КАК Я СТАЛ РЫБАКОМ Часть 5
Сзади зашелестела трава, и раздался мальчишеский голос: Здравствуйте!
Я оглянулся Деревенский. Штаны какие-то смачно-синие, и чуть ниже колен. Рубашка полинявшая.Удилище цельное, сделанное из ветки, хлыстом. Смотрит, ехидно улыбается.
— Привет!
—А почему вы так близко от берега рыбачите?
Какой наглый! Какое ему дело? Сопляк!
Так надо! — ответил и отвернулся.
Мальчик прошел дальше.
Но мне стало стыдно. Потом я разозлился. Я ещё здесь, на рыбалке, буду кого-то стесняться! Где хочу— там и рыбачу! Но на поплавок я уже смотрел с отвращением. Казалось, он позорил меня...
Вдруг...
Он дернулся!.. Не может быть!.. Круг на воде! Еще!
Пошел вбок, утопая... Я потянул— и почувствовал на другом конце удочки чужую силу и волю... Это было несказанное ощущение! Тем более— первое...
Блестя серебряной чешуей, карась выскочил из воды, весь изгибаясь... И упал на траву... И забился, высоко подпрыгивая...
Я бросил удочку, дрожащими руками схватил его, боясь упустить в последний момент. Крючок, зацепившийся за губу, легко освободился. Какой большой! Вот бы взвесить...
Михалыч, а где судовешка?!-- победоносно
крикнул я.
Что, поймал что-нибудь?
Едва сдерживая восторг, я ответил пренебрежительно, как заправский рыбак:
Так... немножко!
— Ну, посади его на кукан пока! А я приеду — судовешку достану!
—Какой еще кукан? Михалыч, а в судовешку нельзя?
Ну, возьми в коляске. Только выложи, если что в ней есть.
Я подошел к мотоциклу, взял большой железный ящик с дверками, вытряхнул из него какие-то снасти, водворил туда своего первого карася и, вернувшись на берег, бережно положил судовешку в воду.
Потом закинул еще. Почти сразу клюнул еще один карась — немного поменьше. Этот сорвался с крючка уже на берегу и запрыгал по траве. К счастью, я успел его поймать прежде, чем он добрался до спасительной
кромки воды. Поместив и этого в судовешку, снова забросил удочку. Не клевало. И хотелось курить. Собрался было положить удилище в воду, но раздумал:
вдруг рыба испугается! И тут обратил внимание на рогульку, торчавшую из воды в полуметре от берега.
И еще на одну, но уже разветвлением вниз — на самом берегу. Догадался, для чего они, и положил в расщелину первой удилище, свой конец которого завел
под вторую, перевернутую. Осмотрелся. Да такими рогульками был утыкан весь берег! Значит, я не один здесь ловил.
Ну вот, можно и отдохнуть. Сел на изумрудную травку, достал сигарету и, прикурив, с наслаждением
затянулся. Все-таки рыбу ловить приятно!.. И такое ощущение! Первобытное... Михалыч был прав.
Серега! Смотри!— вдруг заорал он из своей
лодки.
Я оглянулся. По косогору к озеру быстро спускались коровы. Неужели сюда? Точно. Без всякого стеснения две буренки обошли меня справа и слева и зашли в воду по брюхо, взбучивая ил рядом с моим поплавком.
Наверх иди!— орал Михалыч, — Затопчут все.
Схватив удочку, я бросился к мотоциклу. Место нашего пикника, к счастью, оказалось неповрежденным, но коровы проходили совсем рядом, одна даже едва не наступила на нашу закуску.
— Пошли, пошли отсюда! Брысь! — заорал я, не зная, как к ним обращаться. Но те, как ни странно, поняли, и, покорно и молча, свернули в сторону. Один только бык прошел вдоль берега, грозно мыча и кося на меня красным глазом. Когда все коровы оказались в озере, кто по колено, кто по брюхо, появился с бичом в руках пастух, рядом с ним бежала собака. Я вздохнул: на сегодняшний вечер рыбалка, по-видимому, закончилась...
Немного погодя, когда стадо, напившись, ушло, а муть немного осела, я не удержался и закинул еще, но,поймал только одного карася и то— маленького...
Наконец, в сумерках зашлепали весла. Это возвращался Михалыч.
— Вот, смотри, — сказал я и открыл судовешку.
— Один — хороший, — равнодушно ответил старик и высыпал туда из своего садка десятка три карасей разной величины. Я вздохнул: мой первый трофей был навсегда похоронен под себе подобными. И в самом деле: как теперь отличить моего, еще невзвешенного, от чужих? Так проходит мирская слава...
А что, потом не клевало? —спросил Михалыч.
-Да почти нет— эти коровы...
— Ну, карась не очень-то их боится... Ты, наверное, не обмыл первого?
-Нет, не обмыл...
—Зря... Ну что же, пойдем обмоем...
Мы выпили, закусили. Я расслабился и подумал, что мы так и будем сидеть до темноты, а потому предложил пойти и набрать дров для костра.
Погоди, — возразил Потапыч, — надо еще морды поставить... Ты вот постой здесь да
посмотри, если что— крикнешь...
-А что смотреть?
Егерь. Он здесь дошлый. На мотоцикле
обычно ездит. Но может и на «Газике». Смотри.
Я остался, а Михалыч, вытащив из коляски мешок с чем-то круглым и какие-то желез-
ные прутья, спустился к озеру чуть поодаль, там, где под крутым берегом вдоль воды стеной возвышались кусты ивняка, так что его не было видно сверху.
А я стоял на проселке, проходившем вдоль озера, глядел на темно-синее небо, розовые облака, горящие в вышине на востоке, на уже побледневшую вечернюю зарю на западе и тонкий серпик молодого месяца над ней... И слушал тишину, нарушаемую лишь хором ля-
гушек, плеском воды, да еле слышным хрюканьем свиней на том берегу, на дальнем конце озера, где находился свинарник. Потом мне надоел этот дозор, и я спустился вниз, к Михалычу.
Снасть, которую он собирал, представляла собой сетчатый цилиндр диаметром сантиметров тридцать-сорок и длиною в метр, натянутый на три стальных обруча и распертый двумя железными прутьями, раздвоенными на конце. Внутри средний обруч был перетянут сетчатой перегородкой, а в крайних находились тоже сетчатые воронки, уходившие вглубь морды с небольшими отверстиями. Снаружи к морде был привязан шнур с куском пенопласта на другом конце, а внутрь, в два маленьких мешочка с обоих сторон переборки, Михалыч клал куски черного хлеба.
И этим... этим ловят рыбу? — удивился я.
—Этим... ловят рыбу!— подтвердил Михалыч.
А... как же?
Очень просто. Карась заходит внутрь за хлебом, а выйти не может...
Почему не может? Как вошел — так и вышел.
Может, потому, что он институтов не кончал,
а? — съязвил старик.
Нет, серьезно?
А если серьезно, то в темноте он не видит выхода и остается внутри. Конечно, днем-то он уйдет, но если проверить морду до рассвета, он весь там будет.
Но и днем заходит, а выйти не успевает, поэтому даже днем ловится, правда, немного... Ну и вдобавок, часто застревает в сетке изнутри, когда хочет удрать... Ну,
увидишь завтра! А теперь отнеси их к лодке!
Забравшись в лодку, Михалыч с двумя мордами на борту поплыл по озеру и сбросил их у стены тростника. Белые пенопластовые поплавки остались на поверхности, обозначая места постановки. Когда он вернулся, я положил в лодку две оставшиеся. На этот раз Михалыч направился к ближнему концу озера и бросил их прямо в ковер кувшинок.
— А где же нам дрова взять? — спросил я, когда он вернулся.
—Да... дров здесь мало... Ты вон сходи в ту сторону, там в овраге найдешь что-нибудь...
Я отправился в указанном направлении и убедился, что озеро вовсе не кончалось за нашей стоянкой, а переходило в заросшую с обеих сторон густым ивняком и деревьями протоку, сплошь покрытую светло-зеленой тиной. Топор тут не пригодился. Сухие ветви,
даже большие, удобнее было ломать руками. Потом, сунув их комли под мышки, я тащил их волоком к мотоциклу.
Звезды уже высыпали на почерневший небосвод, когда я попробовал разжечь костер. Неудачно. Уже извел тьму спичек, но... Яркий огонь вспыхивал, усиливался, а потом гас...
Когда разгорится — можешь, что хочешь в костер класть, глядя на мои мучения, заметил Михалыч,а на растопку годятся только сухие веточки и пожухлая трава. Все это обложи шалашиком, также из сухих веток,но потолще ,а потом можно уже обкладывать все это, как бы в виде колодца, уже любыми дровами,даже полусырыми, только наломай их...
-Михалыч,ты бы лучше помог,чем советовать. Советовать каждый может! Я и не заметил, как перешёл со стариком на ты. Впрочем, он не возражал... Кряхтя, он поднялся, подошел к мотоциклу и вскоре вернулся с тряпочкой, смоченной в бензине.
Костер запылал... Тут же ночь расступилась, на душе повеселело...
Хорошо лежать на зелёной травке на склоне у играющего языками пламени костра и смотреть ввысь, вслед улетающим в черноту ночи искрам,на освещенные призрачным, то ярким, то тусклым светом высокие ветви раскидистого столетнего тополя...
Кажется , можно бесконечно смотреть на синеющий яркими и тусклыми звездами небосвод, словно перечеркнутый пополам неровным туманным поясом Млечного Пути — его не увидеть в подсвеченном электрическими огнями небе города— и слушать шум листвы, шелест камыша, плеск воды, будящий воображение,и заставляющий думать о Большой Рыбе, которой в этом
надеешься когда-нибудь поймать... Все это было бы хорошо... если бы не комары, — посетовал я.
-Да где ты видишь комаров? Удивился Михалыч.
-Я их не вижу. Я их слышу. Так и зудят над ухом...И кусают, между прочим!
-Меня не кусают.
-Может,я вкуснее...или посвежее.
-Вот,-старик поднялся и протянул мне стеклянный флакон, вроде одеколона,-"Тайга". Помажься — отстанут.
Комары и в правду отстали. Запах был специфический. Но я скоро к нему привык, и он навсегда стал для меня запахом рыбалки.
-Ну что , пора укладыватся., пробормотал Михалыч,-завтра вставать часа в четыре ! Он взглянул на светящиеся стрелки циферблата своих часов, потом сунул в огонь самое толстое полено, расстелил рядом с костром большой кусок брезента, лёг на него и завернулся, оставив половину мне.
Но мне не спалось. Я еще долго лежал на спине, глядел в бездонное звездное небо и вставал изредка, чтобы подбросить в угасавший костер ещё веток...
Тем временем темнело и становилось прохладно. Все чаще смыкались глаза,и лишь шум ветерка в кронах лип и тополей,да почти смолкший хор лягушек тонкими нитями соединяли засыпающее сознание с миром ночной природы.
Наконец , последний раз подбросив в огонь хворосту, я устроился на брезенте рядом с похрапывавшим Михалычем, укрылся и мгновенно заснул.
Продолжение следует ...