Согласитесь, звучит достаточно громко / пафосно / авторитетно (можете подставить свое). Но обо всем по порядку.
Начну издалека: существует целая школа композитора Николая Андреевича Римского-Корсакова. Нет, это не конкретное здание, хотя таких довольно много. В одной я даже работаю (обязательно в следующий раз расскажу про нашу школу, она очень красивая и с богатой историей). Это круг его учеников, в котором не менее 200 имен. Сохранилось много фотографий.
Школу Римского-Корсакова часто считают петербургской школой, так как здесь и работал Николай Андреевич. В противовес в те же годы сложилась школа П. И. Чайковского, который после учебы в Петербургской консерватории был приглашен преподавать в Москве. Оба композитора преподавали сходные предметы, писали по ним учебники, выпустили много практикующих композиторов и теоретиков.
Н. А. Римский-Корсаков пришел преподавать в Санкт-Петербургскую консерваторию в 1871 году, когда ему было 27 лет. К этому времени он занимался музыкой в кружке "Могучая кучка", где музыкант и дирижер Балакирев собрал близких себе четырех творческих деятелей (Мусоргского, Римского-Корсакова, Кюи и Бородина), чтобы писать много новой музыки. С успехом прошли премьеры оркестровых сочинений Римского-Корсакова, сыграли его Первую симфонию. О себе Римской-Корсаков оставил отличную книгу "Летопись моей музыкальной жизни", где он написал:
Музыкальная моя жизнь раздваивалась: в одной половине, в кружке Балакирева, меня считали композиторским талантом, плохим пианистом или вовсе не пианистом, милым и недалеким офицериком; в другой половине, между знакомыми и родными семейства Воина Андреевича [старший брат], я был морской офицер, дилетант, прекрасно играющий на фортепиано и знаток серьезной музыки, между прочим, что-то сочиняющий. По вечерам в воскресенье, когда у брата собирались родственники ... я играл им для танцев кадрили из «Прекрасной Елены» или «Марты» собственного изделия... У приятеля брата П.И.Величковского играл с его дочерьми в 4 руки... Обо всех этих подвигах Балакирев и его кружок не имели понятия; я тщательно от них скрывал эту мою дилетантскую деятельность.
Работа в консерватории позволила Римскому-Корсакову выйти на новый уровень. Он стал усердно заниматься, чтобы стать профессиональным музыкантом. Ведь его позвали сразу стать профессором по классам сочинения, инструментовки и оркестра. Интересно прочитать, как спустя долгие годы композитор оценивает свои первые годы преподавания:
Если б я хоть капельку поучился, если б я хоть на капельку знал более, чем знал в действительности, то для меня было бы ясно, что я не могу и не имею права взяться за предложенное мне дело, что пойти в профессора было бы с моей стороны и глупо, и недобросовестно. Но я — автор „Садко“, „Антара“ [сочинения для оркестра] и „Псковитянки“ [первая опера] — я был дилетант, я ничего не знал.
В этом я сознаюсь и откровенно свидетельствую об этом перед всеми. Я не только не в состоянии был гармонизировать прилично хорал, не писал никогда в жизни ни одного контрапункта, имел самое смутное понятие о строении фуги, но я не знал даже названий увеличенных и уменьшенных интервалов, аккордов, кроме основного трезвучия, доминанты и уменьшенного септаккорда; термины: секстаккорд и квартсекстаккорд мне были неизвестны. В сочинениях же своих я стремился к правильности голосоведения и достигал его инстинктивно и по слуху, правильности орфографии и достигал тоже инстинктивно. Понятия о музыкальных формах у меня были тоже смутны, в особенности о формах рондо. Я, инструментовавший свои сочинения довольно колоритно, не имел надлежащих сведений о технике смычковых, о действительных, на практике употребительных строях валторн, труб и тромбонов. О дирижерском деле я, никогда в жизни не дирижировавший оркестром, даже никогда в жизни не разучивший ни одного хора, конечно, не имел понятия.
Давайте послушаем симфоническую картину "Садко". Это произведение раннего периода творчества Римского-Корсакова, как и многие другие, показывает его удивительный талант к оркестровым эффектам программной музыки (образ моря, волшебное). С другой стороны, композитор хотел узнавать новое, учиться, он часто редактировал свои сочинения по 2-3 раза (например, к своей первой опере "Псковитянка" Римский-Корсаков обращался почти до конца жизни).
В связи со своим педагогическим становлением Римский-Корсаков рассуждает в своей "Летописи" о гармонии между творческим процессом (как актом, возникающим от природных способностей) и музыкальным обучением. Важно ли теоретическое образование для композитора, для исполнителя? Что нужнее: услышать или уметь правильно назвать форму или аккорд? Читайте:
Быть может, возразят, что все перечисленные недостававшие мне сведения вовсе были ненужны для композитора <...>, и что самый факт существования „Садко“ и „Антара“ доказывает ненужность этих сведений. Конечно, важнее слышать и угадывать интервал или аккорд, чем знать, как он называется, тем более что выучить названия их можно в один день, если бы то понадобилось... Конечно, интереснее сочинить „Антара“ или „Садко“, чем уметь гармонизировать протестантский хорал или писать четырехголосные контрапункты, нужные, по-видимому, только одним органистам. ... отсутствие гармонической и контрапунктической техники вскоре после сочинения „Псковитянки“ сказалось остановкою моей сочинительской фантазии, в основу которой стали входить все одни и те же заезженные уже мною приемы, только развитие этой техники, к которой я обратился, дало возможность новым, живым струям влиться в мое творчество и развязало мне руки для дальнейшей сочинительской деятельности.
А дальше несколько (вредных) советов для меня и других начинающих педагогов:
Взявшись руководить консерваторскими учениками, пришлось притворяться, что все, мол, что следует, знаешь, что понимаешь толк в их задачах. Приходилось отделываться общими замечаниями, в чем помогали личный вкус, способность к форме, понимание оркестрового колорита и некоторая опытность в общей композиторской практике, а самому хватать на лету сведения от учеников. В оркестровом же классе пришлось призвать на помощь возможное самообладание. Мне помогало то, что никто из учеников моих на первых порах не мог себе представить, чтобы я ничего не знал, а к тому времени, когда они могли начать меня раскусывать, я уже кое-чему понаучился.
Достаточно быстро вокруг Римского-Корсакова стал складываться кружок его учеников-единомышленников. Главными из них были А. К. Лядов и А. К. Глазунов, которые стали преподавать вместе со своим учителем. У них учился композитор С. С. Прокофьев, о котором я недавно писала:
Римский-Корсаков собирал вокруг себя много исполнителей, композиторов и любителей музыки. Они проводили музыкальные вечера по пятницам, планировали концерты, рассуждали об искусстве, формировали вкусы. знакомились с московскими музыкантами (например, с пианистом и композитором А. Н. Скрябиным). Образование этого кружка продолжило традицию "Могучей кучки", но и расширило границы по числу участников, их творческим устремлениям. Называться этот союз стал "Беляевским кружком" по фамилии Митрофана Петровича Беляева, в доме которого организовывались музыкальные собрания. Он был лесопромышленником, не занимался музыкой, но очень ее любил, поэтому давал премии молодым композиторам, открыл нотное издательство, курировал симфонические и камерные концерты.
Римский-Корсаков оставался на посту профессора до конца жизни (более 30 лет). На юбилейном концерте в честь 25-летия преподавательской деятельности он отвечал на приветственные речи так: "незаслуженно поступив в консерваторию профессором, я вскоре стал одним из лучших ее учеников, — а может быть, и самым лучшим, — по тому количеству и ценности сведений, которые она мне дала".
Вы до сих пор не поняли, а при чем тут я? Пора. Рассказываю.
Во-первых. Я выпускница Санкт-Петербургской консерватории (2021).
Практически все профессора консерватории продолжают линию своих педагогов, которые учились у учеников Римского-Корсакова. У меня сложилась цепочка из шести звеньев. Как говорится, следите за руками.
- Моим научным руководителем был доцент кафедры теории музыки, кандидат искусствоведения Владимир Владимирович Горячих (выпускник нашей консерватории).
- Мой научный руководитель писал диссертацию под руководством доктора искусствоведения Екатерины Александровны Ручьевской. Вот здесь начнутся разветвления, так как она стала выпускницей Ленинградской консерватории 1949 года по двум направлениям: музыковед и композитор. Ручьевская один из лучших специалистов по анализу музыкальных произведений.
- Ее педагогом по классу композиции был Юрий Кочуров (его вокальному творчеству посвящена диссертация Ручьевской), который окончил консерваторию по классу В. В. Щербачёва (1931). Щербачев учился у Максимилиана Осеевича Штейнберга (сначала Ручьевская училась в его классе), который был одним из последних учеников Римского-Корсакова (1908), а после выпуска стал зятем композитора.
- Как музыковед Ручьевская училась у Сергея Николаевича Богоявленского. А он выпускник класса Х. С. Кушнарева, который учился на отделении теории композиции у А. М. Житомирского. Он учился в консерватории с 1901 до 1910 год, в том числе у Римского-Корсакова (инструментовка и сочинение), Лядова и Глазунова.
