"Но любовь, какое слово…" Мне было, наверное, семнадцать, когда я выучила наизусть главу 93 из "Игры в классики"Хулио Кортасара. Я не учила её специально, конечно, я просто перечитывала и перечитывала. Перечитывала до тех пор, пока не запомнила каждое слово, пока слова не начали звучать в голове, даже тогда, когда слёзы наполняли глаза и заливали страницу, и я зажмуривалась от боли, и ещё потому что не могла одновременно читать и дышать.
"Моралист Орасио, без глубоких оснований боящийся страстей, этот растерявшийся угрюмец, в городе, где любовь кричит с названий всех улиц, из всех домов, всех квартир, комнат, постелей, изо всех снов, всех забвении и всех воспоминаний. Любовь моя, я люблю тебя, не ради себя, не ради тебя, не ради нас обоих, я люблю тебя не потому, что моя кровь кипит во мне и зовет любить тебя, я люблю и хочу тебя, потому что ты не моя, потому что ты – по ту сторону, на другом берегу и оттуда зовешь меня перепрыгнуть к тебе, а я перепрыгнуть не могу, ибо, сколько бы я ни овладевал тобою, ты – не во мне, я тебя не настигаю, не постигаю тебя дальше твоего тела, твоей улыбки и, бывает, мучаюсь оттого, что ты меня любишь (до чего же нравится тебе этот глагол – «любить», как вычурно ты роняешь его на тарелки, на простыни, в автобусе), меня мучает твоя любовь, которая не становится мостом, потому что не может мост опираться только на один берег, ни Райт, ни Ле Корбюзье не построили бы моста, опирающегося только на один берег..."
Наши мосты всегда опирались на два берега. И не имело значения, на каком расстоянии находились друг от друга наши берега. Не имело значения, какими были наши мосты - многотонными, железными или натяжными, верёвочными. Не имело значения, разводились ли они на ночь или раскачивались на ветру. Не имело значения, неслись ли по ним поезда или с трудом и осторожностью проходил один-единственный человек. Мы были связаны этими мостами - через километры, границы стран и месяцы ожидания будущей встречи. Мы знали, что эта встреча непременно состоится, ведь наши мосты, какими бы они ни были, всегда опирались на два берега.
Нас связывали дети. Нас связывали коты. Котята, которых бесконечно подбирал наш старший сын, и мы искали им новых хозяев; белый Бесик, ласковый и игривый, которому хозяев мы не нашли, и он остался у нас; лохматая рыжая Фроська моего друга Серёжи - кошка "морда ящиком", которая прожила у нас несколько лет; старушка Дина, которую я взяла котёнком, когда заканчивала школу, и которая живёт у нас до сих пор, ей уже 18 лет.
Нас связывал наш город: сырники мы всегда покупали в "Династии", а документы распечатывали в "Бланках", смотрели кино в "Киномаксе", а машину заправляли на заправках "Башнефти", обедали в "Тарелке", а кофе пить забегали в "Tasty coffee place", катались на коньках в "Омеге", а велики брали на прокат в Парке им. Кирова, закатами любовались на Набережной, а париться вениками уезжали в "Воткинские термы"...
Нас связывало будущее: мы строили планы, советовались, взвешивали, принимали решения. Нас связывало настоящее: я гладила его рубашки и раскладывала еду в пять тарелок. Нас связывало прошлое: ах, какое прошлое нас связывало! Таким прошлым не любая семья может похвастаться!
Вот мы стоим на лестнице в тени деревьев, вечерние сумерки, пахнет летом, и он держит меня за руку. Вот мы купаемся в бассейне на улице, он выныривает, и солнце отражается в каждой капельке на его плечах. Вот мы танцуем медленный танец на деревянном полу деревенского клуба, невозможно близко, и край воротника его джинсовки касается уголка моих губ. Ему 11. Мне 10.
Вот я смотрю в его глаза в полутёмном зале мексиканского кафе. Мы впервые встретились через 15 лет после того лета в детском лагере.
Вот я выбегаю к нему из МВЕУ после танцевального класса у Элеоноры, в тоненьких колготках, на высоких каблуках, и мы идём пешком через весь ночной город, и он впервые за всю жизнь меня целует.
Вот он бежит к приёмному покою роддома, под дождём, прикрывает ладонью сигарету, под его ногами - рыжее месиво из мокрых опавших листьев, а я смотрю на него через стекло, поддерживаю рукой ноющий живот и вижу, как отражается в стекле моя голубая одноразовая больничная сорочка...
"...и не смотри на меня, пожалуйста, своими птичьими глазами, для тебя процедура любви слишком проста, и излечишься ты от любви раньше меня, хотя ты и любишь меня так, как я тебя не люблю. Конечно, излечишься, ты живешь просто и здраво, и после меня у тебя будет кто-нибудь еще, мужчину сменить или лифчик – какая разница".
Мы всегда были идеальной семьёй. Не казались, не пытались казаться, а именно - были. Я была заботливой мамой, отдававшей всю себя дому и детям. Он был ответственным отцом, решающим все наши проблемы и удовлетворяющим все наши потребности. Мы были и родителями детям, и друзьями друг другу, и партнёрами в любых делах. Мы умели слушать друг друга и умели договариваться. Мы умели прощать и умели видеть целое за частным, главное за второстепенным. Мы были понятными друг другу и родными.
"Грустно слушать этого циника Орасио, который хочет любви-пропуска, любви-проводника, любви, которая стала бы ему ключом и револьвером и наделила бы тысячей аргусовых глаз, одарила его вездесущностью и безмолвием, в котором рождается музыка, дала бы корень, от которого можно плести ткань слов. До чего же глупо, ведь все это дремлет в тебе, надо только, подобно японскому цветку, погрузиться в стакан с водой, и постепенно начнут пробиваться разноцветные лепестки, набухать и изгибаться – и раскроется красота. Ты, дающая мне бесконечность, прости меня, я не умею ее взять. Ты протягиваешь мне яблоко, а я оставил вставную челюсть в спальне на тумбочке. Стоп, вот так... Боюсь, что начну заниматься подделкой, это так легко. Отсюда берешь мысль, с той полки достаешь чувство и связываешь их при помощи слов, этих черных сук".
Я часто прокурчиваю в голове нашу историю. Всё пытаюсь понять, когда наш мост, поднимаясь от одного берега, внезапно провалился в пустоту, а потом и вовсе повис в воздухе. Чей берег был последним? Мы же оба, такие любящие и чуткие: в какой момент и кто из нас не нашёл слов, чтобы сказать, в какой момент и кто из нас не нашёл времени и сил, чтобы услышать? И что вдруг всё-таки случилось с нашими мостами? Архитектор ошибся в рассчётах, материал попался непрочный, берега оказались слишком далеко?
"Многие полагают, будто любовь состоит в том, чтобы выбрать женщину и жениться на ней. И выбирают, клянусь тебе, сам видел. Разве можно выбирать в любви, разве любовь – это не молния, которая поражает тебя вдруг, пригвождает к земле посреди двора. Вы скажете, что потому-то-и-выбирают-что-любят, а я думаю, что борот-нао-. Беатриче не выбирают, Джульетту не выбирают. Не выбирают же ливень, который обрушивается на головы выходящих из концертного зала и вмиг промачивает их до нитки".
В своей работе я часто сталкиваюсь с парами, которые находятся на грани развода. Они бурлят и брызжат как большие кипящие котлы. Там столько всего намешано: обиды, раздражение, непонимание, претензии, несбывшиеся надежды, неоправданные ожидания, ревность, страх, боль, сладкие воспоминания друг о друге как о совсем других людях. И тогда я беру их обоих за руки (даже если виртуально) и говорю каждому: "Дыши. Остановись. Мы потом поговорим о том, другом. Давай сначала о тебе. Пока просто дыши", и тогда практически каждый начинает плакать. И я говорю: "Плачь. Ничего не объясняй. Не надо. Не оправдывайся. Плачь без причины. Так можно", и глажу по плечу, и обнимаю, и жду сколько потребуется, когда закончатся эти слёзы. Иногда несколько месяцев жду. А потом эти двое начинают говорить сами, и очень часто - уже без меня. Эта бурлящая смесь эмоций в котлах мешала им слышать друг друга. Я работаю с эмоциями, они становятся тише, и боль становится меньше. И как будто за фонящим звуковым оборудованием они вдруг начинают слышать живую, негромкую, ясную речь. И, чаще всего, в результате проходят через кризис и не разводятся.
А в нашей паре звуковое оборудование практически никогда не фонило. Он внимательно следил за исправностью технической части. Я дотошно и терпеливо переспрашивала каждое нерасслышенное слово. И поэтому когда мы впервые заговорили про развод, нельзя было списать на то, что мы не расслышали друг друга из-за эмоций. Вот и всё. Мы стали друг для друга одновременно и агентами тщетности, и ангелами утешения, как я учу на своих консультациях всех родителей. "Сталкивая детей с неизбежностью ("пора домой", "пора спать", "я тебе не куплю"), - я говорю, - не забывайте принимать их разочарование и грусть и искренне утешать их в их горевании". Мы заговорили про развод спокойно и взвешенно, как всегда говорили о планах на лето, о Гошкином лечении или Митиной школе. Мы заговорили про развод, переживая одновременно и грусть, и боль, и неизбежность, и правильность всего происходящего, как если бы после лета наступала осень.
"...Прощаясь, мы чувствовали себя детьми, которые подружились на шумном дне рождения и никак не могут расстаться, а родители уже тянут их за руки в разные стороны, и сладко щемит сердце, и чего-то ждешь, и уже знаешь, что его зовут Тони, а ее – Пулу, вот и все, а сердце, как спелое яблоко, того и гляди оборвется…
Ах, Орасио, Орасио".
Лена, спасибо тебе за эту фотографию. Наша семья в моём сердце навсегда останется именно такой, как здесь.
