда, на дачу ехать пришлось, ведь никто за нас дела не сделает. Впрочем, некомфортно было только поначалу. Дальше, подобно старым паровозам, мы потихоньку раскочегарились и заработали в полную силу, не обращая внимания на погоду.
Визит Фёдора, как всегда, оказался неожиданным. В отличие от нас, он работает на спирте. С утра пораньше, почти без прогрева заведётся и до ночи не останавливается. Вот и в этот раз от недостатка топлива Фёдор не страдал.
– Привет труженикам! Иваныч, срочно нужна твоя помощь! – озабоченно сказал он. – У Люси Волковой беда случилась!
– Что с ней такое? – спросил я.
– Не с ней, а с Тошкой.
– Пусть тогда к ветеринару обращается. А я-то при чём?
– Иваныч, погоди. Там дело страшное, вроде как бешенство. Ты же психиатр, к бешеным ездишь, знаешь, как и что.
– Я езжу не к бешеным, а к психически больным. Настоящего бешенства отродясь не видел, ни у людей, ни у животных.
– Иваныч, ну пойдём, хотя бы Люську успокоишь, а то она боится, сама не своя.
Ирина моя не выдержала:
– Эх, Федя, так и хочется дать тебе лопатой по башке! Ты прямо как лихо одноглазое! Только придёшь, сразу всё наперекосяк получается!
– Ириш, ты хочешь сказать, что это я разносчик бешенства?
– Ой, да что ты на этом бешенстве зациклился? Что, у собак нет других болезней? Ладно, пойдёмте тогда все вместе. Юру одного я с тобой не отпущу. Собака-то на нас не бросится?
– Да нет, не должен. Он далеко, у сортира.
Соседка Людмила, насмерть перепуганная, бледная, растрёпанная, стояла у своей калитки. Увидев нас троих, вооружённых лопатами и граблями, она сказала:
– Здравствуйте! Я так боюсь, не знаю, что и делать! У Тошки, наверно, бешенство!
– А что с ним происходит? – спросил я.
– Сначала просто ничего не ел и в дом не шёл, какой-то странный стал, рычал, как будто не узнавал. Утром смотрю, стоит и кусок кирпича грызёт. Я ему «Тошка, Тошенька, ты чего, перестань!». А он голову вниз опустил, оскалился и на меня исподлобья смотрит. Натуральный оборотень! А, да, у него слюна течёт! Скорей всего бешенство.
– Как же он заразился-то? Наверно кто-то укусил.
– Может, но я ничего не замечала.
Далее мы действовали подобно собровцам, проникшим в бандитское логово. Во двор вошли осторожно, крадучись, не издавая ни звука. Осмотрели всё вокруг самым тщательным образом, во все уголки заглянули, но собаки нигде не было. Стало понятно, что ушёл он через одну из дыр в ветхом заборе.
Тошка – пёс дворянской породы, рыжий с белыми пятнами. Лет пять назад, ещё совсем маленький, он сам пришёл к Людмиле неизвестно откуда. Чего греха таить, та сперва пыталась прогнать незваного гостя. К животным она относилась равнодушно и ни о каких четвероногих друзьях не помышляла. Однако Тошка никуда не ушёл и в конечном итоге покорил её сердце. Да это и немудрено, ведь такого умного, доброго, воспитанного пса днём с огнём не сыщешь.
Судя по всему, Тошка действительно заразился бешенством. От того, что он убежал, угроза не исчезла, а переместилась куда-то в другое место. Людмила предложила вызвать полицию, но зачем? Тошка мог находиться где угодно, включая лес. Не будут же полицейские проводить поисковую операцию с прочёсыванием местности. Поэтому, не теряя времени, я нашёл телефон государственной ветслужбы и обо всём сообщил. Выслушали меня довольно скептически, но всё равно обещали приехать.
Хотел я было вернуться к огородным делам, но Фёдор, как настоящий искуситель, словно между прочим, сказал:
– Иваныч, а ведь маслята пошли!
Эти, казалось бы, непримечательные слова, я воспринял как наркоман, которому посулили щедрую дозу.
– Ты сам ходил? – спросил я.
– Нет, Алик из деревни, он врать не будет. Иваныч, давай сходим, а? Уж не настолько и далеко, пройдём по соснячкам.
– Ладно, сейчас я только переоденусь.
– Иваныч, а металлоискатель у тебя здесь?
– Здесь, но везде трава разрослась, копать замучаешься.
– Ничего, не переживай, я сам понесу и копать буду!
Супруга моя отреагировала на наше решение, скажем так, неинтеллигентно:
– Ну … мать, Федя, я так и знала! Хочешь идти – иди куда хочешь, но зачем ты Юрку с собой тащишь? Ещё не хватало, чтоб на вас бешеная собака напала!
– Ириш, доверься мне, я опытный борец с бешенством! – уверил её Фёдор. – Только кто-нибудь взбесится, сразу меня зовут. А всё почему? Да потому что люди знают, что Фёдор – кремень, надёжный, как каменная стена! Мне хотели Героя присвоить, но я человек исключительной скромности, отказался. Не люблю почестей
– Трепло ты исключительное! – ответила Ирина. – Как поддашь, так начинаешь языком молотить и приключения искать. Всё, идите, только ненадолго. Федя, я тебя прошу только об одном: верни Юру таким, каким взял! Если ему хоть каплю нальёшь, сразу станешь персоной нон грата!
Одновременно искать грибы и спрятанные в земле ценности, сложновато. Шли мы по молодому сосняку, выросшему на давно заброшенном поле. Которое, кстати, есть на картах, начиная с XVIII века. В советское время оно принадлежало колхозу и всегда было живым. Бескрайнее золотое море хлебных колосьев, лучше всяких лозунгов внушало гордость за страну. А теперь же… Нет, воздержусь от сравнений и выводов, ибо ни к чему впустую сотрясать воздух.
Мы с Фёдором заранее распределили обязанности: я прозваниваю, он копает. Сперва проверяли все сигналы, но после бесконечных находок ржавого железного хлама, решили обращать внимание только на цветные. И вот, наконец, металлоискатель издал звонкий чистый звук. Фёдор стал азартно копать и выкопал сплошное разочарование: несколько кусков алюминиевой проволоки.
Тем временем, мы и про грибы не забывали. Маслята действительно попадались, но в несерьёзных количествах. Потом решили изменить маршрут и подобно разбойникам, выйти на большую дорогу в лесу. Впрочем, большой она была в стародавние времена, пока шоссе не построили. Только вступили на неё, сразу увидели тонкое трухлявое брёвнышко, поросшее малюсенькими летними опятами. Собирать их нужно аккуратно, иначе запросто передавишь. Вот поэтому и застряли мы минут на тридцать.
– Иваныч, смотри какая ель, ей лет двести, наверно! – сказал Фёдор. – Давай под ней поищем?
Да, ель действительно была огромной, с толстенным стволом, как будто из сказки.
– Давай, может под ней клад закопан?
И вправду металлоискатель издал прекрасный мелодичный сигнал.
– Федь, только ты не спеши, копай поаккуратней, чтоб не повредить, – попросил я.
Но вскоре выяснилось, что повреждать было нечего. Кладом оказались две водочных пробки с козырьком и пятачок семьдесят какого-то года. Всё стало понятно: советские граждане «уговорили» здесь пару бутылок беленькой и денежку потеряли.
Увлеклись мы, счёт времени потеряли, шли всё дальше, хотя находки и грибы больше не встречались. Однако Ирина проявила бдительность, позвонила и велела возвращаться. Нам ничего не оставалось, кроме как подчиниться. А по пути к дому мы решили пройти через незаросшую часть бывшего поля. В плане поиска оно было весьма перспективным, ведь за несколько веков там могло накопиться много интересных артефактов. Однако людей, увлечённых приборным поиском, огромное количество. Вряд ли они обошли стороной такое хорошее место.
Металлоискатель почти непрерывно гудел, указывая на чермет. Несколько раз выкопав всякую ржавую дрянь, мы решили проверять только цветные сигналы. Ближе к краю, недалеко от шоссе, нас посетила удача. Была она очень скромной, сокровищами не одарила, но всё-таки принесла неописуемую радость. Наконец-то появилась первая, сравнительно серьёзная находка: две копейки тысяча восемьсот какого-то года в плохоньком сохране. Чуть поодаль откопали погнутый медный нательный крестик. Реакцию Фёдора нужно было видеть. Он преисполнился таким восторгом, будто отыскал невиданные сокровища.
– Иваныч, это же антиквариат! Поищи в интернете, где можно продать?
– Федь, успокойся, вряд ли это продашь. Такой ерунды полным-полно.
– Да какая ерунда? – не хотел смиряться он. – Всё старинное денег стоит!
– Ладно, Федь, забирай, попытай удачу. Может рублей сто выручишь.
Ирина высказала недовольство нашим слишком долгим походом, но тут же смягчилась:
– Вы же оба дедушки, а ведёте себя как…
– Бабушки? – предположил я.
– Как дети малые! Хотя внуки поумней вас.
Очередная рабочая смена подоспела быстро. По дурацкой погодной традиции, утро выдалось холодным и серым. Почему-то народу на остановке собралось видимо-невидимо. «Мой» автобус, приехавший полупустым, вмиг оказался забитым под завязку. Так что на своей остановке еле продрался через спрессованные тела.
Только вышел из проходной во двор «скорой», как встретил главного фельдшера. Без халата и с расслабленно-довольным выражением лица, он выглядел совершенно непривычно.
– Приветствую, Андрей Ильич! У тебя сегодня вид какой-то неформальный!
– А всё, Юрий Иваныч, считай, кончились формальности. Сегодня последний денёк и гуд бай, «скорая»!
– И что, никаких торжественных проводов и слов благодарности?
– Ха, председатель профкома сказала, мол была у главного, просила, чтоб грамотой меня наградили за многолетний добросовестный труд. Говорит, еле упросила. Но мне одолжений не надо, пусть он эту грамоту в … себе засунет. Сейчас на конференции, наверно, будет Светку представлять.
– Как она, готова?
– Не знаю. Сначала по всей «скорой» трепалась, мол, Андрей Ильич всё запустил, кругом бардак, в стерилке и заправке штат заполнен, а работать некому. Но я её спустил с небес на землю. Как раз Новикова, дезинфектор, ушла на больничный, я и сказал: «Давай срочно ищи замену. Машины сами по себе не отмоются». Она и растерялась: «А где я её найду?». Не знаю, говорю, ты возмущаешься, что я работать разучился, ничего у меня не получается. Вот и покажи на личном примере, как надо действовать. Тут она и сникла.
– Но вообще, Андрей Ильич, на твою должность надо было назначить кого-то из старших фельдшеров, у них хоть какой-то административный опыт есть.
– Юрий Иваныч, теперь мне всё это абсолютно пофиг. Пусть что хотят делают.
Нда, главный врач крайне непорядочно отнёсся к Андрею Ильичу. Бесспорно, в последнее время тот действительно стал плохо справляться, выдохся и настало время с ним расстаться. Но ведь раньше-то он трудился на совесть, огромную нагрузку на себе тянул, не имел никаких нареканий. Поэтому расставание можно было сделать добрым, чтоб человек не чувствовал себя отторгнутым, чтоб не мучила его обида.
На конференции, окончив доклад, старший врач сообщил:
– У нас возникла проблема с Парфёновой и Гусевой. Они отказались выходить на подработки. Значит на следующую смену будет на одну бригаду меньше. Может как-то на них повлияете?
– Нет, Кирилл Евгеньевич, не повлияем. Они написали заявления и теперь будут работать только на ставку, – объяснила начмед Надежда Юрьевна.
– А как же производственная необходимость? Я вот давно на полторы ставки работаю и ничего.
– Кирилл Евгеньевич, не мешайте всё в одну кучу, не путайте. Производственная необходимость – это что-то непредвиденное, из ряда вон выходящее: авария, катастрофа и тэ дэ и тэ пэ. А здесь речь идёт об обычном совместительстве. Как мы можем кого-то заставить? О, Юрий Иваныч, кстати, завтра вы опять на кладбище дежурите! – переключилась она на меня.
– А что там за мероприятие? – спросил я.
– Радоница. Опять народу будет много. В восемь вы должны быть на месте.
Нет, я не против подработок, но хотя бы спросили меня ради приличия, мол, сможете ли? Но всё-таки возмущаться не стал и согласился.
Спустившись в «телевизионку», встретился с собравшимся домой Анцыферовым:
– Иваныч, пока не забыл, готовьтесь ехать сегодня к Забродину. Он опять с катушек слетел. Вчера вечером отца с дубиной гонял, голову ему разбил. Мы и менты приехали, а этот <член смотался> куда-то.
– А чего нам готовиться? Пусть полиция его крутит, браслеты надевает и сопровождает в стационар.
Александр Забродин, возрастом за сорок, страдает органическим поражением головного мозга и эпилепсией. Каждый его психоз – настоящая феерия, никого не оставляющая равнодушными. Любит он, вооружившись чем-нибудь смертоубийственным, показать благодарным зрителям Кузькину мать. В общем, тамада весёлый и конкурсы у него интересные.
Первый вызов был в отдел полиции к женщине восьмидесяти под вопросом лет, которая «ничего не помнит». Всё тут было ясно заранее: очередная «потеряшка».
Дежурный рассказал подробности появления у них бабули:
– Она в тридцать первую школу явилась и говорит: «Я на выборы пришла!» Охранник стал прогонять, а та ни в какую, рвётся и всё. Ну он «тревожку» нажал, её сюда и доставили.
– Личность установили?
– Нет, она без документов, без телефона, о себе ничего не говорит. Прокинули её по «Папилону», ничего нет. А ещё прикол такой! Спрашиваем: «У вас документы есть?». Она: «Да, вот паспорт!». Из сумки вынула Устав КПСС и показывает!
Бабуля сидела на скамеечке, смотрела по сторонам и что-то тихонько говорила. Её одежда соответствовала сезону, была опрятной, непотрёпанной. Так что бабулечка не выглядела брошенной и асоциальной.
– Здравствуйте! Давайте познакомимся. Вас как зовут?
– Вера Георгиевна. Она недавно замуж вышла, вы на свадьбе-то были, да? А теперь они, наверно, в Свердловск переедут.
– Погодите. Вера Георгиевна это вы или нет?
– Знаете, я всегда только за правду и справедливость! Выскажу так, что только держись!
– Давайте ещё раз: как вас зовут? У вас в паспорте что написано?
– Дык вот у он меня, смотрите, – сказала она и достала из сумки Устав КПСС.
– Хорошо, сколько вам лет?
– Сколько… Я с семьдесят пятого. Это значит сколько? Наверно сорок.
– А где вы живёте?
– На Песочной.
К сожалению, этой улицы лет пятьдесят, как не существует. На её месте построили промышленное предприятие, которое теперь заброшено.
– Ну ладно, знаете, какое сегодня число?
– Ой, я что-то и не посмотрела…
– А месяц какой?
– Октябрь.
– Ну как же, вон, посмотрите, листочки на деревьях свежие, зелёные!
– Да, мы за земляникой только в Савельево ездим…
– А зачем вы сегодня в школу приходили?
– Зачем?
– Это я спрашиваю, зачем?
– Ой, ужас какой… Надо милицию вызывать!
Всё тут было ясно с самого начала. Деменция – она и в Африке деменция. Такие больные нуждаются не столько в лечении, сколько в присмотре и заботе. Уверен, что у пациентки всё это было, вот только не доглядели родственники. Однако не стану высказывать ни нравоучений, ни осуждений. Нет у меня на это морального права, поскольку никогда не приходилось бывать на их месте.
После освобождения велели двигаться в сторону «скорой». Психиатрический стационар, из которого мы возвращались, находится за городом. По обеим сторонам шоссе находится лес, до цивилизации далековато, поэтому никаких вызовов не ожидали. Однако всё вышло по-другому. На поле неподалёку ждал парашютист с травмами ног. К счастью, на обочине нас встречали двое парней в камуфляже без знаков различия.
– Вы военные, что ли? – спросил я.
– Не, мы из аэроклуба. Товарищ неудачно приземлился, ноги поломал конкретно.
– Он первый раз прыгал?
– Да, первый. И походу последний. Мы хотели сами его увезти, но чёт боязно стало.
Пострадавший лежал на земле и в буквальном смысле имел бледный вид.
– Что вас беспокоит? – спросил я.
– Ноги, ноги… Вон, сами смотрите, – вымученно ответил он.
Чтоб дополнительно не травмировать и не усугублять шок, решили осмотреть и оказать помощь сразу на месте. Когда сняли с него обувь и безжалостно разрезали штаны, диагноз обозначился сразу. Справа был открытый надлодыжечный перелом большеберцовой кости, слева – под вопросом закрытый перелом обеих лодыжек, наружной и внутренней, плюс повреждение связок коленного сустава.
Пострадавшего обезболили наркотиком, наложили шины, капельницу зарядили и только после этого загрузили в машину.
– Первый раз, да? – спросил его фельдшер Герман.
– Да… Эх я и дурак, блииин… Наслушался, повёлся… Деньги заплатил…
Прекратили мы все расспросы, ведь человеку и без того было плохо. После этого увезли в травматологию. Скорей всего, приземляясь, пострадавший допустил ошибку. Но в этой теме я абсолютнейший бестолочь, а потому не стану никого смешить своими дилетантскими рассуждениями.
Далее нас вызвали к женщине пятидесяти пяти лет с якобы острым нарушением мозгового кровообращения. Совсем рядом с адресом находилась вторая подстанция, но скорей всего, без бригад. Тем не менее, я связался по рации с диспетчером и всё выяснил. Оказалось, что из-за отключённого электричества, подстанция закрыта, как минимум, до вечера.
Открыл нам молодой человек с лицом, не обезображенным интеллектом.
– Вы чё, ё, двести метров полчаса ехали? – выпучив глаза, возмутился он.
– Нет, мы не с подстанции приехали, а вообще из другого места, – спокойно ответил я.
– Из какого? Из Москвы, что ли?
– Уважаемый, давай по делу! – сказал Герман. – К кому нас вызвали?
– К матери.
Больная, очень полная женщина с плохо осветлёнными волосами, лежала на кровати поверх цветастого лоскутного одеяла. В комнате царило непередаваемое амбре из перегара, табачного дыма и грязного тела.
– Что случилось? – спросил я.
– Я вся больная, мне нервничать вообще нельзя. А он меня сегодня довёл…
– Он, что ли? – спросил Герман, кивнув на стоявшего в дверях парня.
– Нет, вы что! Я про мужа говорю, а это сын, я только и живу ради него!
– Ладно, что вас сейчас беспокоит?
– Голова кружится и руки-ноги немеют, как иголками покалывает.
– Хронические болезни есть?
– Ой, целый букет. Диабет, хронический панкреатит, гипертония.
– Диабет на инсулине или на таблетках?
– На таблетках, но врачиха хочет на инсулин перевести.
– Инфаркты-инсульты были?
– Пока нет.
– Вы сегодня выпивали?
– Да, выпила стопочку, чтобы стресс снять.
Давление оказалось незначительно повышенным. А вот уровень глюкозы зашкалил аж за пятнадцать. Что касается инсульта, то его не было и в помине. Причиной нарушения чувствительности рук и ног, являлась полинейропатия – поражение периферических нервных волокон. В данном случае она вызвана сахарным диабетом, алкоголем и возможно атеросклерозом. Но если говорить объективно, то главная причина всех бед кроется в другом. У больной нет серьёзного настроя на лечение. Она собственноручно гробит своё здоровье и стремительно идёт к печальному финалу.
Увезли мы её в эндокринологию с гипергликемией. Что будет дальше, известно заранее. После выписки из стационара, свой образ жизни она не изменит и продолжит наплевательски относиться к лечению. При этом, конечно же, не обойдётся без ругани в адрес врачей, не желающих помочь.
После освобождения обед разрешили. Внезапно мне захотелось съесть большую пачку шоколадного пломбира. Да, именно большую, именно шоколадного, именно пломбира. Нарушив запрет, мы заехали в магазин, где я и совершил вожделенную покупку.
На «скорой» в первую очередь списал и восполнил истраченный наркотик, потом карточки сдал.
После обеда у меня возникло ощущение какой-то незавершённости. Никак не мог врубиться. Но пришёл наш водитель Владимир и положил передо мной мороженое:
– Иваныч, ну что ты за склеротик? – укоризненно сказал он. – Ещё б немного и оно бы растеклось по всей кабине!
Мороженое находилось на грани гибели, можно сказать, агонизировало. Переложил я его в тарелку и съел. Точней выхлебал столовой ложкой.
В этот раз наш послеобеденный отдых оказался скромным. Вызвала полиция к господину Забродину, о котором утром нас предупреждал Анцыферов. Ну и ладно, с полицией переживать не о чем.
Виновник торжества, одетый лишь в трусы, лежал на полу лицом вниз, с застегнутыми сзади наручниками. Как ни странно, в квартире никаких следов побоища не наблюдалось. Однако судя по разбитому носу одного из троих полицейских, Саня так просто не сдался.
– Что случилось-приключилось? – спросил я.
– Ну что, опять у него обострение! – ответил отец с перевязанной головой, стоявший на безопасном удалении. – Вон, сами видите, чего наделал! Как только череп-то не проломил! Сегодня пришёл, начал грозить, мол, сейчас завалю и на куски порежу. Я из квартиры выбежал, его запер и милицию вызвал.
– Это он вас? – спросил я полицейского с разбитым носом.
– Да, не знаю, сломал – не сломал. Но крови уже нет, – ответил он.
Тем временем, Саша повернулся на бок и зло прорычал:
– Сними наручники, э! Ты чё, глумишься, что ли? Больно, <распутная женщина>! Где двадцать тысяч? Где, <самка собаки>, двадцать тысяч? Давай сюда, я сказал!
– Сань, ты о чём говоришь? Какие двадцать тысяч? – спросил я.
– Такие! Он их <жрицам любви> заплатил! Я ему … отрежу и башку!
– Саша, успокойся, ты что ерунду-то городишь? – обратился к нему отец. – Тебе приснилось, что ли?
– Ну, <самка собаки>, ща я тебя успокою! – не утихал тот. – Ты чё, бандитов на меня натравил? Думаешь я ваши базары не слышу?
– Саша, сейчас тебя поднимут, одевайся и в больницу поедем, – сказал я ему.
– Иди сам одевайся, старый <гомосексуалист>! – ответил он и попытался достать меня ногой.
– Ну тогда прямо так поедешь.
Если опустить подробности, госпитализация получилась сложной. Спасибо полицейским, которые не только сопроводили больного, но и в стационаре помогли положить его на вязки.
Как я уже сказал в начале очерка, Александр страдает органическим поражением головного мозга и эпилепсией. Он долгое время профессионально занимался боксом и алкоголизмом. Потом со всем этим завязал. Но, черепно-мозговые травмы в совокупности с токсическим воздействием, оставили свой неизгладимый след. Теперь от лечения можно ждать лишь временного незначительного улучшения.
Освободившись, получили вызов к мужчине пятидесяти двух лет с психозом. И этот больной нам был хорошо знаком. Он давно страдает алкогольным галлюцинозом, но в отличие от Саши с предыдущего вызова, ведёт себя мирно. О нём я уже рассказывал в каком-то из очерков.
Открыла нам мать, сильно постаревшая и подряхлевшая. Нет тут ничего удивительного, совместное проживание с психически больным, здоровья и молодости не прибавляет.
– Что случилось? – спросил я.
– Вы знаете, его «голоса» сильно мучают.
– Хм, так они его давно мучают.
– Нет-нет, сейчас хуже стало. Он теперь с ножом не расстаётся, в носке прячет. Думает я не вижу.
– Тааак, а когда нас вызывали, про нож говорили?
– Нет, он же ни на кого не бросается.
– Какая разница, бросается – не бросается, вы обязаны сказать! Всё, теперь будем к вам приезжать только с полицией. Чем он сейчас занимается?
– Сидит, телевизор смотрит.
Мы осторожно подошли к открытой двери и заглянули. Больной действительно сидел на диване, тупо глядя перед собой. Герман с Виталием быстро к нему подошли, досмотрели, но ничего криминального не нашли. Нож оказался под подушкой. Был он небольшой, но прочный, способный стать орудием преступления. При этом больной вёл себя совершенно спокойно.
– Ну и зачем тебе нож? – спросил я.
– А <фигли> они до меня <докопались>? Я их трогаю, что ли?
– Ты про кого говоришь?
– Я не знаю, их <до фига>, целая банда.
– Ты их только слышишь или ещё и видишь?
– Слышу.
– Откуда они говорят?
– Где-то рядом со мной.
– А кто они такие?
– Да <фиг> знает, я не спрашивал.
– Что они тебе говорят?
– Что меня в <нецензурное название извращённого полового акта>, «петухом» сделают.
– Как ты думаешь, эти голоса есть на самом деле или кажутся?
– Ничего не кажется. Я пока не глухой.
– Ты сейчас выпиваешь?
– Ну да, помаленьку. Я никуда не хожу, мне мамка приносит.
В отличие от делирия, алкогольный галлюциноз – хроническое заболевание. Галлюцинации практически всегда слуховые, критики к ним нет. Как правило, больные «слышат» в свой адрес оскорбления, угрозы и прочие неприятные вещи. Но бывает, что голоса разделяются на ругательные и хвалебные.
Это заболевание крайне сложно поддаётся лечению. Но если пациент не отказывается от алкоголя, то на положительный эффект рассчитывать нечего.
Дальше поехали мы дежурить на взрыв и пожар в гараже.
Приехали на окраину города в старый гаражный кооператив, ну или как он там сейчас называется. Въезд был перекрыт полицейскими, и мы не могли видеть происходящее. Но Следственный комитет, а также передвижные взрывотехническая и криминалистическая лаборатории, вряд ли бы приехали на банальный пожар.
Прошло минут двадцать и вдруг к нам подошёл полицейский. Поначалу решили, что нам хотят даровать свободу, но всё оказалось по-другому.
– Мужики, дайте что-нибудь от зуба, а? – страдальчески попросил он. – Болит, блин, терпеть невозможно!
– А давайте мы вас лучше уколем? – предложил я. – К***рол животворящий чудеса творит!
– Конечно, давайте!
Уж не знаю, от инъекции или самовнушения, боль прошла быстро.
– Что там случилось? – спросил я, раздираемый любопытством.
– Один <чудак> гранату взорвал.
– Специально, что ли?
– Нет, вроде как играл, крутил-вертел. Их там двое было. У корешка реакция хорошая оказалась, сразу выбежал, а этот наглухо, в мясо. Ну а чего, Ф-1 – не шутка!
Отпустили нас минут через тридцать, после чего было велено возвращаться на «скорую». Психология любителей всяких взрывающихся «игрушек» не поддаётся пониманию. На кой чёрт, спрашивается, нужна граната в личном пользовании? Что с ней делать? Ведь в лучшем случае попадёшь под уголовную ответственность, а худший даже представлять не хочется. Однако непобедима и несокрушима людская глупость. Никакая взрывчатка её не одолеет.
Вот на этом и завершилась моя смена. А вчера я вновь дежурил на кладбище. Только позвольте рассказать об этом в следующем очерке, когда буду свежим и отдохнувшим.
Все имена и фамилии изменены