Помню, как много лет назад литературный критик Павел Басинский сказал мне: «Сейчас, Лёва, хороший сериал по телевизору идёт — "Дальнобойщики". — «Почему же он хороший?» — удивился я. — «Воздуха много, — объяснил Басинский, — натурных съёмок. Всё почти происходит на природе, на местности».
Я тогда сразу его понял. «Родина – это пейзаж, а не натюрморт». Кто сказал? Я сказал. Вот поэтому в городах мало родины. Как-то в них не до неё. Но стоит горожанину выехать на природу...
...У него даже лицо проясняется.
(Я вообще-то искал фотографию Шойгу, но увидел эту – и полюбил. Не как положено любить её Каждому Гражданину, но как трудно не полюбить человеку, узнавшему это беззащитное выражение лица.)
Эх, берёзки, тополя – это всё моя земля, – начинает душа сочинять стихи на природе. А попробуй в городе? Эстакады, брандмауэры... Швабауэры...
Мой подземный переход! Как много в тебе людей! М-м-м...
Твой пол знаком мне до последнего плевочка! Ты дорог мне – и точка!
Нет, не то. Недаром Пушкин писал: "Петербург прихожая, Москва девичья, деревня же наш кабинет". И ещё Пушкин писал:
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья...
Я когда был в первый раз в Ясной Поляне, испытал там изменённое состояние сознания. Идёшь по лесу и вдруг понимаешь, что это лес в тебе, а не ты в лесу. Не понимаете?..
Когда мы говорим "моя родина" наше подсознание рисует схемку: родина (окружность), а в ней я (точка внутри окружности). А когда мы говорим "моя собственность", мы, наоборот, собственность вмещаем в себя. Говоря "моя квартира" мы её обволакиваем. Делаемся больше собственности.
И вот, шагая по Ясной Поляне, я вообразил себя Толстым. Вот лес, луг, речка – это твоё поместье, твоя собственность. И птицы в лесу. И рыбы в речке. И кузнечики в траве. И облака в небе... И... Я потом описал это изменённое состояние, теперь иногда вспоминаю о нём со смущением, но не без приятного чувства.
Но там я постеснялся не описал бывший при том великом ментальном и духовном событии забавный случай.
Я шёл через лес и думал: "Господи! Так вот с чем жил и что постоянно чувствовал Лев Толстой! Вот что наполняло его душу, когда он писал про Дуб Болконского и Небо над Аустерлицем! И я подошёл к дому Волхонского, рядом с которым на высоком берегу стоял, сурово покачиваясь с носков на пятки, литературный критик Павел Басинский.
– Паша, – говорю. – Я понял, как пишутся Большие романы. Если бы я тут жил сто лет назад, я бы тоже написал "Войну и мир". Потому что – смотри: стою, смотрю по сторонам и – вмещаю... Чувствую: моя трава, мои облака... Пруд – мой пруд, деревенька за прудом – моя деревенька, а в ней люди живут, крестьяне... И тоже мои, понимаешь? Как тут не написать?
Басинский строго посмотрел от меня красными от работы глазами и сказал:
– Лёва! Если бы ты жил тут сто лет назад, ты бы стоял сейчас во-о-он там, с той стороны пруда, смотрел бы оттуда снизу вверх и думал: "Мой барин"...
И все засмеялись.
