Полчашки кофе, полбутерброда с сыром и полуживая — так я собиралась на прием к неврологу в тот день. Уже полгода все было наполовину: полурабочее состояние, полусон и, в целом, полужизнь.
Как дошла — не помню.
В воспоминаниях лишь добрая седая пожилая женщина-врач, которая, глядя на меня с сочувствием, спросила: “Что вас привело ко мне?” Я сидела на стуле собакой сутулой и все, на что у меня хватило сил — это начать рыдать в голос и причитать: “Я ТАК БОЛЬШЕ НЕ МОГУУУУ…. ПОМОГИТЕ МНЕЕЕЕ”.
Врач-невролог больше не задавала вопросов. Она встала, бережно взяла меня под локоток и повела меня куда-то. Я шла, обматываясь соплями, и думала, что меня выпроваживают из поликлиники за неприемлемое поведение. Но нет. Лифт поехал вверх, а не вниз. Любопытство перекрыло драму в моей голове, и я уже с интересом смотрела по сторонам, не понимая куда меня ведут. Может, из окна сразу выбросят? Было бы неплохо. Как раз поднялись на последний этаж здания.
“ПСИХОТЕРАПЕВТ” — успела я прочесть табличку на дверях, куда меня пинком под зад, шучу, все так же бережно провела невролог. “Это по вашей части”, — тихонько сказала врач.
За столом я увидела женщину средних лет. Больше ничего о ее внешности не помню. Из-за слез весь мир воспринимался, как картины импрессионистов. Я плакала, плакала, плакала, периодически повторяя, что так больше не может продолжаться. “У вас были с*ицидальные мысли?” — спросила психотерапевт. “Позавчера я сидела с аптечкой на полу и искала в ней, чем смогу себя уб*ть…” — честно призналась я. Терять было уже просто нечего.
Врач-психотерапевт дала мне тест “Шкала депрессии Бека”. Капая на бумажку слезами, я отвечала на душные и очевидные, как тогда казалось, вопросы. Отдала заполненный бланк врачу. Та внимательно посмотрела, посчитала, подняла на меня глаза и говорит: “А не хотели бы вы в больничке полежать? Восстановиться? Там есть чудесное отделение неврозов! Почти санаторий!”
“Я согласна на все. Только помогите мне”, — тогда я еще не понимала, на что соглашалась.
Психотерапевт сразу взяла телефон, вызвала бригаду и попросила подождать в коридоре. Я позвонила маме предупредить, что меня отправляют в больницу, и продолжала плакать. В принципе, мне можно было не ссать, потому что все вытекало из меня через глаза.
Два крупных дяди в бордовой форме вскоре появились в коридоре. Меня быстро оформили, забрали рюкзак с вещами и повели в машину скорой помощи. Внутри я заметила кресло с ремнями. Не теми, которые служат предметом, обеспечивающим безопасность пассажира. А с теми, которые обеспечивают безопасность сотрудников скорой. Да-да, ремни, которыми человека привязывают к креслу.
“Такая спокойная…За что тебя?” — сделав сомнительный комплимент моему состоянию и даже немного сочувствуя, медбрат усадил меня, слава Богу, на обычное кресло. Ну, как обычное. Такое, будто на лошади скачешь во время езды. Да так, что полбутерброда с сыром просились наружу.
По пути в больницу мы остановились у магазина. Один из дядей в бордовом метнулся в магазин и вернулся с Активилом (жидкий йогурт) и булками. Для них это был вкус обыденности. Моя же реальность в тот день была со вкусом слез и отчаяния.
Эта заметка не для прикола, а о проблеме диагностики депрессии в современной медицине. В следующий раз расскажу, через что пришлось пройти прежде, чем мне поставили диагноз.