Наутро решил Горазд пойти к Ждану, проведать Тихомира. Не давали ему эти дни покоя всякие разные мысли. Мечислав с ним пошел: о своих соображениях он пока никому не докладывал, но, что имеются они, было очевидно.
Поначалу дверь долго никто не отпирал. Это странным показалось Горазду. Стучали они громко, но отвечала им тишина. Тем не менее, Мечислав был уверен: хозяева сидят дома, ведь дым из трубы шел. Он подошел к окошку, заглянул в него, но ничего не увидел: окно было затянуто мутным бычьим пузырем, да еще изнутри занавешено тряпьем.
Наконец, в сенях послышались шаркающие шаги и дверь отпер Ждан.
- Чего вам, родимые? Чего стучитесь, шумом пугаете?
Мечислав ответил:
- Да не пугать мы вас пришли, а о здравии Тихомира справиться. Не слышно-не видно никого из вас на дворе вот уж два дня! Тревожно нам. Люди судачат, уж не помирает ли сын твой. Мы Малушу желаем привести.
- Не надобно, не надобно! – словно испугался Ждан.
- Скрываешь ты чего, не пойму? – изумился Горазд.
Он прошел в избу. За ним последовал Мечислав. В горнице горела лучина, царил полумрак. Было душно, пахло какой-то гарью от печки, словно топилась она не дровами, а сырой листвой или гнилушками.
Мужчины огляделись. Пришлось обождать пару минут, покуда глаза их не привыкли к темноте. Голуба с Авдотьей сидели в углу и в свете лучины перебирали какие-то ягоды. Тихомир так и лежал на лавке в беспамятстве, как пару дней назад, и поверх него была навалена куча тряпья. Горазд не выдержал:
- Что ж это вы, люди добрые, никак смерти ближнего ждете?
- Что ты, батюшка? – Авдотья в страхе закрыла рот рукой.
- Да посему видно, что Тишку вам совсем не жаль. Воздуха в избе свежего нет, дышать нечем. А он, бедолага, и так едва живой. Отчего ж за Малушей не сходила ты, мать?
Авдотья не отвечала, залившись слезами. Голуба притаилась, словно мышка. Ответил Ждан:
- Так мы, родимый, сами его на ноги поставим!
- Как же, поставите! Гляжу, ничего не поменялось у вас, а уж два дня прошло! Что с Тишкой? Погубите вы парня, помрет в лихорадке-то!
- Так… полегчало ему уже!
- Где ж полегчало-то?
Горазд подошел к окну и сорвал тряпки, которыми оно было занавешено. Слабый дневной свет пробился сквозь пленку бычьего пузыря и упал на лицо лежащего Тишки. Бледен он был или нет, полутьма не давала разглядеть. Но лицо его покрывала испарина.
Ждан торопливо подскочил к сыну:
- Спит он, спит! Мы для того окошко и занавесили, чтобы свет ему не мешал.
- Да здесь у вас и без того, точно в могиле, темно!
Мечислав не боялся высказывать свои мысли. Уверенными шагами подошел он к лежащему Тишке и сбросил с него гору тряпья на пол.
- Человеку дышать трудно! Что ж вы завалили его, беднягу! Он горит весь.
- Не трожь! Не трожь! – всполошился Ждан. – Холодно ему было, вот и закутали. Сами мы тут разберемся…
- Да видим мы, как вы тут разбираетесь! Покажи нам раны его: может, подсобим чем.
Горазд хотел было приподнять тулуп с ног Тихомира, но Ждан запретил:
- Что вы, крови не видали? Мало вам, никак? Оставьте сына моего!
Мечислав метнул быстрый взгляд на Горазда и резко сдернул тулуп прочь. Им открылась страшная картина: Тихомир лежал на лавке с окровавленными ногами, но более всего поражала страшная рана на левой ступне. Ступня почернела - то ли от запекшейся крови, то ли оттого, что плоть начала загнивать. Горазд в ужасе воскликнул:
- Господь милосердный! Что ж это такое?! В уме ли вы, он же помрет так! Раны-то у него гибельные!
Ждан, казалось, растерялся, не найдясь, что ответить. А Мечислав заметил:
- Гляди, Горазд, на другую ногу!
Он коснулся колена Тихомира, тот застонал, но глаз не открыл.
- Пойду за Малушей я, - сказал Горазд, - и слушать ничего не хочу! Помрет бедолага, на вашей совести это будет!
Он вышел из избы, а Мечислав остался, чтобы присмотреть за Жданом. Очень ему происходящее не нравилось, но более всего смущала страшная рана на ступне Тишки…
Авдотья тихо плакала в углу, Ждан не знал, куда деться. Мечислав пристально наблюдал за его метаниями, загородив собой Тишку. Наконец, он произнес:
- Не желаешь ли рассказать нам чего? Уж больно диковинным это все кажется. Точно ли сам себя сын твой покалечил? Так сильно, будто из схватки с кем вышел.
- Сам, сам, - торопливо отвечал Ждан, - а как же еще? Дрова-то рубил в темноте, покуда в лесу был, и попал по ноге…
- Это мы уже слыхали. Но нет веры словам твоим…
- Да как же, с кем ему драться-то? Один он в лесу был. Да заплутал…
- Ну, эту песню можешь не заводить. По всему видно: врешь ты.
Ждан затрясся:
- Я? Да почем ты знаешь? Чего мне врать-то? Я истории облыжные сочинять не обучен.
- Да как раз вот ты и твердишь облыжно, будто сам себе Тишка увечья нанес! Не верю я тебе. Мне чужие раны не впервой видать, сам не раз помереть мог. Потому меня не проведешь. А ну, говори, с кем дрался сын твой? Кто напал на него в лесу? Поди, сам себе сзади по ноге не мог ударить!
- Почему сзади-то? У него ступня поранена…
- Не доводи ты меня до греха!
Мечислав прижал мужика к стенке и собрался было выпытать всю правду, однако им помешали. В избу вошел Горазд с обеспокоенной Малушей. Травница держала в руках корзину с необходимыми снадобьями.
- Ну-ка, - сказала она, - разойдитесь! Надобно мне света больше, да место возле Тихомира. Выйдите-ка все мужики покамест прочь, мне помощи женщин достанет!
И Малуша занялась приготовлениями. Авдотья бросила на Ждана отчаянный взгляд, что не укрылось от пристального взора Мечислава. Невзирая на сопротивления, Ждан был вытолкан из избы Гораздом.
На дворе дружинный допрос свой продолжил. Ждан, видать, избрал себе в беседе путь отрицания, потому как начал открещиваться от всего и повторял:
- Не знаю я ничего, не ведаю! Что вам от меня надобно? Говорю, как на духу: пришел Тишка из леса под вечер, израненный. Чудом добрался до деревни. Уложили мы его, раны водой промыли, а он в беспамятство впал. Более ничего не известно мне… что вы душу-то вынимаете?! Мой сын, мое дело это!
- Да сын-то твой, - задумчиво отвечал Горазд, - а беда наша нынче общая. Оборотень по округе рыщет, нельзя в одиночку в лес соваться! Коли скрываешь ты что от нас, то напрасно!
- Хорош, хорош уже мучить меня! – отчаянно махал руками Ждан. – Дайте нам свое горе самим пережить! Не надобно нам чужой помощи…
Мечислав порывался было надавить на мужика, но Горазд сделал ему знак: оставь, мол, покамест. Не добьешься от него толку.
Меж тем Малуша из избы вышла. Вид у нее был задумчивый.
- Жив останется, - сказала она кратко, - а далее – как Господу будет угодно…
- Это как? – не понял Горазд. – Ходить, что ли, не сможет? Хромым станет?
Травница только покачала головой:
- Покамест трудно судить. Плохие раны у него, черные.
- Черные?
- Уж плоть гнить начала. Сами видали. Кабы не пришла я, дело б худо было. Но лихорадка ушла. Я снадобья Авдотье дала, какие нужно. Потом еще зайду.
Как только Малуша исчезла за воротами, Ждан опрометью бросился в дом. Мечислав с Гораздом прошли следом за ним.
Тихомир лежал на лавке, накрытый чистой холщовой рубахой. Ярко горела лучина. На столе стояли миски с какими-то снадобьями и лежали пучки сухих трав, с печи тянуло едким травяным отваром.
- Ну все, родимый, лежи, лежи! – засуетился Ждан. – Сейчас легче станет! Разойдутся все, никто мешать не будет.
За всем этим Горазд только сейчас осознал, что Ждан уж несколько дней как в здравом уме находится. Раньше, бывало, дня не проходило, чтоб к бражке не приложился. Неужто страх за сына так его отрезвил?
Они с Мечиславом решили идти восвояси, пообещав Ждану заглянуть наутро. И пригрозили, что, если он вздумает их не пускать, то на помощь они других мужиков призовут.
- Идите, идите, - приговаривал мужичонка, - мы уж тут сами как-нибудь. Тишке покой нужен. Завтра приходите.
- Нынче совет старейшин у нас, - сказал Горазд, - а ты жди утра: придем мы к вам поглядеть, что к чему.
Ждан замер было, а потом закивал, торопливо выпроваживая их из избы, и с облегчением запер дверь.
- Что думаешь об этом? – спросил дружинного Горазд.
Мечислав ответил не сразу:
- Есть у меня одно предположение, но покамест говорить об этом не буду.
- Отчего же? Чай, беда-то общая.
- Да боюсь я, ежели поведаю сейчас свои мысли, хуже будет. Мне понять бы, что к чему. А потом и вслух высказывать.
Горазд пожал плечами:
- Ну, дело хозяйское. Только решать что-то надобно. Оборотень ни сегодня-завтра объявится, что делать будем?
- На совете о том потолкуем. А мне бы мои соображения подкрепить надобно. И покамест ни одна живая душа знать о том не должна. Скажу только: ворота селения запереть следует, да побыстрее.
- Что так? Думаешь, нынче оборотень нападет?
- Ворота-то теперь и вовсе отпирать не надобно. Время лихое…
- И то верно, - согласился Горазд.
К вечеру собрались старейшины в избе Молчана. Думали совет держать, как поступать нынче надлежит. Вначале Горазд высказался, потом кое-кто еще. Дружно мужчины порешили ворота селения не отпирать даже днем, и определить человека, а лучше не одного, кто постоянно при воротах находиться будет.
Мечислав слушал покамест молча и хмурился, словно что-то его изнутри глодало. В самый разгар совета неожиданно раздался громкий стук в дверь.
- Кто там еще? – удивился Молчан. – Кого нелегкая принесла?
Горазд пошел отпирать. Какое-то нехорошее предчувствие закралось к нему в душу. Уж не случилось ли чего дома, думал он. Каково же было его недоумение, когда на пороге появился… Ждан.
Назад или Читать далее (Глава 16. Страшная исповедь)
#легендаоволколаке #оборотень #волколак #мистика #мистическаяповесть